Элиты: какие они бывают

С. В. Волков. Элитные группы в «массовом обществе». — М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2021.

На огромном фактическом материале историк и социолог Сергей Волков исследует структуру, численность, доходы и образовательный уровень элитных групп в массовом обществе, вертикальную мобильность и состав элитных групп по социальному происхождению — все те вопросы, которые сегодня особенно актуальны в связи с обострившейся проблемой неравенства.

Стихийность и планомерность — сходства и различия

Своей новой книгой Сергей Волков продолжает исследование элит (высшей и средней), начатое в монографии «Элитные группы традиционных обществ» (М., 2017). Общества ХХ века автор называет «массовыми», подчеркивая, что они по всем параметрам отличались от господствовавших тысячелетиями традиционных обществ. Привычное изображение социума в виде пирамиды автор относит именно к современному, «массовому» обществу, предлагая для традиционного другую картинку:

«На огромной платформе-основании возвышается небольшая пирамида, поскольку все социальные группы, расположенные иерархически выше массы простого народа, составляют лишь несколько процентов от всего населения».

Технологический прогресс и взрывной рост населения внесли глубокие изменения в социальную структуру общества:

«На протяжении ХХ века, особенно во второй его половине, происходил постоянный рост численности социальных групп, члены которых в силу функциональной предназначенности получали образование, и те группы, для которых уровень необходимой информированности был наименьшим, постепенно выпадали из элитного слоя и сливались с основной массой населения».

Важнейшую характеристику «массового общества», отличающую его от всех традиционных обществ, автор видит в стремительном росте численности и доли в социуме лиц нефизического труда. Если традиционные общества обладали спецификой различных цивилизационных типов, то массовые общества различались в зависимости от принадлежности к одному из трех «миров».

В «первом мире» (развитых странах) становление новой социальной структуры шло стихийно. «Второй» мир (лагерь социализма) гордился тем, что целенаправленно формирует социальную однородность, планомерно «стирает грани». В «третьем мире», даже пережившем ускоренную вестернизацию, первоначально сохранялась социальная структура традиционных обществ, преодолеваемая по примеру как «первого», так и «второго» мира.

Но и стихийное развитие, и целенаправленное, настойчивое формирование в итоге привели к одним и тем же результатам. В развитых странах уже в середине ХХ века лица нефизического труда, столетием раньше безусловно принадлежавшие к элитным группам, составили около трети населения. Только их высшие страты (профессионалы, менеджеры, крупные чиновники) остались элитными, а все прочие (клерки, техники, учителя, средний медперсонал и т.п. ) сравнялись по образу жизни и доходам с лицами физического труда.

В социалистических странах того же самого добивались жесткими политическими мерами, ставя это себе в заслугу: уравниванию заработной платы интеллигенции и рабочих придавалось принципиальное значение. В 70–80-е годы в СССР эта тенденция достигла крайности — и последняя группа интеллигенции (ИТР промышленности) уступила рабочим в уровне оплаты труда. «Гипертрофированный», как называет его Волков, рост численности лиц с высшим образованием тоже был всеобщей тенденцией, усилившейся во второй половине века:

«К 1988 г. процент студентов в возрастной когорте 20–24 лет достиг в США 59,6, в Англии — 22,8, во Франции — 34,8, в ФРГ — 31,8, в ГДР — 33,1, в Японии — 30,1, в СССР — 23,6».

Твердым правилом для стран «первого» и «третьего» мира было окончание высшей (руководящей) элитой лучших учебных заведений своей страны. Исключением из правила был Советский Союз с очень специфическим уровнем образования высшей номенклатуры, среди которой даже в послесталинский период имели за плечами университет лишь 5–7%, тогда как остальные оканчивали сельскохозяйственные и политехнические провинциальные институты, а около 20% — техникумы плюс высшие партийные школы. Однако высшая научная и культурная элита Советского Союза в соответствии с общемировой тенденцией выходила из ведущих вузов страны (МГУ/ЛГУ, МГИМО, МИФИ, МФТИ, МВТУ). В советской научной элите особая роль принадлежала Московскому университету и столичным техническим вузам:

«Доля окончивших МГУ в поколениях до середины 50-х гг. составляла 40%, затем его роль резко снизилась, и в научной элите всех поколений она составила примерно 25%. В последнем поколении (80-е гг.) на выпускников всех московских вузов приходится свыше половины элиты».

Социальная мобильность в «массовом обществе»

Сергей Волков подробно прослеживает упадок высших сословий традиционного общества. Он был общей тенденцией века, хотя в ряде стран аристократия сохранила часть былого богатства. Протекая с разной интенсивностью и в разных формах, иногда беспощадных, упадок привел к практически повсеместному вытеснению аристократии и дворянства из политики и управления. Исключением был только Иран: при шахе им правили 300 аристократических семейств, которые находились в тесной брачной связи между собой и с шахской семьей. Но после хомейнистской революции управляющая элита коренным образом изменилась. Социальную мобильность в ХХ веке и состав массовых элитных групп Сергей Волков рассматривает в двух планах:

1. переход в социальные группы умственного труда выходцев из групп физического труда (поколенческая мобильность, «от отца к сыну»);
2. особенности комплектования массовых элитных групп.

Опираясь на ряд международных и национальных исследований, автор показывает, что в «первом» мире восходящая социальная мобильность — детей рабочих в «белые воротнички» — была самой высокой во Франции (39%), США (34%) и ФРГ (31%). Вертикальная социальная мобильность для большинства совершалась поэтапно:

«Более значительная часть перемещалась сначала в “белые воротнички” (низшие слои лиц умственного труда), а в следующем поколении — в массовые элитные группы, и лишь меньшая — непосредственно в эти группы».

В целом же массовые элитные группы «первого» мира комплектовались наполовину (и выше) из этих же групп вместе взятых, на треть (и выше) из низших страт нефизического труда, а процентов на десять — непосредственно из лиц физического труда. В странах «третьего» мира состав массовых элитных групп сильно различался в зависимости от традиций страны. Для второй половины ХХ века автор дает такое обобщение:

«Различные виды правящих групп развивающихся стран выходили в основном из средних слоев, в меньшей степени из крупных земельных собственников и буржуа и в ничтожной степени из рабочих и крестьян».

Особой спецификой отличалось комплектование массовых элитных групп в Советском Союзе и странах социализма. Сам процесс находился под строгим контролем государственных и партийных органов, потому что был подчинен идеологической задаче — созданию особой «прослойки» общества: «рабоче-крестьянской интеллигенции». Государство проводило политику искусственного отбора в эту социальную группу, всемерно поощряя и поддерживая поступление в вузы рабочих и крестьян и затрудняя его для выходцев из образованного слоя. Суть идеологической задачи состояла в том, чтобы снизить долю «интеллигентов из интеллигенции» до фактической доли этой группы во всем населении. Несмотря на многолетние усилия, подчеркивает Волков, эта задача никогда даже не приближалась к решению — в середине 1970-х годов «слой специалистов пополнялся из образованной среды меньше, чем наполовину (особенно ИТР предприятий), сотрудников конструкторских подразделений — на 60%, сотрудников отраслевых НИИ — до 70%, академических институтов — более чем на 80%. Научная среда среди всех профессиональных групп интеллигенции в наименьшей степени отвечала советским представлениям о “правильном” составе».

В странах «первого» мира, где такие задачи не ставились, количество рабочих в студенчестве постоянно росло. Среди окончивших Чикагский университет в 1893–1931 гг. выходцы из групп физического труда практически не были представлены, тогда как «в 1968 году в составе всех студентов выходцы из всех групп умственного труда составляли 54,3%, рабочих — 26%, работников сферы обслуживания — 10,9%, неквалифицированных рабочих и прислуги — 8,8%».

Сергей Волков останавливается и на тенденции преемственности социального статуса, которая сложно переплетается с тенденцией к социальной мобильности. «Социальные компетенции» элиты передаются из поколения в поколение, а ее представители обладают прочной наследственностью. Сломать ее можно лишь физическим истреблением соответствующей социальной группы, что, впрочем, в двадцатом веке случалось не раз: как, например, во время революции в России или в 1944 году в Германии после покушения на Адольфа Гитлера, когда из дворянско-аристократической среды было арестовано 7 тысяч человек и 5 тысяч из них расстреляно.

Своими компетенциями, социально-моральными установками и желаниями обладают и представители не-элитных групп. Несмотря на многочисленные индивидуальные исключения и общее ускорение социальной мобильности в массовом обществе, они также сохраняют тенденцию к наследованию статуса.

Взгляд в завтра: закончилась ли эпоха массового общества?

В условиях массового общества к концу ХХ века лица умственного труда составляли не менее трети самодеятельного населения, а доля их высшей страты с высшим образованием достигала 10–15%, то есть столько же, сколько в традиционных обществах составляли все элитные социальные группы вместе взятые. Автор отмечает:

«С торжеством массового общества доля выходцев из верхних слоев в элитных группах падает (причем за счет наиболее высоких слоев), но со временем вобрав в себя новых людей, вновь обнаруживает тенденцию к росту. Тенденция к наследованию социально-профессионального статуса в этой среде достаточно универсальна».

Степень самовоспроизводства различных групп высшей элиты могла существенно отличаться даже в одной и той же стране. Самой высокой степенью преемственности отличалась экономическая элита. Обобщая, автор показывает, что «cвыше половины ее представителей происходило из предпринимательской среды, а все выходцы из массовых элитных групп составляли от двух третей до 80 и более процентов. Доля выходцев из лиц физического труда не превышала 15% или была еще меньше».

Политическая элита, особенно парламентская, заметно отличалась по происхождению от экономической:

«В ней доля выходцев из нижних слоев была существенно больше и могла составлять от 20% до 25%».

В интеллектуальной и культурной элите доля выходцев из массовых элитных групп была преобладающей, обычно не менее двух третей, а нередко и свыше трех четвертей. Сергей Волков осторожно-скептически относится к идее о том, что сегодня мы переходим к совершенно новой формации, которая:

1. резко усиливает социальную дифференциацию;
2. концентрирует в руках высшей элиты чрезмерно большую долю собственности;
3. вступает в противоречие с базовыми основами массового общества.

Он полагает, что история массового общества еще далека от завершения, а перечисленные тенденции «yуждаются в отдельном исследовании, и пока трудно сказать, насколько далеко они способны выйти за пределы модели массового общества ХХ века».