ENG
Исполнилось 200 лет со дня рождения Карла Маркса. Нельзя сказать, что это событие оказалось в центре общественного внимания, но и незамеченным оно не прошло. В некоторых СМИ, в социальных сетях дискуссии и обсуждения по этому поводу имели место, хотя и не отличались разнообразием и остротой. Большинство полемистов в целом признавали место Маркса в истории экономической науки, но при этом так и не смогли дать ответ на вопрос: актуально ли учение Маркса сегодня и тем более в ближайшем будущем? Одни смотрели на Маркса как на антиквариат, другие снисходительно пожимали плечами, мол, что-то, наверное, все же может иметь актуальность, но только потому, что просто неприлично сказать иное.
Сегодняшнее отношение к Марксу во многом является результатом вульгаризации его учения и сторонниками, и противниками. Ни одна из экономических теорий не претерпела такой степени политизации и имплементации на практике, как марксизм. Это сделало марксизм не экономической доктриной, а идеологией, сначала заявившей о необходимости слома общественного уклада, а затем победившей, ставшей государственной и правящей. После этого исторического момента ее поддерживали и с ней боролись именно в силу последнего. Но сегодня, когда место и роль марксизма как идеологии сильно изменились и, прямо сказать, практически утрачены, впору вернуться к научным постулатам теории Маркса и постараться дать объективный ответ на вопрос о том, чем может помочь марксизм как научная концепция сегодняшним строителям будущего человечества. Что бы, например, сказал Маркс о роботизации труда, способной, с одной стороны, лишить рабочих мест миллионы тружеников, а с другой стороны, вывести общество на совершенно иной по качеству уровень жизни?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, что именно является основной научной заслугой Маркса и в чем он, возможно, опередил свое время, предоставив последующим поколениям путеводную нить научного анализа. О Марксе писали практически все выдающиеся экономисты XIX – ХХ веков, оценивая его заслуги и ошибки. Одним из тех, кто постарался наиболее глубоко вникнуть в суть марксизма, был Й.А.Шумпетер. Называя Маркса пророком, социологом, экономистом и учителем, он был категоричен: «Только Марксу присущи разработки проблемы «развития»[1]. Гегельянец Маркс пытался выявить движущий развитием общества конфликт, объяснить его природу и указать на путь его разрешения. Причем, будучи экономистом, этот конфликт он рассматривал в гуманитарной плоскости — смена общественного сознания в силу изменения материальных условий производства и развития производительных сил требовала изменения общественных отношений. Коль скоро ключ к конфликту зарождался в производственных отношениях между трудом и капиталом, то именно с них и должна была начаться всеобъемлющая трансформация общества. Один из столпов экономического либерализма Ф. фон Хайек, анализируя работы Шумпетера, признал: «Даже серьезное внимание к Карлу Марксу оправдано если не вкладом последнего в экономическую теорию, то оказанным им влиянием и его ранними попытками внедрить в экономический анализ учет социологических факторов»[2].
Краеугольным камнем марксисткой «конфликтологии» является теория прибавочной стоимости. С позиций сегодняшнего дня, когда формы социальной и юридической защиты наемного работника несопоставимы с теми, что имели место в середине XIX, эта теория может быть воспринята не более как разновидность теории агентства, согласно которой одна сторона контрактных отношений может злоупотреблять обладанием большей информацией, чем та, которую имеет другая сторона. Теория прибавочной стоимости вписывается в ситуацию информационной асимметрии, а порождаемый ею конфликт интересов может быть легко решен вполне мирными юридическими процедурами.
Работник и сегодня не является собственником средств производства, но его трудовые отношения далеки от принуждения. Это добровольный обмен, зависящий от воли самого работника, о котором писал еще Аристотель. Причем согласно учению древнегреческого мыслителя: «Во взаимоотношениях обмена связующим является именно такое право – расплата, основанная, однако не на уравнивании, а на установлении пропорции»[3]. Уравниловка дорого обошлась обществам, где идеология марксизма была имплементирована буквально. А вот достижению справедливой пропорции способствует современное трудовое законодательство, детализация трудовых контрактов, деятельность профсоюзов, государственные социальные программы, наконец, ставшая признаком хорошего тона социальная ответственность корпораций. Но конфликт работодателя и наемного труженика сам по себе не искореним: первый всегда будет экономить, а второй стремиться к большей зарплате и гибкому рабочему графику. Борьба за пропорциональность интересов одного и другого, по сути, бесконечна. Однако этот конфликт уже не является до той степени острым, чтобы стать движущей силой кардинальных перемен в общественных отношениях. Мир, в том числе благодаря имплементации марксизма на практике, прошел тот этап, когда такое было возможным. При этом сказанное вовсе не означает, что развитие, которое в понимании Маркса представляет собою выстроенный на разрешении общественных конфликтов прогресс, остановилось или сменилось другим типом бесконфликтной эволюции.
Актуальность учения Маркса состоит как раз в том, что оно дает ключ к поиску новых социальных конфликтов, которые в новых условиях могут потрясти привычные устои общества. И вот тут мы подходим к главному, что не хотят или не могут замечать вульгаризаторы Маркса. Конфликт, заложенной в теории прибавочной стоимости, был конфликтом нового уклада общества, порожденного промышленной революцией. Тогда мир вошел в эпоху индустриализма, который был препарирован Марксом на самых ранних его стадиях. Он «услышал волну» грядущих перемен и разглядел таящиеся социальные риски, обернув их в социальную доктрину освобождения пролетариата. Борьба рабочих с машинами перерастала в борьбу с теми, кто ими владел. Сегодня машины вряд ли рассматриваются кем-то как средство ухудшения положения работающих, но неравенство в распределении результатов хозяйственной деятельности не уменьшается, а растет. Исчерпывается ли социальный конфликт тем фактом, что создано огромное число автоматов, облегчающих человеческий труд как таковой?
В настоящее время мир перешел в новую фазу своего развития: он удалился от индустриализма, прошел период постиндустриализма и вступил в некий новый, еще трудно оцениваемый и квалифицируемый этап формирования нового, так называемого IV технологического уклада. Речь идет уже не о механизации труда и уже не об автоматизации, а об интеллектуализации — в производство внедряются промышленные роботы и искусственный интеллект. Современная технологическая революция сопровождается появлением так называемого прекариата, то есть работников с неполной и непостоянной занятостью, снижается удельный вес заработной платы в ВВП, происходит медленное вытеснение традиционных профессией, в силу роботизации присущих им функций. Эти процессы болезненны для каждого конкретного работающего человека, хотя и прогрессивны для общества в целом.
В чем может состоять социальный конфликт в новом обществе роботизированного производства? Ответ на этот вопрос позволит приступить к поиску путей его разрешения и прогнозированию дальнейшего развития. Пусть это прозвучит слишком схематично, но конфликт труда и капитала в индустриальном обществе стал причиной разрушительных революционных катаклизмов ХХ века, а урок, полученный обществом, подтолкнул к технологическому прогрессу, социальным реформам и переходу на стадию постиндустриализма. Глобально социальный конфликт индустриализма был решен эволюционным путем. А какую трансформацию общества, эволюционную или революционную, повлечет за собой разрешение новых назревающих конфликтов, например, конфликта между рациональным искусственным интеллектом роботов и эмоциональным интеллектом нового типа труженика или иных, которые мы себе пока плохо представляем?
Стал бы сегодня Маркс проповедником экспроприации человеком алгоритмов и кодов, управляющих машинами, или же защитником искусственного интеллекта, эксплуатируемого человеком, призвав того экспроприировать человека-экспроприатора? Я предполагаю, что вряд ли он дошел до подобного абсурда, если, конечно, не переквалифицировался бы в сценариста какого-нибудь фантастического фильма о войне человека и машин. Теория прибавочной стоимости обосновывала корни социального конфликта в эпоху индустриализма, и не стоит искать ей буквального применения в высокотехнологическом постиндустриальном обществе. А вот поиск источников новых конфликтов вполне обоснован. И теория Маркса четко указывает на то, что такой конфликт в силу более быстрого развития производительных сил, отстающей адаптации к ним производственных отношений, а также в силу динамичной эволюции сознания современного человека, не просто вероятен, а неизбежен. Шумпетер, который знал толк в силах инновационного развития, уловил эту гениальную находку Маркса: «В итоге мы имеем тот двигатель, который в первую очередь обусловливает экономические, а вследствие этого и все прочие социальные изменения, двигатель, работа которого сама по себе не требует никакого внешнего воздействия»[4]. Сможем ли мы сегодня, как и прозорливый австрийский теоретик подрывных инноваций, заметить и осмыслить работу этого самого двигателя, так подробно описанного Марксом?
[1] Шумпетер Й.А. Теории экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М., Эксмо, 2008, 864 с., с. 119.
[2] Хайек Ф. фон, Судьбы либерализма в ХХ веке. М., Челябинск, ИРИСЭН, Мысль, Социум, 2009, 337 с., с. 199.
[3] Аристотель. Этика. М., Астрель, 2012, 492 с., с. 141.
[4] Шумпетер Й.А. Теории экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М., Эксмо, 2008, 864 с., с. 385
