ENG
Дмитрий Евстафьев — профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
Система образования является базовой «инвестиционной платформой» и для государства, и для частного бизнеса, на которую — а не наоборот — надстраиваются все ключевые компоненты социально-экономического развития. В конечном счете, основой любой экономической системы является пресловутый «человеческий капитал», то есть люди во всей полноте их социальных связей, компетенций и культурных особенностей. И проблемы с образовательными системами носят глобальный характер.
Не только Россия, но и все развитые страны мира готовили «идеальных потребителей», причем в России это происходило в относительно социально приемлемых формах — будущим «идеальным потребителям» все же разъясняли, что они должны еще и работать. Но вне разговора о соответствии системы образования актуальным социально-экономическим и инвестиционным моделям развития, разговор о перспективной системе образования выглядит бессмысленным.
Вероятно, стоит признать начало эпохи неклассического, если хотите, «квантового» образования, в рамках которого ключевым вопросом будет сохранение определенного минимального уровня качества образования, ориентированности на востребованность в среднесрочной перспективе при максимальной «рыночной» гибкости текущих компетенций. Важно не только, чтобы выпускник нашел работу сразу после окончания вуза, монетизировав полученные навыки и компетенции. Важна его стратегическая востребованность, т.е. востребованность именно знаний. Суть «квантовости» образования — в сочетании востребованности компетенций и навыков «здесь и сейчас» с формированием вектора, который позволит выпускнику вуза при наличии желания и позитивного опыта практической работы встроиться в стратегические потребности общества и государства.
Текущая и стратегическая востребованность образования становятся разными аспектами явления. Одновременно начинают «расходиться» текущая и стратегическая монетизация образовательной индустрии. И это неизбежно проявится в структуре высших учебных заведений.
Сформулируем три константы, которые могут быть базовыми гипотезами для дальнейшей более широкой дискуссии:
- Значение классических моделей образования в современной экономической действительности будет постепенно сокращаться. Да и в целом встает вопрос, что считать «классическим» образованием — и насколько то, в принципе, возможно в современном мире вне неких специфических профессиональных страт (теология, философия и т.п. ), которые едва ли будут иметь значительную экономически обоснованную востребованность?
Сторонникам возврата к советской системе образования стоит напомнить, что с начала 1970-х годов постоянно говорилось о кризисе системы образования в СССР и о необходимости его реформирования. Причем, по сути, вектор реформирования советской школы и системы образования в целом, который отчасти воплотился в «Школьной реформе» 1984 года, был таким же, как сейчас — приближение образования к потребностям реальной жизни.
Вероятно, большая часть считающихся «классическими» парадигм образования устарели. Исключением, вероятно, можно считать «модель Макаренко», но распространение ее на всю образовательную систему России пока социально преждевременно и не всегда экономически оправдано.
- Образование обречено на то, чтобы быть многоступенчатым. Конечно, легко обвинить во всем пресловутую «болонскую систему», но она как раз сыграла позитивную роль, прививая российскому обществу идею качественной разноуровневости образования, которая, вероятно, является аксиоматичной на ближайшее будущее. Перспективное российское образование должно включать в себя несколько развитых «блоков», каждый из которых имеет собственные механизмы монетизации и инструменты адаптации к социальным реалиям.
«Условное ПТУ» второй половины 2010-х гг. нельзя создать по моделям и форматам 1980-х гг. Хотя спрос на т.н. «рабочие специальности» растет, структура российской занятости предполагает уровень базового «среднетехнического» образования (за исключением сервисных отраслей, обеспечиваемых иностранной рабочей силой), существенно отличающийся от потребностей 1980-х. Тем более принципиально иной уровень базового технического образования требуется в ключевых отраслях реального сектора экономики.
- Встроенность образования в экономику проявляется как прямо, то есть в организации вокруг отрасли образования некоего финансово-инвестиционного потока, так и косвенно: через соответствие приоритетов образования среднесрочным инвестиционным процессам.
В завершающуюся сейчас эпоху неограниченной социальной глобализации однозначно более важным был именно первый компонент, который обеспечивал нахождение значительных сумм (бюджет Гарвардского университета составляет больше 35 млрд долл.) в постоянном инвестиционном обороте. Однако с 2009-10 года в США отмечаются попытки придать большую значимость встроенности проектов в системе университетского образования в перспективные технологические цепочки. И это был важный сигнал об изменении приоритетов в развитии образования.
Для России «американский» уровень «монетизации образования» является в принципе недостижимым, прежде всего, из-за структуры экономики, которая исключает возможность такой широкой, фактически инвестиционной деятельности со стороны конкретного высшего учебного заведения в России. Сравнение цифр в данном случае отражает не столько соотношение потенциалов учебных заведений, сколько различия в экономических системах.
Под новую образовательную парадигму, где существуют одновременно разные уровни условно «высшего» образования, необходимо иметь и совершенно иной тип образовательного процесса, который осуществляется в совершенно иных образовательных форматах. Условный «университет мечты» должен быть построен не просто по ступенчатому принципу («монастырь»), но по принципу ступенчатой адаптации к текущим и, что самое важное, перспективным потребностям экономики. На каждом уровне образования должен существовать уникальный механизм не только монетизации, но встраивания продуктов образовательного процесса (знаний, изобретений, разработок, концепций) в экономическую жизнь страны и общества.
Одной из наиболее интересных форм адаптации образовательных практик к реальной жизни мог бы стать студенческий стартап. Но для этого необходимо приблизить «бизнес-инкубаторы» к образовательным центрам, причем не только федерального значения. Существование учебных заведений без исследовательского и/или технологического компонента становится неуместным и неэффективным. Но отсутствие таких компонентов может рассматриваться как неблагоприятный для учебного заведения признак, возможно, свидетельствующий о содержательной фиктивности образовательного процесса.
В этом смысле работа с инженерными кадрами низшего звена (компиляторами решений и специалистами по адаптации технологий) вполне может быть и сегодня организована по советским форматам — с поправкой, естественно, на особенности современного социального пространства и образовательных технологий. И, безусловно, с погружением деятельности молодых кадров в естественное экономическое пространство, дающее понимание инвестиционной составляющей современного мира. «Абстрактный инженер» также малоинтересен для современной экономики (если только речь не идет о малочисленных технологических гениях, выпадающих из системы образования в принципе), как «абстрактный менеджер».
Факт, что российская система высшего образования не смогла в полной мере вписаться в систему, которая формировалась на «инерционном» этапе глобализации. Это обстоятельство, как ни странно, дает России некоторое преимущество перед другими странами, которые имеют развитые и структурно сложные образовательные системы, адаптированные под реалии 1980-х-2010-х годов (Франция, Германия и Великобритания).
Главное — не столько в поднятии рейтинга российских вузов, что, конечно, само по себе отрадно, поскольку отражает общее, если хотите, «трендовое» повышение качества российского образования. В этом смысле повышение позиций российских вузов в глобальной Round University Ranking является важным обстоятельством — оно происходит в условиях крайне жесткого политического давления на Россию. Но главным остается формирование и апробация при минимальных последствиях с точки зрения дестабилизации системы в целом новых форм и методов организации образовательной деятельности, которая бы соответствовала становящемуся все более сложным и технологичным социально-экономическому пространству развитой страны.
Критикуемое многими заявление главы Сбербанка России Германа Грефа о грядущем отмирании чисто медицинского образования в России, будучи несколько утрированным по форме, по сути, отражает объективную реальность современного социального и технологического пространства. В котором растет число смежных отраслей знания и исключительно важен процесс перетекания информации и знаний из одной сферы в другую, причем перетекания естественного и функционально обусловленного. Крайне сложно внедрять новые медицинские технологии и методы лечения, не понимая ситуации в целом ряде смежных отраслей знания.
Система интегрированных коммуникаций, которая является основой современного информационного общества и многих социальных процессов, обуславливает возникновение если не «интегрированного образования» — хотя и эта перспектива уже не является, безусловно, фантастической, — то комплексной системы образования, в которой степень профессиональной (содержательной) адаптивности должна стать существенно выше, чем сейчас, — и, тем более, выше, чем в «классических» моделях образования.
Конечно, не стоит полностью заимствовать опыт советских «втузов» при крупных промышленных предприятиях. Но даже в постсоветское время и даже в гуманитарном образовании наиболее ощутимыми результатами отличались образовательные программы, существующие при экономических субъектах. Хотя формально они могли и не иметь статуса «базовой кафедры». Во всяком случае, в таких образовательных системах исключается или максимально сокращается вероятность возникновения «абстрактного образования» и достигается максимальная степень подготовленности выпускников к практической производственной деятельности.
Принятая в России градация «бакалавр-магистр» во многом является сдерживающим фактором, который не дает возможность развивать гибкие, промежуточные формы образования на интегрированной основе. Понятен символизм этой системы, демонстрировавший переход российской системы высшего образования на «западные» рельсы. Но это было актуально для «нулевых», самое позднее — начала «десятых». Сейчас уже вполне можно отнестись к данному обстоятельству с большей долей прагматизма, что даст возможность встраивать в образовательные процессы дополнительные элементы не только как «дополнительное образование», а в качестве инструмента адаптации человека к новым экономическим реалиям, требующих смежных и промежуточных компетенций.
Адаптацию образовательных форматов под новые задачи необходимо осуществлять в соответствии с потребностями современной российской экономики, которая более не испытывает потребности в таком количестве «менеджерских» кадров. Впрочем, ступенчатая, «матрешечная» система образования дает возможность преодолеть феномен перепроизводства «абстрактных менеджеров», превратив хотя бы часть из них в «менеджеров содержательных», представляющих себе не только ключевые процессы в своей отрасли, но и контекст ее развития, и способных приносить хотя бы относительную пользу в перспективных отраслях экономики.
Ступенчатая система высшего образования, наполненная промежуточными форматами, дает существенно больше возможностей для проявления экономически осмысленной и целесообразной социальной справедливости.
Образовательно-инвестиционные пространства нового типа нужно создавать не вместо нынешней системы образовательных институтов, которую ошибочно называют традиционной, а, условно, «рядом», поскольку любые попытки коренной ломки существующего образовательного пространства, особенно системы высшего образования, будут иметь слишком тяжелые социальные последствия.
Можно было бы подумать об использовании российского Крыма как образовательного полигона для новых форм технического и технологического образования. Было бы целесообразно использовать эффект «чистого листа», апробировав методику практического образования в условиях объективно более высокого уровня востребованности не сервисных профессий, а компетенций для реального сектора экономики, прежде всего, промышленности и агропромышленного комплекса. Новый крымский образовательный центр мог бы стать и основой для развития «новой экологии», которая могла бы стать «точкой сборки» многих перспективных технологий.
Если Россия сможет при горизонте планирования в 8-15 лет создать модель «интегрированного образования», которая докажет свою способность к адаптивной монетизации, то это может стать более важным инструментом интеграции России в глобальное образовательное пространство, нежели наблюдаемые порой попытки мимикрии под уже становящиеся устаревшими западные образовательные модели. У нашей страны сейчас есть неплохие возможности для получения лидерских позиций именно в форматах образования для новых экономических условий.
