ENG
Решение ОПЕК о сокращении добычи нефти вызвало значительные повышательные колебания цены на нефть и возродило иллюзию восстановления привычной для России (да и для целого ряда других стран) модели роста потребления за счет нефтегазовой ренты. Однако колебания ценовой конъюнктуры начала марта сформировали в целом скептический настрой относительно возможности дальнейшего роста цен. Правда, видимо, в прошлом остались и сверхнизкие цены на нефть: вероятность падения цены до уровня в 20 долларов сейчас низка в том числе и потому, что в целом спрос на углеводороды растет. Однако принципиально то, что возможность получения «сверхренты» на рынке сырой нефти, вероятно, также осталась в прошлом.
Оживление сланцевой нефтедобычи в США, которую отчасти справедливо рассматривают в качестве стимула к колебаниям нефти, произошло сравнительно рано. Глобальная экономика просто не успела переварить гигантские запасы нефти, сделанные нефтетрейдерами. Ведь даже по самым консервативным подсчетам к концу 2016 года запасов танкерной нефти имелось около 200 миллионов баррелей. И это — не считая «стационарных» запасов, которые, в отличие от танкерной нефти, не обладают мобильностью на рынке. В целом для стабилизации рынка — при условии соблюдения соглашения о сокращении добычи ОПЕК и ключевыми производителями вне ОПЕК — понадобилось бы не менее 8-12 месяцев устойчивого глобального экономического роста. А это обстоятельство лежит в сфере неопределенности, учитывая сложные процессы в США и Европейском союзе.
Другая важная тенденция, определяющая ситуацию: цены на нефть сейчас управляются не практическими рисками, а некими ожиданиями. Конечно, ожидания всегда были фактором в развитии цен на нефть, но никогда раньше они не имели веса большего, чем реально существующие обстоятельства и риски.
Обращает на себя внимание вялая реакция нефтяного рынка на нестабильность на Ближнем Востоке: в частности, в Йемене и в целом вокруг Саудовской Аравии на протяжении 2015—2016 года. То же самое касается и слабой реакции на нестабильность в Восточной Азии. Напротив, интерпретации и домысливания различных заявлений руководства ОПЕК и США (президентский уровень и ФРС), играли колоссальную роль в колебаниях нефтяной конъюнктуры, даже если подобные ожидания и не оправдывались.
Это отражает сложившуюся в последнее десятилетие неблагоприятную ситуацию нарастающей спекулятивности рынка нефти. Вопрос в том, что «нефть» как глобальная экономическая категория — это не только сырье и не только биржевой товар, «бумажная» версия которого уже давно оторвалась от реальности, но и полноценный инвестиционный процесс, который подчиняется законам именно инвестиционного пространства.
Россия, обладая значительными возможностями влиять на рынок «реальной», товарной нефти, более того, — пользуясь этими возможностями, не обладает способностью управлять процессами в сфере «бумажной» нефти. И появление такого потенциала в обозримой перспективе маловероятно, если только на финансовом рынке не возникнет некий глобальный форс-мажор, который сломает существующую систему спекуляций.
Создание в Санкт-Петербурге Товарно-сырьевой биржи, ориентированной на торговлю биржевыми углеводородами и их производными, имело большое значение и при всех издержках и недостатках дало России существенные возможности для влияния как минимум на региональную сырьевую конъюнктуру. Проблема в том, что российский проект существует исключительно в пространстве «реальной» нефти, а не бумажной. Чтобы пытаться влиять на рынок «бумажной» нефти, необходимо обладать принципиально иным объемом финансовых ресурсов и доступом к финансовому рынку. Но имеет ли это смысл для России?
Увы, но сегодня нефть не может рассматриваться в качестве устойчивого источника инвестиционных ресурсов и стабилизации уровня потребления. Придется согласиться с либеральными экономистами, которые возражали против включения доходов от высоких цен на нефть в бюджет и планирования на этой основе каких-либо долгосрочных изменений в российской экономике. Это было рискованно и в начале «десятых» годов XXI века, тем более это рискованно сейчас. Следует признать, что постановка в основу бюджетного планирования заниженных цен на нефть была правильным решением.
Внутри нефтяной отрасли традиционно сосуществуют разнонаправленные инвестиционные тенденции. Ключевым вопросом будет локализация инвестиционного вектора и повышение управляемости инвестиционных процессов — в том числе, через выбор инвестиционных приоритетов, на которые будет расходоваться нефтяная рента.
Система приоритетов должна, конечно, контролироваться государством, но при этом — быть предметом консенсуса с ответственной частью бизнеса. Такое взаимодействие, к слову, могло бы вывести отношения бизнеса и власти на существенно иной уровень, нежели сейчас. Участие в проектах по управляемому и согласованному распределению инвестиционной ренты от доходов на нефть могло бы стать основной и наиболее понятной обществу и отрасли формой неизбежного «социального обременения» и «точкой сборки» нового консенсуса власти и ключевых сырьевиков. В конечном счете, если государство подстраивается под интересы сырьевиков (прежде всего, нефтяников) в таких фундаментальных вопросах, как курс рубля, то и они не могут ограничивать свое взаимодействие с государством и обществом стандартными формулами о создании рабочих мест и уплате налогов. Другой вопрос, что взаимодействие сырьевиков и власти должно носить взаимовыгодный и коммерчески наполненный характер. Сегодняшняя экономическая конъюнктура такие возможности объективно дает.
Вероятно, российским нефтяным компаниям следует в обозримой перспективе подумать о межотраслевой диверсификации своей деятельности и экспансии в смежные отрасли — и по вектору переработки, и по вектору отраслевого машиностроения. В этом направлении нефтяников будут толкать как внутренние факторы (необходимость ограничения фискального тренда в деятельности правительства), так и внешние условия: нарастающая политизация отрасли углеводородов в глобальном масштабе и усиление административных ограничений на ключевых рынках углеводородов. Прежде всего, на рынке ЕС, но также и на рынке Китая, а в перспективе — и Индии.
В целом попытка извлечения нефтяной ренты только за счет налоговых решений будет деструктивной. Необходим иной механизм извлечения и управляемого реинвестирования нефтяной ренты, который бы воспринимался всеми участниками системы как справедливый, разумный.
Ключевая проблема нового механизма изъятия и реинвестирования сырьевой ренты заключается в необходимости использовать внеэкономические инструменты. То есть государству придется идти на политические непростые решения. С точки зрения инвестиционного потенциала доходов от нефти, видятся четыре направления расширения «окна возможностей» в нефтяной отрасли:
- Создание на тендерной основе государственного резерва нефти и нефтепродуктов, который мог бы стать не столько «стратегическим кризисным запасом», хотя и эту функцию отрицать полностью не стоит, а стратегическим государственным инвестиционным ресурсом, который в современных условиях может оказаться несколько надежнее (особенно с точки зрения политических рисков) иных вложений в ценные бумаги некоторых государств.
- Создание системы портфельного инвестирования для нефтяных компаний. Конвертация средств нефтяных компаний в проектные облигации с особым режимом обращения, причем по относительно небольшому объему проектов. Во всяком случае, стоило бы исключить ситуацию, когда даже нестабильная нефтяная рента оседала бы в крупнейших банках, которые фактически неэффективно выполняют свою функцию по кредитованию реального сектора экономики.
- Частичная демонополизация внутреннего рынка нефти и нефтепродуктов, возможность к чему открывает наличие целого ряда относительно истощенных месторождений, сокращающих рентабельность добычи в крупных компаниях. Такие производства логично будут постепенно уходить, уступая место малым компаниям. Задача государства сделать этот процесс планомерным и предотвратить неконтролируемый (нелегальный или демпинговый) экспорт нефти, канализируя конкуренцию с внешнего на внутренний рынок.
- Введение особого инвестиционного налога на деятельность в России предприятий по нефтедобыче (но не нефтепереработке) с доминирующим иностранным участием. В отличие от российских компаний, для которых участие в проектах по реинвестированию «нефтяной ренты» может быть и «добровольным», по «убеждению», в отношении иностранных компаний изъятие части инвестиционной ренты, например, в форме автоматической покупки инвестиционных облигаций, должно стать обязательным. Опыт нефтедобывающих стран Ближнего Востока — тех же ОАЭ — мог бы быть весьма полезен.
России, в условиях сохранения против нее санкций, а также с учетом общего высокого уровня политизации энергетических вопросов, в принципе целесообразно в длительной перспективе разработать собственный «энергопакет» и, вероятно, не один, который бы определял как минимум границы использования административного ресурса в ТЭКе, прежде всего, в отношении зарубежных инвесторов и операторов.
Естественно, могут быть и другие варианты реструктурирования отрасли.
Очевидно также, что России необходима программа по деофшоризации иностранного бизнеса, действующего в стране, и начинать стоило бы с нефтяного бизнеса и нефтесервисных компаний.
Необходимо не абстрактное «слезание с нефтяной иглы», а реструктуризация отрасли. Не стоит нацеливаться на форсированное быстрое развитие мощностей по нефтепереработке и сокращение экспорта сырой нефти. Это не всегда целесообразно с экономической точки зрения. Но задачу убрать существенную часть российской сырой нефти низкого качества с мирового рыка, безусловно, следует рассматривать как ключевую. Для российской экономики большой проблемой стала незавершенность «нефтехимической революции Костандова».
Леонид Аркадьевич Констандов (1915—1984 гг.) — министр химической промышленности СССР, заместитель председателя Совмина СССР. Организатор советской нефтехимической промышленности.
Современная Россия, конечно, обладает значительным потенциалом нефтехимической и химической промышленности, однако он требует модернизации в соответствии с новыми задачами и условиями глобальной экономики.
На повестке дня в России, да и в других странах постсоветского пространства, стоит новая нефтехимическая революция, которая не может быть осуществлена в отрыве от глобальных тенденций и глобальных инвестиционных процессов. И потому относительная открытость отрасли добычи и переработки углеводородов, во всяком случае, в ближайшее время, неизбежна. Но эта тема станет актуальной, только если будет решен принципиальный вопрос о механизмах аккумулирования и экономически эффективного инвестирования нефтяной ренты.
Автор: Дмитрий Евстафьев, политолог, кандидат политических наук, профессор НИУ ВШЭ
