ENGПосле кризиса 2008 года регулирование финансовых рынков стало объектом пристального внимания общественности и одновременно — местом бурного развития и постоянных экспериментов. Сегодня регуляторы должны принимать во внимание все большее число факторов — от законодательства о защите персональных данных до появления криптовалют и блокчейна. О развитии регулирования финансовых рынков в Европе и мире «Инвест-Форсайт» беседует с Джоном Мэйсоном, глобальным директором департамента регулирования и структуры рынка Refinitiv.
Refinitiv — ранее подразделение Financial & Risk компании Thomson Reuters.
10 лет после кризиса: что сделано?
— После кризиса 2008 года прошло 10 лет, какие самые важные выводы сделало правительство мира? И как изменилась, если сказать в целом, регулятивная система с тех пор?
— Основной вывод можно сделать такой: властям не нравятся внебиржевые финансовые инструменты. То есть им не нравится непрозрачность этих типов инструментов. Первоначально подход регуляторов заключался в том, что все будет торговаться на биржах. Поскольку сделать это полностью не удалось, регуляторы пошли по другому пути, а именно: они начали создавать, скажем так, новые определения организациям, занимающимся торговлей на бирже, и организаторам торговли. Эти начали получать различные наименования, такие как MTF (multilateral trading facility — многостороння торговая система — ред.) или OTF (organized trading facility — организованная торговая система — ред.). Фактически OTF — это сеть брокеров-дилеров: те организации, которые теперь стали обязательной стороной для сделок, которые раньше делались во внебиржевом рынке. Также появилась концепция systematic internaliser (cистематический перекупщик — фирма, на систематической основе исполняющая указания клиентов за собственный счет — ред.). Все это способствует выведению из сферы непрозрачности инструментов, которые раньше торговались на внебиржевом рынке. То есть было просто расширено определение торговой площадки. Раньше это были только биржи, а сейчас некоторые компании, которые ведут операции на финансовых рынках, подпадают под определение venue — торговой площадки, поэтому брокер должен отчитываться перед регулятором так же, как раньше отчитывалась биржа.
— Для организаций это означало усиление регулирования?
— Да, раньше они не затрагивались регулятором рынка ценных бумаг вообще или, по крайней мере, в такой степени. У них появились новые обязательства, к ним начали предъявляться новые требования по отчетности, теперь они должны подавать в регулирующий орган отчетность до сделки, отчетность после сделки, отчетность о совершенных сделках, которых раньше у них не было.
— Однако мы знаем, что регулирование на финансовом рынке развивается волнами, и кризис 2008 года прервал предшествующую волну либерализации финансовых правил.
— Я, в принципе, соглашусь и скажу, что сейчас мы видим начало новой волны ослабления контроля со стороны регуляторов. В частности, идет ослабление применения правил Уолкера (ограничение на участие банков в операциях с ценными бумагами — ред.). Действительно, после кризиса 2008 года регуляторы начали ужесточать свой подход к внебиржевым финансовым инструментам, которые не являются акциями, для обеспечения больше прозрачности этих классов активов.
— После кризиса 2008 года многие говорили, что во всем виноваты рейтинговые агентства, что их деятельность нужно контролировать или как-то аккредитовать. Что-нибудь сделано за эти 10 лет в этом направлении?
— В Евросоюзе было принято специальное положение о деятельности кредитных рейтинговых агентств. Оно принято в 2009 году, изменения в него вносились в 2011 и 2013 годах. Сейчас если некая организация хочет публиковать рейтинги в Евросоюзе, она должна соответствовать требованиям этого положения и зарегистрироваться в ESMA (European Securities and Markets Authority — Европейское управление по ценным бумагам и рынкам — ред.). Недавно ESMA наложило несколько штрафов на скандинавские банки, которые выпускали так называемые теневые рейтинги. То есть они их просто рейтингами не называли, но, по сути, это был именно рейтинг, а банки не были членами ESMA, не сдавали туда отчетность. Штраф составил $750 тысяч на каждый провинившийся банк.
— После кризиса многие критики говорили, что нужно поставить под контроль вознаграждение руководителей банков и финансовых компаний. Стало ли это чем-то, кроме слов политиков?
— К сожалению, все осталось только словами. То есть совершенно точно не вводилось никаких правил по установлению «потолка», максимальной суммы такого вознаграждения для руководителей банков. Основной аргумент, который использовался: «потолок» не позволит банкам привлекать управленцев наивысшего уровня, банки будут проигрывать в борьбе за таких руководителей другим компаниям, у которых нет ограничения. Что было внедрено — так называемый «режим высшего руководства». Это набор правил политик-руководств, которые говорят, как должно себя вести высшее руководство банков в тех или иных условиях. Несмотря на то, что называется все «режимом высшего руководства», на самом деле правила применимы и к достаточно низким уровням банковской иерархии. То есть власти пошли обходным путем, они не могут ограничить максимальный уровень зарплаты, но прилагают усилия к тому, чтобы прописать в обязательных к исполнению правилах то, как должен действовать руководитель в той или иной ситуации.
Главное — качество данных
— До кризиса в США была Комиссия по ценным бумагам, было достаточно жесткое регулирование, много-много видов отчетности, но всех этих средств не хватило, чтобы выявить на финансовом рынке «пузыри». Сделан ли был какой-то вывод о самих принципах создания регулятивных инструментов? Может быть, они должны стать более научными или как-то объединены с технологиями анализа больших данных?
— Одна из «проблем с регулированием» заключается в том, что регуляторные органы обычно реагируют на события: что-то произошло, как правило, негативное — они реагируют. То есть в деятельности регулирующих органов было достаточно мало прогнозных концепций и методов, позволяющих устранять или снижать риск возникновения негативных событий в будущем. Власти подошли к этому таким образом, что регулирование должно быть в идеале основано на неких фундаментальных принципах, и если использовать наилучшие практики и передовой опыт регулирования, то можно обеспечить, чтобы регулирующие органы смотрели в будущее, пытались уменьшить тяжесть возможных негативных событий на рынке. Это произойдет, если регуляторы будут соответствовать принципам, которые для них пропишут. У регуляторов есть эти возможности, я не могу сказать, что они ими не пользуются, в том числе возможности по применению машинного обучения, искусственного интеллекта, чтобы обеспечить некое прогнозирование, пользоваться предиктивными методами определения возможных проблем. Нельзя сказать, что регуляторы в этом плане ничего не делают, мы в будущем наверняка увидим, как они больше начнут использовать эти методы, в том числе анализ больших данных, чтобы прогнозировать развитие — и «пузырей», и вообще любых негативных ситуаций. Но все методики окажутся бесполезны, если качество данных будет плохим, поэтому необходимо обеспечивать высокое качество данных в отчетах по транзакциям. Если есть хорошие методики анализа, но качество данных нестабильное или даже просто плохое, то анализ ни к чему хорошему не приведет.
— А кто-нибудь борется за улучшение качества данных?
— ESMA — организация, которая работает в Европе. В глобальном масштабе я не слышал об организациях, которые бы над этим работали. Проблема, которую мы однозначно видим после 10-11 месяцев использования европейской директивы MiFID II («О рынках финансовых инструментов» — ред.), как раз заключается в качестве данных, представляемых регулятору участниками рынка. ESMA не стесняется об этом заявлять и в своих публикациях, в своих документах, на различных форумах, конференциях и так далее. Заявляется о том, что качество данных не столь высоко, как оно должно было быть, и что организация будет работать над этим.
— Вы сказали, сейчас регуляторы большее значение уделяют внебиржевых инструментам. Означает ли это, что значение бирж уменьшается? Как вы вообще оцениваете их дальнейшую судьбу в условиях развития телекоммуникационных технологий?
— Регуляторы действительно начали уделять большое значение внебиржевым инструментам, инструментам с фиксированной доходностью, долговым финансовым инструментам, но это не значит, что регулируемые рынки, рынки акций, были регуляторами забыты и пущены на самотек — ни в коем случае. Потому они и называются «регулируемые рынки», что регуляторы, конечно же, внимательно за ними следят. Допустим, директива MiFID I касалась только рынков акций, и нововведения, которые были в ней, — например правило исполнения сделок по лучшей цене — были опробованы на рынке акций и после этого в директиве MiFID II были распространены на другие рынки. То есть можно сказать, что сейчас никто не оставляет в покое рынки акций, но в то же время на рынках внебиржевых инструментов и долговых инструментов внедряются новые концепции, которые были отработаны при регулировании рынков акций. Еще одно дополнение к этому — меняется бизнес-модель бирж. Теперь биржи больше рассматривают тот поток данных, который через них идет как источник своих доходов, как возможность монетизации. Потому что на биржи, в силу вышеупомянутого правила исполнения по наилучшей цене, оказывается существенное давление, чтобы они снижали плату за исполнение сделок, и они пытаются избежать падения своих доходов благодаря тому, что монетизируют имеющийся в их наличии поток данных, биржевой информации. В этом плане интересно отметить, что директива MiFID в явной форме заявляла о необходимости снижения стоимости этих самых потоков данных. Тем не менее для бирж это является новым источником дохода.
— Как вы оцениваете перспективу создания специального регулирования для новых явлений финансового рынка? Прежде всего я имею в виду P2P-платформы и явления, связанные с блокчейном и криптовалютами?
— Тенденции, которые можно выделить, — это токенизация всего, она идет дальше даже, чем криптовалюты, дальше, чем ISO, то есть именно токенизация всех или многих аспектов деятельности, которые нам еще пока даже не видны. Регуляторы активно работают в этом направлении, кто-то поддерживает эту сферу деятельности, допустим, в Японии работает 12 или даже 13 криптовалютных бирж. Другие регуляторы занимают более жесткую позицию, просто их запрещают в явной форме. Но запрещают, опять-таки, пока не разберутся, пока не поймут, как все работает, какие есть риски и так далее. Возвращаясь к вашему вопросу о биржах. Очевидно, что влияние на биржи будет, когда P2P-платформы, блокчейн и токены начнут отбирать у бирж долю их рынка, снижать значимость, как это происходит, когда ISO делаются не на бирже, а тем не менее функцию выполняют биржевую.
— Усиление защиты персональных данных влияет на финансовые рынки?
— Действительно, важную роль в работе финансовых институтов, банков играет защита персональных данных, в частности, директивы об использовании, хранении и обработке личных персональных данных. Важным вопросом является, где данные будут храниться, то есть, допустим, будут ли они храниться в Швейцарии или других странах. Ответ сильно влияет на режим работы финансового института, хранящего данные своих клиентов. С точки зрения перспективы Евросоюза директива PSD-2 (Вторая европейская платежная директива — ред.) требует, чтобы у клиента была возможность легкой смены банка. То есть обязанностью старого банка является передача информации о клиенте в новый банк. Это, с одной стороны, облегчает переход клиента из одного банка в другой, но, с другой стороны, порождает вопрос о защите данных. Недавно начались обсуждения концепции цифрового паспорта. С одной стороны, это облегчит клиенту начало обслуживания в банке, банку будет проще проверить его, одобрить начало работы, но, естественно, это поднимает вопросы защиты личных данных, их безопасности.
Финансовый рынок и политика
— Финансовый рынок зависит от политических пертурбаций, любое резкое действие Дональда Трампа может вызвать реакцию на финансовом рынке. Что может регулятор этому противопоставить?
— Еще можно привести другой пример: человек, который тоже это неплохо умеет делать, — Илон Маск. Комиссия по ценным бумагам оштрафовала Илона Маска, причем на существенную сумму, за попытку манипулирования рынком через «Твиттер». Они иск на него судебный подали, и условием досудебного урегулирования иска было требование к Маску уйти с поста председателя Совета директоров «Тесла». Но я не уверен, что когда дело касается выступлений политиков, регуляторы могут как-то на это повлиять, оштрафовать, что-то подобное сделать. Вот когда они анализируют последствия событий, они могут на это реагировать. Постепенно мы видим: к публичным личностям постепенно применяются те же правила, то же регулирование, как, допустим, к журналистам, пишущим на финансовые темы в деловых изданиях. То есть на самом деле правовые механизмы, чтобы регулировать действия официальных лиц, есть. Я бы хотел продолжить ответ на этот вопрос, упомянув так называемые альтернативные данные, данные из спутниковой съемки, данные из соцсетей, те же самые «твиты» и так далее: они в дополнение к традиционным данным больше и больше используются инвеступравляющими и другими участниками рынка. Они начинают играть важную роль, естественно, что регуляторы тоже на них смотрят. Допустим, заявление Трампа, сделанное в отношении парижского соглашения, которое касалось выбросов парниковых газов. Он сказал: «Мы не будем его поддерживать, потому что оно не нужно». Естественно, это могло оказать и, наверное, оказало влияние на курс акций компаний, занимающихся определенными технологиями, снижением выбросов и так далее. Важны не столько традиционные данные, не только информация о ценах акций компаний, важен контекст, в котором цены формируются, то есть традиционные данные и альтернативные данные. Естественно, политические заявления тут играют важную роль именно в разрезе этих альтернативных данных. Нельзя не вспомнить Brexit, когда заявления политиков или объявления о тех или иных стратегиях и датах приводили к достаточно серьезным последствиям для валютного рынка и курса акций определенных компаний.
— Как вы оцениваете систему регулирования финансовых рынков в России?
— Что касается российского рынка, он выглядит весьма схожим с другими рынками, не входящими в Евросоюз. Я бы его сравнил с финансовыми рынками Сингапура или Гонконга, которые смотрят на внедрения MiFID-II, определяют уровень внедрения у себя, который необходим, который требуется регулятору, чтобы получить статус эквивалентного рынка для участия в IOSCO (International Organization of Securities Commissions, Международная организация комиссий по ценным бумагам — ред.) и в группе «Большой двадцатки». То есть российские регуляторы определяют тот компонент MiFID-II, который им необходим, и будут, несомненно, отражать это в своем процессуальном надзоре.
— Можно сказать коротко, что самое важно в MiFID-II?
— Там 400 тысяч параграфов пронумерованных. Основным пунктом является защита инвестора и обеспечение прозрачности рынков, доступность информации для регуляторов. Все концепции, на которых это основано, допустим, исполнение по наилучшей доступной цене, напрямую ведут к защите инвестора. Отчетность по сделкам способствует прозрачности рынков. MiFID-II пытается обеспечить уверенность пользователя, потребителя финансовых услуг, в том, что рынки будут работать по описанным там правилам.
Беседовал Константин Фрумкин
