ENG
Российская экономика к концу 2017 «уперлась» в пределы экономического роста, сформированные не только внутренними факторами, но и внешними условиями, причем не столько санкциями, сколько процессами объективной реструктуризации глобальной экономики. Россия должна адаптироваться к перспективной структуре глобально значимых рынков, определяя на этой основе приоритетность тех или иных технологических направлений для российской экономики.
Возникшее в российской элите и обществе понимание того, что новый, четвертый срок Владимира Путина на посту президента России будет последним и что главная задача президента — подготовить благоприятные условия для преемника, развязывает ему руки в проведении активной структурной адаптации российской экономики к новым геоэкономическим реалиям. Переформатирование и экономическое конструирование потребуется при любом варианте выбранной макроэкономической стратегии. Причем выборный процесс не только этому не мешает, а, скорее, должен способствовать обсуждению на экспертном уровне основных направлений форматирования. Итоги обсуждения могли бы стать основой для нового общественно-политического консенсуса на период 2019—2025 гг., а возможно, и на более длительный срок.
Подобная реструктуризация — прежде всего создание новых институтов управления экономическим ростом и воссоздание контура стратегического управления экономикой — вполне может быть завершена за 3-4 года. После чего можно будет без спешки решать вопрос о том, кто из потенциальных преемников сумеет предложить программу, в которой потенциал новых институтов и экономических платформ может быть использован наиболее полно и эффективно. Переформатированная структура экономик даст возможность спокойно заняться реструктуризацией политического пространства страны на новом экономическом уровне, параллельно утилизируя устаревшие государственные и экономические институты. Принципиальной задачей в данном случае остается предотвращение неуправляемой борьбы за крупные экономические активы, подрывающей инвестиционный потенциал страны, что достижимо только при условии сильной политической власти.
Задача состоит в том, чтобы сформировать новую экономику не вместо традиционной, основанной на промышленности второй и третьей модернизаций, а рядом с ней, стимулировав постепенный кадровый переток, основанный на новом качестве и профобразования. А главное, создав условия для формирования инвестиционных процессов на новой, более здоровой, хотя и не во всем рыночной основе. «Традиционная» часть российской экономики, которая далеко еще не выработала свой экономический и инвестиционный ресурс, могла бы существовать рядом, пока «новая» экономика и экономически, и социально гарантированно не станет доминирующей. Это предотвратило бы, например, социальную анклавизацию кластеров «новой экономики».
Приоритетными стоит обозначить следующие направления переформатирования:
- Новая модель перераспределения экономических полномочий между Центром и регионами. После ликвидации остатков региональной экономической анклавности в России экономические задачи в отношениях между Центром и российскими регионами должны быть постепенно пересмотрены. «Модель Кудрина», основанная на максимальном фискальном давлении на региональные элиты и изъятии большей части инвестиционных ресурсов, устарела, более того, является тормозом для развития не только и не столько регионов, но экономики страны в целом. Федеральному Центру стоит подумать о механизмах умеренного оживления инвестиционной деятельности на региональном уровне, хотя бы и не в стратегических отраслях.
«Малая экономика» (местная промышленность, промыслы и сервисы) с учетом сложности структурных преобразований может стать важным средством поддержания и социальной стабильности, и сбалансированности экономики, как на региональном, так и на межрегиональном уровне.
Такие организационные — и во многом политические — меры содержательно выходят далеко за рамки, не давшей прорывных экономических и социальных результатов формулы о необходимости поддержки «малого и среднего бизнеса». Более того, они не предполагают прямой кредитной накачки малого и среднего бизнеса. Напротив, они предполагают, что «малая экономика», включая местную промышленность, становится частью самостоятельного инвестиционного цикла, причем цикла, независимого от макроэкономических аспектов. Развитие в рамках скорректированных отношений с субъектами Федерации «местной экономики», включая и, например, народные и традиционные промыслы, является куда более эффективным инструментом поддержки самозанятости населения, чем дорогостоящие и коррупционноемкие программы поддержки малого и среднего бизнеса. Вопрос в том, чтобы выработать эффективную модель привлечения и страхования частных инвестиций в эту сферу.
- Создание «сквозного» (федерально-регионального) контура управления развитием инфраструктуры и выработка политики по привлечению в развитие инфраструктуры частных (в т.ч. анонимизированных) инвестиций. Развитие логистической и инфраструктурной основы для нового, более качественного цикла экономического роста является ключевой задачей государства в ближайшие годы. Даже самые удачные решения властей по стимулированию экономического развития не дадут серьезных результатов при отсутствии соответствующей требованиям XXI века по энергоэффективности, транспортной доступности и экологическим нормам инфраструктуры.
Проблемой последнего пятилетия стала явная невозможность дальнейшего развития экономики на базе хаотического введения в оборот старой советской инфраструктуры, которая давно не соответствует современным требованиям. С одной стороны, «резервы» этой инфраструктуры уже близки к исчерпанию — даже в зауральских регионах РФ, с другой, такой подход создает слабоконтролируемые технологические, операционные и коррупционные риски. Очевидно, в ближайшие годы России придется переходить к созданию инфраструктуры «с нуля».
В последние год-полтора стала очевидна необходимость создания особого контура управления для развития инфраструктуры. В этом смысле, вероятно, придется пожертвовать эффективностью и допустить увеличение степени бюрократизации процессов ради усиления целостности процессов.
В советское время в качестве символов нового экономического и социального порядка практиковалось строительство новых городов или значительная реновация традиционных населенных пунктов. Такая практика могла бы быть востребованной и сейчас, особенно в тех местах на Урале, в Сибири и Дальнем Востоке, где имеются «моногорода» с деградировавшей социальной инфраструктурой и неблагоприятными экологическими условиями, реконструкция и социальная реабилитация которых может оказаться дороже, чем строительство нового города. Не говоря уже о социальном эффекте и загрузке мощностей стройотрасли. Создание одного нового многопрофильного населенного пункта с емкостью до 100 тыс. человек за 5 лет вполне посильно для России. Естественно, при условии ограничения коррупционных притязаний региональных элит. Причем эти проекты могут сыграть роль первичных социальных лифтов.
- Оживление венчурной экономики. Понятно, что в силу экономических, политических и даже в большей степени социальных реалий венчурная экономика в России никогда не сможет достичь тех же масштабов, как в США или даже Китае. Сегодняшний ее уровень не может рассматриваться в качестве соответствующего задачам экономического развития. До 2020 года объемы венчурного инвестирования должны быть доведены минимум до $1,2-1,5 млрд в год, что означает более чем пятикратное увеличение с нынешних приблизительно 200 миллионов долларов за несколько последних лет, причем с тенденцией к «мельчанию» инвестиционных проектов. В абсолютном выражении этот рост не составляет столь уж большую сумму и вполне достижим при задействовании эффективных организационных технологий.
Главными сдерживающими факторами являются коррупция и политическая неопределенность. Надо рассматривать эту отрасль не столько с экономической точки зрения, сколько с точки зрения социальной динамики общества, выстраивания кадровой политики в ключевых отраслях экономики.
Задача состоит в формировании платформ для такого инвестирования и векторном управлении со стороны государства приоритетными направлениями развития, хотя в целом отрасль должна оставаться в пределах рыночной экономики с минимальным государственным участием.
- Выработка, обсуждение и анонсирование долгосрочной программы развития цифровой экономики. Важно будет именно анонсирование, поскольку общество, вероятно, осознает, что у государства имеется некое понимание того, как и в каком направлении развивать цифровые технологии. Но общественным (а, как следствие, и экономическим) мейнстримом это не стало. Новая трактовка «информационного общества» должна быть понята и стать понятной для значительных и влиятельных в социальном и политическом плане сегментов российского общества. Возможности развития цифровой экономики «сверху» ограничены, а для России сейчас крайне важно сохранить целостность и управляемость данного процесса, что возможно только на более высоком уровне стратегического планирования. Только четкая демонстрация государством безопасных точек входа частных инвестиций в эту отрасль поможет это сделать. Не говоря о том, что государство должно исключить появление конкурирующих форматов на инвестиционной стадии. Эти вопросы должны решаться на стадии экспертного обсуждения.
Одним из ключевых факторов, сдерживающих развитие цифровой экономики за пределами «сервисной сферы» и финансового сектора, является отсутствие тиражируемых операционных платформ. Попытка использовать в качестве генератора платформ и форматов проект «Сколково» пока результатов не дала. В то же время наличие подобных платформ в социальных (московский формат обслуживания населения) и финансовых сервисах (постоянно развивающаяся система онлайн-платежей) демонстрирует возможности роста в отрасли.
Единая государственная политика по закупкам цифровых технологий является важным, но недостаточным инструментом управления инвестиционными потоками. Российская политико-управленческая традиция требует как минимум индикативного декларирования приоритетов, критичного для последующего создания привлекательных условий для приоритетных проектов, особенно если те связаны с развитием реального сектора экономики. Возможный синергический эффект перекроет возникающие в этой связи неизбежные коррупционные риски.
Важным шагом в развитии потенциала цифровой экономики является достижение соглашения о едином формате цифровых финансовых операций со странами постсоветского пространства и другими государствами, находящимися в активном взаимодействии с Россией, как в сфере финансов, так и в области цифровых технологий. Заявление президента РФ Владимира Путина об активном стремлении России к достижению договоренностей о единых цифровых платформах как минимум в рамках ЕАЭС, а, по сути, о гармонизации законодательства в сфере цифровой экономики, говорит о понимании Кремлем значимости и остроты вопроса.
Попытки некоторых государств постсоветского пространства (Беларусь, Казахстан) создать отдельные «криптовалютные» системы не могут иметь стратегического успеха хотя бы в силу относительной узости местного инвестиционного и финансового рынка и его административных особенностей. Однако они могут похоронить надежды и России, и серьезных бизнес-кругов в других странах, например, в Китае (он сам не может играть роль криптовалютного центра, но вполне мог бы косвенно участвовать в этой системе), на создание относительно независимых от американского контроля каналов финансовых коммуникаций.
Чтобы претендовать на глобальную значимость, то есть на право получения соответствующей доли «ренты» от цифровых финансов, контролируемые Россией стандарты финансовых коммуникаций должны быть монопольными в странах с населением не меньше 350 млн человек и признаваться на территории стран с не менее чем 1 млрд пользователей соответствующих систем. Это возможно с опорой на новый внешнеполитический потенциал России, но только при условии организационного отлаживания систем и апробации отдельных технологий на контролируемой Россией финансовой и — в целом — экономической площадке.
- Управляемая и целевая коммерциализация экологии как отрасли. Необходимо относительно быстрое превращение отрасли охраны окружающей среды не просто в точку взимания государством корпоративной «ренты», но в одну из постоянно развивающихся отраслей российской экономики, в которой создается т.н. «первичная стоимость» и которая является важной частью отрасли наукоемких технологий. Россия в ближайшие годы должна выйти на новый уровень экологических технологий. Для этого необходима специфическая — частично венчурная, но с элементами госгарантий и соинвестирования — организационная и инвестиционная платформа, которая предотвратила бы «размазывание» и без того незначительного инвестиционного потенциала по различным структурам.
Требуется переформатировать финансовые потоки. Необходимо стимулировать переход от извлечения административной ренты, получаемой за нежелательную экологическую деятельность и нарушения, подобные «казусу свалок» в Подмосковье, к извлечению технологической ренты за внедрение в производственную и социальную деятельность «зеленых» технологий. Государство должно способствовать легализации компенсационных финансовых потоков за экологический ущерб, которые сейчас носят как минимум «серый», а чаще — криминальный характер. Но с заведением этих потоков в отраслевые и социальные мультипликаторы и стимулированием развития соответствующих технологических кластеров.
Россия вряд ли сможет претендовать на статус экологического лидера, но вполне способна произвести превентивное импортозамещение. А главное — обеспечить доминирование своих стандартов в большей части Евразии.
Этот список не является законченным, но движение даже по ограниченному набору направлений создаст новые, минимум среднесрочные, инвестиционные циклы. И, самое основное, существенным образом повысит качество государственного управления, выведя по меньшей мере часть государственного аппарата из сугубо бюрократического формата в проектный. При этом будет сохранен преимущественно рыночный характер инвестиционных процессов в российской экономике, а роль государства в управлении текущими процессами, вероятно, даже несколько сократится.
