ENG

Перейти в Дзен
В мире, Инвестклимат, Мнение, Прогнозы

Чем завершится эпоха мировой рецессии

Василий Колташов

Василий Колташов

Руководитель Центра политэкономических исследований Института нового общества

2020 г. может заставить мир не раз услышать слово «рецессия». Рынки сдвинулись вниз. Ситуация в экономике Китая все чаще описывается как стремительное замедление. Причину часто приписывают к вирусу. Тем временем правительство декларирует новые меры поддержки занятости в розничной торговле, общественном питании, логистике, транспорте и туризме — зонах, где чаще всего проявляются кризисы. В страну снижается импорт. Все это после замедления роста в мировом хозяйстве в 2019 г. Приближается общий спад.

Чем завершится эпоха мировой рецессии
Фото: depositphotos.com

Под шум падающих рынков в конце января и начале февраля снова пошли разговоры о перманентном кризисе. О том, что экономика мира угодила именно в такой кризис, в последние годы говорили особо часто. Швейцарский финансовый аналитик Марк Шенэ даже так назвал свою книгу: «Перманентный кризис». Любопытно, но если в начале 2008 г., когда большой современный кризис еще только надвигался, модно было прогнозировать вялый рост экономики, то по истечении десяти с лишним лет рыночной нестабильности и нескольких рецессий вошла в обиход фантазия о непрерывности кризиса и его обострениях.

Во всем этом верным является только перспектива обострения кризиса в мире. Но называть это новым кризисом не стоит. В своей книге «Капитализм кризисов и революций» автор статьи разбирает много ситуаций, похожих на современную, а главное — все они чередуются, круто меняя правила и технологии в мировом хозяйстве через каждые 20–25 лет. По сути, это кризисы смены длинных волн развития, тех самых волн Николая Кондратьева, открытых еще в начале XX в. Во время подобного нашему большого кризиса 1970-х гг. французский историк капитализма Фернан Бродель пошутил над практиками кейнсианской контрциклической политики, сказав: кризис-ураган они превратили в кризис-наводнение, не понимая даже, с чем имеют дело.

Тогда — много десятилетий назад — кризис распался на волны; одна из самых неприятных волн ударила уже в начале 1980-х гг.

Современный кризис тоже превращен в наводнение. Именно из-за этого один сокрушительный удар превратился в серию волн. В 2008–2009 гг. этот удар удалось сдержать, и кризис вернулся в 2013–2016 гг. Но и тут усилия регуляторов обеспечили оживление, и вот кризис — слегка напомнив о себе-спящем осенью 2018 г. падением рынков — вернулся в виде нового рыночного падения в начале 2020 г. Он, может быть, давно миновал бы, если б регуляторы меньше боролись с симптомами, а правительства выполнили требования экономических изменений без возражений.

Все получилось сходным с тем, как это происходило в 1970-е гг. Между тем мы скорее переживаем тот кризис повернутым наоборот. И дело не в том, что тогда все началось с девальвации доллара в 1971 г. Мир движется от «свободной торговли» к сильному государству, роль которого как регулятора должна возрасти во внешней и внутренней торговле, производстве, развитии инфраструктуры и потребления со стороны домашних хозяйств. Это и есть то, чего требует современный кризис. Большой вопрос, могут ли все страны мира перейти к такой — неомеркантильной — политике, а страны глобального центра обесценить свои валюты, десятилетиями игравшие роль резервных валют?

Еще один компонент диктуемого кризисом рецепта — континентальная интеграция с целью создания крупных рынков там, где это окажется возможным. А возможно это в Евразии, и процесс этот хоть и тяжело, но продвигается. Но что если проблемы в экономике Китая подтолкнут его руководство к более тесному и менее корыстному сотрудничеству с другими континентальными государствами? Нынешняя ситуация уже дает намек на то, что прежний подход не защитил КНР от кризиса. Конечно, коронавирус существует, но существует и падение прибыли китайских фирм, продолжавшееся весь 2019 г. Особенно важным оно является в промышленности. Но какую картину увидит мир после того, как борьба с вирусом и то, что она прикрывает, закончатся?

Проблемы в Китае, как бы он ни укрывал информационно коронавирус, — продукт общего для мировой экономики плохого состояния. Причем последнее повышение цен на нефть легло тяжелым бременем на «развивающиеся рынки», небольшие государства полупериферии и периферии мирового капитализма. Увеличив издержки производства, повышенные сырьевые цены давили на потребление, и без того во всех странах поддерживавшееся в последние годы за счет кредитов. Все это происходило на фоне роста американского фондового рынка. Так, например, индекс S&P 500 из нижней точки декабря 2018 г. в 2350 пунктов шагнул в начале 2020 г. выше 3300 пунктов.

Вне зависимости от того, удастся ли американским регуляторам на время президентских выборов удержать позитивный фасад на рынках и в экономике, многие страны могут в 2020 г. пережить рецессию — такое состояние кризиса, когда производство и продажи сократятся. Но надо помнить, что рецессия есть лишь способ фиксации проявлений кризиса, тогда как её и считают кризисом. Это неверно. Содержание кризиса — не в одних проблемах торговли и производства, но в повороте, который должна под его влиянием брать экономика. Речь, конечно, о таких больших кризисах, как современный, а не об обычных, только корректирующих рост. Сейчас об этом речь не идет.

В России предвестником общего спада является снижение активности на рынке жилья после бума продаж в 2018 г. и вопреки мерам ЦБ РФ. Логично ожидать, что взлет продаж автомобилей в 2019 г. в текущем году обернется уменьшением показателя. Население в регионах остро ощущает нехватку средств и давление избыточных долгов. ЦБ будет снижать ключевую ставку и далее, действуя совсем не как в 2014 г., но экономика нуждается в большем. Социальные меры, анонсированные президентом, заработают позднее, уже после того, как 2020 г. преподнесет свои сюрпризы. Наконец, настоящий эффект от вложений в расширение региональной инфраструктуры будет скорее работать на ликвидацию последствий проблемного года.

Мировой кризис, который объявляли закончившимся в 2009 г. и в 2016 г., на деле еще только должен завершиться. Проблемы 2020 г., видимо, будут последним в его истории шоком. Назначение этого шока в том, чтобы больше правительств (где-то и побуждаемых «низами») начали действовать по новым — неомеркантильным — законам. Здесь очевидно только одно: социально-экономическое напряжение общества в Северной Америке, Англии, ЕС и Японии будет наибольшим, хотя это может и не быть заметно на фоне проявлений кризиса в Евразии. Трансформация капитализма в его старых центрах идет очень тяжело в силу господства финансового бизнеса, стремящегося уйти от перспективы девальвации своих резервных валют и удешевлять рабочую силу лишь нажимом на нее в виде антисоциальных реформ.

Видимо, полноценной трансформации экономической политики может в старых центрах и не случиться. Протекционизм будет нарастать, но не получится снизить издержки производства в нужном объеме. Это даст желанный для стран производственной полупериферии (вступивших в борьбу за роль новых центров и во многом ими себя ощутивших) шанс на использование диспропорций: оставшись производственной зоной, они будут опираться на спрос стран, которые сами 50 лет назад были индустриальными гигантами, но теперь больны «постиндустриальной экономикой». На деле же процессы в них слишком зависят от воли крупных финансовых структур. Напротив, в странах нового ядра процессы будут осуществляться в интересах прежде всего капитала производственного и торгового, но не банковского.

Это-то и составит основу посткризисного ландшафта мира. А что власти крупных стран будут в срочном порядке принимать меры оживления спроса и производства — ясно и так. На это будут направляться немалые средства, но в контексте протекционизма, который пришел надолго. В результате малые экономики, где бюрократия годами упивалась своим суверенитетом (марионеточные режимы в счет не идут), должны будут искать сближения с крупными странами. В противном случае те будут развиваться, беспощадно оттесняя их с рынков, своих и дружественных, лишая выгод от транзита, офшорного оформления компаний и даже выгод дешевого производства, так как сбыта будет недоставать. Все это черты мира, идущего на смену миру «свободной торговли».

Ныне в отношениях России, Белоруссии, Грузии и стран Прибалтики все более видны признаки перемен. Одни теряют транзит, другие — скидки на нефть, третьи — поток туристов. Попытки шантажировать Москву только ухудшают экономическую ситуацию малых стран. В новую эпоху крупные державы Евразии при унитарной и жесткой системе управления в них и объемных рынках смогут быстрее выйти из последней фазы кризиса, а значит, из кризиса вообще. При этом 2020 г. вовсе не обязательно будет для их экономик легким, в частности в Пекине должны будут найти новую модель сотрудничества с другими центрами капитализма в Евразии, которая бы обеспечила общую устойчивость роста, а не только выгоды для китайской торговли.

В феврале-марте коррекция на рынках может предстать в более ясном виде — в форме отражения глубоких и давно накопленных проблем в мировой экономике. Но каким бы интенсивным ни оказалось развитие кризиса в 2020 г., мероприятия ведущих правительств мира (особенно новых евразийских лидеров) обеспечат условия для перезапуска роста, начала продолжительного подъема в экономике. Эпоха кризиса может завершиться в 2021 г., первые месяцы которого еще способны быть депрессивными во многих экономиках, если сам процесс развития новой волны кризиса не будет сдержан и развернется свободно.

Важно и то, что правительства ряда ведущих стран понимают: старые методы борьбы с кризисом работать не смогут, нужно переходить к рецептам в неомеркантильном духе. Но это может случиться лишь там, где партия неолибералов будет отстранена от власти. Уже очевидно, что такое развитие событий намечается в России.

Следите за нашими новостями в удобном формате
Перейти в Дзен

Предыдущая статьяСледующая статья