ENG
Заявления о необходимости новой индустриализации Москвы звучали неоднократно, но, даже несмотря на практические действия, не воспринимались как свидетельство о появлении некоей стратегической линии развития, связанной с восстановлением промышленного потенциала «большой Москвы», утраченного не столько в 1990-е, сколько в период нефтегазового гламура 2000—2010-х годов. Это было особенно заметно на фоне линии руководства Московской области на частичную реиндустриализацию региона. Теперь можно говорить о том, что вектор на воссоздание промышленного потенциала Москвы становится вполне устойчивым.
Сам факт появления тезиса о необходимости восстановления в Москве промышленного потенциала показателен и является хорошим симптомом. Еще недавно говорилось, что Москва может выполнять некие «столичные функции» и быть большим офисным центром с подземным гаражом и торговым центром на нижних этажах. Это было в принципе возможно в условиях продолжения процессов глобализации в формате «нулевых» и достижения соглашения о встраивании российской элиты в западную, чего, как уже теперь ясно, не случилось и не произойдет в обозримой перспективе.
Концепция Москвы как некоего восточно-европейского суррогата Сингапура была естественной в условиях ориентации на постиндустриальное общество, где крупные городские агломерации могут быть оторваны от остальной страны и отделены от нее даже формально. Чего стоили только разговоры о возможности безвизового режима с ЕС для жителей Москвы и Санкт-Петербурга, периодически возникавшие в период нефтегазового гламура на пике российско-европейского сближения. Это было свидетельством не столько какой-то политической и социальной обособленности Москвы, практически недостижимой, даже в сценарии конфедерализации России (который в ЕС все же обсуждался), сколько признанием схожести социально-экономических процессов в большей части развитых стран Европы и в России. А эти процессы во многом определялись деиндустриализацией пространства московской агломерации, и не только Москвы, но и городов, находящихся со столицей в системной связи.
Последнее свидетельство продолжающегося сокращения промышленного потенциала Москвы — окончательный вывод из Москвы предприятий ГКНПЦ имени Хруничева является значимым символом процессов деиндустриализации Москвы на фоне относительного промышленного оживления в России в целом.
Деиндустриализация городов-спутников имела особенно чувствительные социальные последствия, создав новые центростремительные, условно «миграционные» потоки, разрушавшие сложившиеся социальные субгородские системы.
Новая политическая ситуация вокруг России диктует стратегию социально-экономической интеграции для всей России. Импортозамещение, воспринимавшееся в Москве только как необходимость некоторого понижения уровня и качества потребления, будучи трансформированной в стратегию реиндустриализации требует симметрии и в Москве. И сохранение Москвы в классической постиндустриальной парадигме сервисной экономики, доведенной в Москве до уровня, близкого к мировому, в дальнейшем может стать источником рисков. В том числе репутационных рисков для руководства Москвы, но также и классического набора социальных рисков, осложненных фактически застойной экономической ситуацией и старением трудоспособного населения.
С другой стороны, проблема изоляции крупных городов от «вмещающего ландшафта» является актуальной и в мире. Практически во всех крупных урбанистических агломерациях проявляется проблема отрыва социальных процессов от экономических и социальная деструкция. Так что заявления московских властей о целесообразности проработки вариантов промышленного возрождения Москвы находятся в одном векторе с глобальным мейнстримом.
Новый урбанизм хотя и считается «хипстерским» явлением, не противоречит реиндустриализации. В действительности, новый урбанизм мифологизирован, в том числе его идеологами с претензией на статус «новой идеологии», и этим напоминает конструктивистскую архитектуру: идеологи считали, что она «больше чем архитектура» — некий идеологический и социальный инструмент для переформатирования архаического российского предреволюционного сословного общества.
Для Москвы фактор дестабилизирующего воздействия от невовлеченности значительных масс населения в экономическую деятельность (это явление можно было бы назвать «флюидной безработицей») также является актуальным.
«Флюидная безработица» подразумевает фиктивную занятость на рабочем месте, позволяющую без ограничений заниматься существенно более привлекательными социально, но не рассматривающимися в качестве «постоянных», а зачастую нелегализованными фискально «промыслами». Главный риск флюидной безработицы заключается не только в относительно низком социальном эффекте трудовой деятельности при порой высокой степени социальной вовлеченности, но в возможности быстрого изменения социального и имущественного статуса человека. А, как следствие, в формировании ситуации постоянной социальной нестабильности, распространяющейся на большие социальные группы. В условиях ограниченности географической мобильности населения «флюидная безработица» не дает существенных преимуществ на рынке труда, как это происходит во многих других странах, прежде всего в США и Великобритании, где вокруг нее возникают социально значимые экономические циклы («гаражная экономика», экономика креативного класса и проч.).
Сохранение в Москве многих социальных рудиментов «советского индустриального наследства» (например, районирования по производственным признакам) несколько смягчает возникающую картину. Но эти рудименты будут вскоре утрачены, если ситуация не начнет изменяться коренным образом, а главное — управляемо. Деиндустриализация Москвы достигла опасного уровня, после чего возможна ее трансформация в опасные социальные процессы. Эти процессы не могут управляться с использованием технологий нового социального урбанизма.
Необходим правильный формат реиндустриализации Москвы при понимании, что подходы к ее осуществлению будут уникальными и нетиражируемыми. Однозначных конкурентных преимуществ при инициировании процессов реиндустриализации у Москвы уже нет: процесс технологической деградации зашел слишком далеко, а развитие систем коммуникаций уравнивает все относительно крупные урбанизированные пространства. Ключевым фактором новой реиндустриализации Москвы является хорошо осознанный на примере судьбы кластера «Москва-Сити» кризис концепции Москвы как мирового финансового центра.
Проблема в том, что крупные городские агломерации утратили базовые конкурентные преимущества, характерные и для эпохи индустриальности, и для начальных фаз постиндустриального мира. Кастомизация промышленного производства, переход на одноразовые вещи, роботизация и широкое внедрение технологий 3D-печати снимают потребность в доступе к большим объемам социально и образовательно структурированной рабочей силы. Фактически, если следовать строгой экономической логике сегодняшнего дня, ключевыми конкурентными преимуществами крупных городских агломераций в промышленности остаются:
- Широкая дублирующая логистика, в особенности возможность логистической многовекторности. Поддержание сложных логистических сетей в неурбанизированном пространстве остается пока крайне затратным вопросом.
Одной из интересных тенденций современного мира в условиях регионализации производства может стать возрождение «караванных» городов. Но для Москвы эта методика применима только частично, более того, востребованность транзитного потенциала Москвы в среднесрочной перспективе будет сокращаться в том числе из-за реализации в России глобальных логистических проектов, идущих по объективным причинам в обход Москвы.
Значение Москвы как глобального логистического центра будет постепенно утрачиваться, и попытки его сохранить будут контрпродуктивны, если только не считать аспекта развития водного транспорта, остающегося в России недооцененным. Но значение Москвы как регионального логистического узла будет сохраняться еще длительное время, хотя и с понижательным трендом по объективным причинам.
- Доступ к ресурсной базе (электроэнергия, вода). Значение этого фактора в силу внедрения современных технологий будет постепенно сокращаться. В этом плане обеспеченность Москвы высока и обеспечивает долговременное конкурентное преимущество не только в Европе, но и в Евразии. Но в современных условиях не для всякого промышленного развития этот компонент является сейчас критическим.
- Наличие не просто высококвалифицированной рабочей силы в статике, но системы постоянной подготовки и переподготовки кадров в соответствии с новыми требованиями.
Эти конкурентные преимущества Москвы совершенно неоспоримы, а возможность апробации полученных знаний в реальных условиях является важнейшим конкурентным преимуществом по сравнению с популярными сейчас форматами дистанционного и условно-очного образования и обучения.
С другой стороны, с точки зрения развития финансового сектора города даже глобальные объединения начинают терять свою актуальность: сетевизация глобальных финансов и сравнительно быстрое внедрение цифровых информационных технологий снимают потребность в урбанизированных агломерациях. Наличие географического центра для глобальных финансовых коммуникаций становится неактуальным. Встает вопрос о переосмыслении функции глобального города в принципе.
Для Москвы данный фактор является менее острым в силу традиционно более выраженного политического компонента. «Столичность» и доминирующее положение московской агломерации в последние 100 лет не были связано с экономикой в чистом виде. Скорее, доминирование Москвы было результатом с экономическим аспектом решений, принимаемых в Москве. Поэтому деиндустриализация Москвы в 1990-е и особенно в начале XXI века не привела к существенному снижению влияния мегаполиса на развитие страны. Скорее наоборот, подчеркнула курс на максимальную централизацию управления страной.
Не менее острым для Москвы является и вопрос привлечения достаточного объема целевых инвестиций в промышленность, особенно на первом этапе. Москва перестала восприниматься в инвестиционном мире как промышленный город. А главное, она в постсоветский период не имела полноценного опыта успешного освоения значимых инвестиций в развитие реального сектора экономики. Москва в инвестиционном сообществе воспринимается как территория устойчивой деиндустриализации и соответствующих ей экономических процессов (избыточной сервисности экономики, девелоперского освоения заброшенных индустриальных площадях). Сложившийся в Москве имидж деиндустриализованной территории будет являться серьезным вызовом для развития любых, даже ограниченных программ реиндустриализации.
Но дальнейшее сдерживание тенденций регионализации экономического роста за счет административно-командных инструментов, осуществляемое правительством Медведева-Силуанова на крайне низком уровне инвестиций в развитие промышленности, подходит к естественному пределу социально и политически безопасного развития. Административные меры должны быть поддержаны и экономической составляющей влияния, пока ограничивающейся только максимизацией монетарно-фискального управления.
С точки зрения используемых технологий сегодняшнее управление промышленным развитием на уровне регионов мало чем отличается от того, как действовало правительство Ельцина-Гайдара в 1992—1993 годах, когда использовало страх перед появлением необеспеченных и денежных суррогатов как инструмент сдерживания регионализации экономики в условиях полного отсутствия стратегического экономического управления. Этим объясняется стремление Кремля полностью заблокировать оборот в России цифровых денежных суррогатов, способных при определенных условиях превратиться в инвестиционную альтернативу федеральному бюджету, что будет представлять и определенную политическую опасность.
Реиндустриализация Москвы создает эффект возникновения зоны контролируемой и предсказуемой индустриальности и понятных финансовых потоков, противостоящие малоконтролируемой и потенциально социально деструктивной цифровой стихии. Очевиден политический «запрос» на как минимум частичную индустриализацию Москвы или как минимум социально значимую имитацию оной.
Для Москвы и центрального региона России ключевым вызовом в процессе реиндустриализации является стихийность инвестиционных и экономических процессов, порождающая социально-экономическую хаотичность. Это чревато возникновением значимой социальной напряженности, которая будет развиваться в новом, куда более динамичном пространстве, порождающим новые вызовы. Операционные вызовы, возникающие в связи с процессами реиндустриализации, особенно в ее стихийном формате, можно определить следующим образом:
- Конкурентная борьба лоббистских группировок и групп экономических интересов за контроль не столько за «пространством» (как то случилось в период общественной дискуссии вокруг реновации), но над инвестиционной составляющей процессов реиндустриализации. И с точки зрения, собственно, «пространства» Москва слишком плотно выстроена, чтобы изменение ее экономического пространства не повлекло бы за собой возникновения стимулов к переделу влияния.
- Возникновение избыточной трудовой миграции, что будет создавать социальную напряженность, даже если процессы будут оправданы с точки зрения качества рабочей силы.
Если в Москву начнется неконтролируемый приток даже высококачественной рабочей силы в реальный сектор, это тем более обострит социальную обстановку, поскольку в этом случае не будет элемента социальной сегрегации и асимметричности, как с притоком малоквалифицированной рабочей силы в строительство или сервисы.
- Осложнение экологической ситуации. Любое осложнение экологической ситуации в Москве может привести к тяжелым уже не только социальным, но политическим последствиям, хотя бы в силу нарастающей политизированности проблематики и легкости встраивания в нее деструктивных политических сил. При этом не имеет принципиального значения, насколько ухудшение экологической ситуации происходит в реальности, а насколько информация об этом является результатом манипуляций.
- Формирование внутри городского пространства социально поведенческих асимметрий и их институционализация через целенаправленное информационное конструирование. В принципе, при любом изменении парадигмы экономического развития, даже если они не будут носить кросс-культурного характера.
Конечно, ставшая реальным социальным вызовом для СССР парадигма противостояния конца 1940—1950-х годов «золотая молодежь — окраина» не воспроизведется, но публичная конкуренция поведенческих стереотипов и возникновение социальных явлений, подобных «люберам» конца 1980-х годов, почти неизбежно, даже с учетом коренных отличий современной индустриальности от советской. Возобновление внутреннего (районного) разделения в Москве будет иметь крайне сложные социальные последствия.
Показательно, что идея переселения жителей «пятиэтажек» из районов, считавшихся относительно благополучными в качественное по формальным параметрам жилье, находящееся на территории бывших промзон и «служебного жилья», была воспринята неоднозначно. На базе раскрутки негативных стереотипов, связанных с районированием, даже попытались раскрутить очередную негативную кампанию против руководства Москвы. Если программа реиндустриализации Москвы действительно получит импульс, необходимо думать о новом районировании города, отражающем его актуальную экономическую структуру в большей степени, нежели нынешняя структура.
Конечно, если оценивать эти риски исключительно как риски, реиндустриализация Москвы выглядит заведомо неосуществимой — как минимум нецелесообразной. Но, с другой стороны, усиление значимости Москвы в реальном секторе российской экономики является объективной потребностью эпохи тормозящей глобализации, чтобы избежать еще более болезненных социальных трансформаций, связанных с неизбежным сжатием и сервисного, и финансового, управленческого секторов, если т.н. «Четвертая промышленная революция» станет реальностью. Разумная реиндустриализация Москвы в рамках управляемых векторов будет также существенным вкладом в формирование новой, более устойчивой социально-политической архитектуры России, неизбежно востребованной после 2022-го года, а возможно, и несколько раньше.
