Часть 2: Бег по кругу?
Часть 1: Порванный в клочья образ будущего
Рассмотренные в первой части обзора стратегические тенденции являлись неким продуктом традиционной логики глобализации, особенно с экономической точки зрения, и неких новых факторов, которые проявлялись через конкретные события и осознавались именно через конкретные события. Грядущий 2017 год, вероятно, продолжит логику 2016 года с учетом изменившейся ситуации, прежде всего, в мировой экономике. Обозначим эти возможные точки бифуркации с учетом итогов 2016 и перспектив 2017 года:
- Неудачный военный переворот в Турции. В случае успеха ситуация предсказуемо развивалась бы в русле классического «западного вектора» развития Турции, который был обусловлен и экономическими интересами, и политической инерцией. Выживание Т.-Р.Эрдогана, противореча прежней логике, формирует новую. Причем не только на политическом направлении, но и на экономическом, и не только для Турции, но и для всего региона. Вопрос в том, сможет ли эта новая логика пересилить традиционный вектор развития и вложенные в этот вектор ресурсы. И это — важный вопрос 2017 года.
- Обвал «Дойче банка». Неслучившийся обвал крупнейшего европейского финансового института дал дополнительный «запас времени» для его купирования, и вряд ли можно говорить о том, что европейские и общеевропейские политики совсем уж ничего для этого не делали. В целом, европейские элиты смогли перевести дух и организовать под конец года шумную, но совершенно бесцельную антироссийскую кампанию по поводу освобождения Алеппо, которую нельзя воспринимать никак иначе, нежели просто «выпускание пара». Но проблема в том, что если «отложенный обвал» «Дойче банка» все же состоится, то это может произойти в куда более неблагоприятный момент, связанный с выборами в ключевых странах ЕС.
- Американо-иранское примирение. Данная точка бифуркации реализовалась частично, но с победой Трампа вернулась в «зону неопределенности», что также является важным свидетельством специфичности сегодняшних политических процессов. Иными словами, неопределенность положения «точки невозврата» даже в ключевых вопросах. Любое решение может быть пересмотрено и переформатировано, а политической потери лица как бы не существует. Тем более не существует фактора «потери лица» в экономических вопросах. Возможное новое обострение американо-иранских отношений будет крупнейшим политическим событием, напрямую оказывающим влияние на всю глобальную экономическую конъюнктуру, а не только рынки углеводородов. Особенно, если оно будет сопровождаться силовыми демонстрациями.
- Военная конфронтация США и Китая. Эта «точка бифуркации» в действительности была самой предсказуемой в том смысле, что негативное развитие событий было маловероятным: обе стороны военно-силового процесса в Восточной Азии старательно контролировали потенциал конфронтации. Важно было и другое: пропагандистские всплески вокруг конфликтных пространств практически не оказывали влияния на экономическую конъюнктуру, это означает, что мировая экономика адаптировалась к новой ситуации и воспринимает ситуацию как элемент «новой нормальности». Однако с учетом способности Дональда Трампа к «повышению ставок» рассматривать развитие этого риска на 2017 год как простую пролонгацию риска в формате 2016 года было бы верхом легкомыслия.
- Распад БРИКС или продолжение его существования. Это была «мнимая» «точка бифуркации»: к 2016 году БРИКС утратил принципиальное значение для мировой экономики. Его ценность была в том, что развитие данного института отражает процесс институциональной перестройки мировой экономики, ибо БРИКС был специфической, но частью процесса глобализации. И эта часть в процессе региональной консолидации рынков и капиталов становится если не лишней, то проблемной, особенно учитывая долгосрочные тенденции замедления глобального экономического роста. Сохранение БРИКС, даже формальное, оставляет в пространстве мировой экономики институт, который может быть в дальнейшем использоваться для обхода неблагоприятных «узлов», например, в мировой финансовой системе.
- Соглашение о сокращении квот на добычу нефти. Если бы решение не было бы принято, вполне вероятно, что мы бы наблюдали уже открытые признаки инвестиционного кризиса в отрасли добычи углеводородов. В том числе и в США, где накопление долгов и «токсичных» активов в сланцевой нефте- и газодобыче дошло до опасной черты. Принятое решение несколько отодвигает этот кризис, но одновременно снижает потребность в реформировании нефтяного сектора в ряде стран. Вопрос в том, что отрасль углеводородов вновь может стать источником глобально значимой инвестиционной ренты. Вероятно, сейчас кризис нефтегазовой отрасли на 2017 год отложен.
- Победа на выборах в США Хиллари Клинтон или Дональда Трампа. Эта «точка бифуркации» имела большое значение, даже в рамках «большой картины» глобализации. Победа именно Трампа означает не только возможность, но и высокую вероятность принятия таких экономических решений, которые в принципе не рассматривались бы в качестве опции Хиллари Клинтон. А эти решения, несмотря на тактический характер (например, даже такое внешне внутриамериканское решение, как усиление давления на мексиканских мигрантов), могут повлечь за собой долговременные последствия.
Проблема в том, что никто не может в полной мере сейчас просчитать масштабы деструктивности любого внутриполитического кризиса в США, который, вполне возможно, случится именно в 2017 году в процессе «перехода власти». Вероятно, именно непонимание возможных масштабов внутри-американского кризиса, сейчас являются одним из главных факторов глобальных экономических процессов, заставляющих крупных международных инвесторов и производителей различных видов ренты (прежде всего сырьевой, как Саудовская Аравия и Россия, а также «ренты количества», как Китай) начинать перестраивать свои инвестиционные потоки в расчете на «наихудший сценарий».
Если внимательно посмотреть на характер этих точек бифуркации, то они в значительной части, имеют в своей основе политические процессы. И даже там, где эти «точки бифуркации» по форме — экономические (например, снижение квот на добычу нефти), в основе принимаемых решений лежала не столько экономика, сколько политика. То есть политические процессы на данном конкретном этапе оказались, если не значимее экономических, то «первичнее» их.
Россия, несмотря на специфическое экономическое положение, развивается практически полностью в «формате» современных глобальных тенденций. Конечно, 2016 год для России вряд ли можно назвать «годом нереализовавшихся страхов». Таким годом, очевидно, был 2015. Но 2016 год для России был ясно «годом отложенных решений», прежде всего, по экономическим вопросам, но таким решениям, которые затронут и политическую сторону развития страны, которые в 2017 году на фоне глобальных тенденций могут обостриться. В особенности это касается ситуации в банковской сфере, которая — если тенденции роста промышленного производства, обозначенные во второй половине 2016 года, станут стабильными — станет совершенно неадекватна экономике страны в целом. При этом для российской банковской системы возникает и острый вызов со стороны формирующихся, как в зоне высокотехнологических решений, так и в зоне финансовой архаики систем безбанковского оборота финансов. Таким образом, будет оправданным предположить, что именно судьба российской банковской системы является важнейшим фактором – и в важнейшим вызовом – экономическому развитию страны в 2017 году.
Таким образом, четвертым важным выводом относительно тех итогов 2016 года, которые окажут прямое влияние на ситуацию в 2017 году, будет следующий: в мире затормозившей глобализации стирается грань между политикой и экономикой как факторами развития глобальных процессов. Все политические события содержат в себе важнейшие последствия для экономического развития. Это означает, что принцип экономической детерминированности начинает утрачивать свое, безусловно доминирующее, значение.
Отсюда естественным образом вытекает и следующий, главный, вероятно, вопрос развития мировой экономики и глобального и инвестиционного пространства: насколько мировой экономике в 2017 году удастся остаться по преимуществу именно экономикой, и в некоторой своей части — технологиями, не превратившись в сплошной политический процесс, которым в рамках имеющихся глобальных институтов управлять будет заведомо невозможно. Особенно с учетом виртуализации экономики и, прежде всего, глобальных финансов.
Ключевой вопрос 2017 года — о возможности ограничения политизации экономических процессов можно сформулировать и следующим образом: насколько мировой экономике и ведущим силам в мировой экономике удастся удержаться в постбиполярной, относительно малополитизированной парадигме. Или же произойдет возврат к тому, что ранее именовалось «политическая экономика», то есть развитие экономических систем при первичности политических факторов.
Автор: Дмитрий Евстафьев, политолог, кандидат политических наук, профессор НИУ ВШЭ
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора