ENGСегодня диагноз «рак», только по официальным данным, стоит более чем у 3,5 млн жителей России, а смертность от онкологии в стране и вовсе вышла на второе место — «традиционно», уточняла в 2017 г. вице-премьер правительства РФ Ольга Голодец. По этому показателю Россия по-прежнему опережает развитые страны, одна из причин нынешнего положения вещей — сложности с выявлением заболевания на ранних стадиях. Исправить ситуацию могли бы скрининговые программы, запущенные в медицинских учреждениях страны, уверен хирург-онколог Андрей Павленко, который сегодня сам борется с онкологическим заболеванием. Руководитель онкоцентра комбинированных методов лечения в Санкт-Петербурге, узнав о своем диагнозе, запустил информационный проект на портале «Такие дела», где откровенно отвечает на самые разные вопросы россиян о диагностике и лечении рака.
Однако в глобальной реформе нуждаются в том числе система финансирования медучреждений и процессы администрирования отрасли — остановить угрожающе растущую онкологическую статистику помогут цифровизация, а также блокчейн, поделился идеями с «Инвест-Форсайтом» Андрей Павленко.
— Андрей Николаевич, скажите, пожалуйста, действительно ли раннее обнаружение заболевания может исправить ситуацию?
— Сейчас 65-70% пациентов приходят к врачу, когда ощутимой становится боль, то есть когда имеют рак третьей или четвертой стадии. Между тем скрининг помог бы выявить ранние стадии тех видов рака, по которым в России смертность намного выше, чем в других странах: рака шейки матки, колоректального рака и рака молочной железы. Так вот, для диагностики колоректального рака очень эффективен скоринг, и ранее выявление позволит сократить число смертельных исходов как минимум вдвое.
Скрининг, который могут делать не узкие специалисты, а врачи общей практики, направлен на выявление группы риска. Тест очень специфичный, и 95% пациентов, имеющих положительный результат, надо отправлять на колоноскопию, а тут возникают проблемы. Как вы думаете, сколько человек придут к эндоскописту? В лучшем случае — треть, столько же отложат визит, и остальные — просто проигнорируют.
— Почему, на ваш взгляд, так происходит?
— Нет никакой информированности пациента! Это важнейшая вещь, но она даже не упоминается в регламенте у терапевтов. В некоторых регионах запущены пилотные проекты по профилактике рака молочной железы или рака шейки матки. В отношении других видов рака никаких программ нет! На Первом телеканале необходимо говорить и говорить об этом. Но как больному в эфире госканала объявить «купите тест и пойдите проверьтесь», если у нас в стране бесплатная медицина? Скрининг должен стать государственной программой, и не такой, как программа диспансеризации, которая подразумевает обследование людей определенного возраста в поликлиниках, потому что там нельзя диагностировать рак.
Для запуска скрининга колоректального рака не нужно много ресурсов: достаточно просто купить тесты и отправить их в те отделения, где можно сделать эндоскопию. Это все быстро и недорого можно сделать при желании. При желании Минздрава. Мы, кстати, пытались начать пилот скрининга в одной из петербургских клиник, и региональный комитет по здравоохранению был готов запустить его еще два года назад, но ничего так и не случилось. По большому счету, им это невыгодно: всегда проще и экономически интереснее продать еще один компьютерный томограф.
— Как можно исправить ситуацию?
— Одному ничего не сделать с этим клубком проблем, поэтому надо начинать дергать за разные ниточки разным людям. Нюта Федермессер в одну сторону тянет — с паллиативной помощью, я со своей хирургией — в другую. Нужны и усилия других людей.
— Кстати, о Нюте Федермессер: на ПМЭФ она упрекнула Минздрав в том, что его статистика ложна, в ответ ей посоветовали «корригировать свою речевую продукцию». Вы как оцениваете выступление Нюты и реакцию на него?
— Нюта сказала правду: Росстат врет. И большой вопрос — как привести данные к нормальной достоверной статистике. Сейчас районный онколог пишет диагноз по своему усмотрению, не пришел пациент на контрольный осмотр — наверное, умер; дата смерти, наверное, такая. Никто ничего не проверяет, не обзванивает больных. Выход — только в цифровизации, внедрении реестров, которые будут работать в каждом лечебном учреждении и аккумулировать все данные.
— Это же блокчейн?
— Да, с этим поможет справиться блокчейн. Я выступаю за создание общего реестра всех врачей-хирургов. У каждого из нас должен быть свой индивидуальный номер с конкретным перечнем операций, с указанием всех исходов лечения и осложнений, летальности. Это будет закрытая от широкой общественности информация, и она должна использоваться не для того, чтобы кого-то назвать плохим хирургом, а для того, чтобы выехать к нему и посмотреть, в чем проблема. Причина может быть не только в хирургических ошибках, а в том, что на операцию берут больных, которые уже умирают. А вешать ярлыки, как это делают СМИ, предлагая заголовки «Хирург зарезал пациента», недопустимо. Чтобы врачи были заинтересованы в достоверности первичной документации, должна измениться позиция Минздрава: чиновники из наказывающих должны превратиться в помогающих, то есть информация с мест послужит не поводом для наказаний, а причиной детального разбора ситуации.
— Как эти идеи воспринимают ваши коллеги, профессиональное сообщество?
— Все профессионалы среди практикующих врачей меня поддерживают. Но у нас же есть жесткий разрыв между сообществом хирургов, вообще профессионалов любой отрасли, и чиновниками. А страдают пациенты. Например, Дарья Старикова, бедная девочка из Апатитов, она же задала президенту правильный вопрос о недоступности медицинских услуг большинству жителей малых населенных пунктов. Но проблема была не в том, что в городе закрыли больницу: главврач должен был это сделать, так как в ней все равно нельзя было оказывать помощь ни по одному госстандарту… Самой пациентке еще в 2014 году был поставлен диагноз и показана операция, но к доктору она пришла только в 2018 году, имея уже 4-ую стадию, когда никакой президент ей не поможет. Причем же здесь медики? Но именно их в результате на всю страну объявляют убийцами.
— Вы не упомянули прослойку между чиновниками и врачами — Фонде обязательного медицинского страхования?
— Основная часть медицинских учреждений, оказывающих высокотехнологичную помощь, получают деньги из ФОМС. Но бюджетные деньги идут также на зарплату, премии самих администраторов. Зачем нужна эта прослойка? Уберите ее, финансируйте учреждения напрямую, платите по факту выполненных работ!
Сегодня хирургическая онкология убыточна, но при этом чиновники обязали медиков зарабатывать, а не сидеть на одноканальном финансировании. Тарифы на лечение больных онкологического и хирургического профиля низкие, поэтому узкоспециализированным учреждениям сложно даже держаться на плаву. Если взять стандартное ГБУ, которые не имеет госфинансирования, особых ставок и тарифов, оно убыточно — значит, не может создать благоприятные условия для доктора, дать ему нормальную зарплату. Исправить ситуацию можно, если убрать прокладку в виде ФОМС, которая аккумулирует огромное количество денег, перевести на прямое финансирование по факту лечения и жестко контролировать его качество. И контролировать должно не государство, а профессиональное сообщество, которое хотя и начало формироваться давно, не может называться зрелым. Обобщу: нам нужны реестры врачей, грамотные профассоциации и прямое финансирование.
— Это, наверное, к любой сфере медицины можно отнести?
— Абсолютно!
— А когда мы сможем к этому прийти и с чего надо начинать?
— Нужно запустить несколько пилотных проектов. Например, в Северо-Западном регионе или в другом, который финансово сможет это потянуть, потому что помимо внебюджетных средств и инвесторов должно быть государственное финансирование, государственная воля. Москву можно было бы взять. Конечно, нам надо думать, как это администрировать, и разработать механизм, который позволит поэтапно перейти на новую схему. Я, естественно, нарисовал идеальную картину — технически я не понимаю пока, как это осуществить. Но мы должны это сделать!
Беседовали Ольга Блинова, Анна Орешкина
