ENGДальний Восток и Крайний Север — одни из самых проблемных зон России: количество заброшенных городов здесь выше, чем в других областях страны. И это не только сложности для людей, которые остаются в таких населенных пунктах, но и экономические потери для государства. Как решать проблемы Дальнего Востока и Крайнего Севера, надо ли стимулировать население оставаться и что делать с заброшенными городами, рассказывает Андрей Иохим, кандидат политических наук, научный сотрудник факультета политологии МГУ имени М. В. Ломоносова.
Цифры и люди: кто победит
— После переписи 2010 года было установлено, что за последние 20 лет с карты исчезли 23 тысячи населенных пунктов. Много городов потеряли больше четверти населения. Есть ли данные, кто остается там жить? Это только старые люди, которые не хотят менять условия проживания? Достаточно ли трудоспособных людей, готовых как-то преобразить свое место жительства?
— Картина неоднозначная. Остаются в основном лица старшего возраста: пенсионеры, люди, которые специализировались, нашли свое место и состоялись как профессионалы в постсоветское время, в девяностые. Но я бы сказал, и молодежь остается — в силу личного выбора, семьи, сложностей переезда. Плюс я бы все-таки учитывал фактор развития современных коммуникационных и информационных технологий: к счастью, сегодня специалисты могут зарабатывать деньги и социализироваться без привязки к территории. Поэтому в регионах живет очень много и дизайнеров, и блогеров, и аналитиков. Для кого-то это осознанный выбор, обратная деурбанизация: переезд из больших городов. Но это статистически пока не слишком существенное явление в России.
— Планируется, что по программе переселения из Крайнего Севера в 2021 году из Коми уедет 190 семей. Не слишком ли маленькая цифра? Какими темпами продвигается переселение? Как выглядит ситуация в других регионах?
— Мало иметь цифры — надо понимать, куда эти люди переселяются: в новые ЖК или нет. Понимать, хотят ли они этого, есть ли вообще согласование их желаний и намерений властей. Вопрос с частной собственностью у нас нередко подвешен в воздухе: гражданин сейчас бессилен в её защите перед властью. Поэтому я бы смотрел, насколько достигнут компромисс в каждом конкретном случае при реализации программ переселения. Если смотреть на цифры, 190 семей — это мало: всего лишь пара высотных домов. Но надо везде анализировать по каждому региону. Проблемы ветхого жилья в целом очень медленно решаются. Зачастую государство бездействует, потому что такого рода программы кажутся бесполезными, но если подойти с умом, стратегически это приведет к экономической выгоде.
— Статистика показывает, что за последние 10 лет население на Дальнем Востоке и Крайнем Севере сократилось на 40%. Внушительные цифры. Насколько можно верить статистике? Потому что в Москве и Санкт-Петербурге, например, миллионы людей с пропиской в регионах — то есть для государства они как будто живут по-прежнему там, а не в столицах.
— Прописка не столь важна: лучше узнать, где человек платит налоги. Если, например, он уехал в Москву и работает здесь, за него работодатель платит НДФЛ, пополняется все же бюджет Москвы. Если человек не пересылает деньги в регион прописки, его можно зафиксировать как того, кто уже там не живет. Я уехал из региона, в Москве много лет, налоги плачу здесь, а прописка у меня в другом субъекте РФ. Даже с точки зрения идентификации для надзорных органов я уже не являюсь жителем того региона. Прописка мало для кого сегодня важна — для военкомата разве что.
Статистике можно верить, конечно, но есть вопрос: зачем мы это считаем и принимаем ли во внимание нюансы? Например, где-то люди уезжают на вахты: это довольно распространенный способ заработка в регионах, особенно за Уралом. У нас в стране статистика — интересный инструмент: политический, социологический и экономический. Поэтому я бы не привязывался к прописке, а смотрел на ситуацию шире. Уезжают активные, смелые. Те, кто выбрал в качестве личной стратегии экономический успех. Однако и остаются не только старики или те, кто не нашел себя в жизни, но и талантливые люди, которые, скажем, семьи заводят или получают весомый «бонус» от государства. Поэтому мы не привязываемся к прописке, но проблема сокращения населения действительно есть.
Меры помощи: эффективные и не очень
— В последние годы на месте заброшенных промзон в России создаются креативные пространства, которые эффективно используются. Можно ли подобным образом реанимировать или вдохнуть вторую жизнь в умирающие города, которых очень много на Крайнем Севере и Дальнем Востоке?
— Насколько я понимаю, речь идет о некой джентрификации: которая пришла с Запада и сейчас популярна в основном в больших городах — в Москве, Питере. Здесь палка о двух концах: с одной стороны, если мы берем отдельно джентрификацию как явление в экономике и урбанистике, оно, несомненно, помогает сформировать новый центр экономической активности. Однако такого рода проекты направлены на привлечение людей с более высокими доходами, чем уже присутствующие там. Например, когда новая жизнь, новые пространства появляются в заброшенных промышленных районах и туда переселяются люди в рамках временных проектов. Возьмем «Красный Октябрь»: мы видим, как он расцвел, потому что туда пришли новые инвестиции.
На Дальнем Востоке и Крайнем Севере такая схема не совсем работает: чтобы ей быть экономически эффективной и оказать социокультурное влияние, эти джентрифицированные проекты, преобразования промзон и заброшенных кварталов должны привлечь кого-то. А кого они смогут привлечь, если социальная структура в районах и городах не изменилось, проблема с доступностью инфраструктуры осталась? Люди из других регионов не приедут. У населения доходы не повысились, поэтому вряд ли они смогут приобрести лофт на месте предприятия. Или даже сделают этот креативный кластер, но кто им будет пользоваться? Как будут отбиваться инвестиции?
Поэтому, мне кажется, такая модель не может решить проблемы Крайнего Севера и Дальнего Востока: она экономически и социально неэффективна. Нет инфраструктуры, ресурсов, людей, которые будут работать. Джентрификация подходит регионам, которые имеют хорошую транспортную доступность, расположенным близко к мегаполисам и инновационным центрам — как Казань, например, или субъекты Центральной России. Возможно, вблизи Южно-Сахалинска, Владивостока аудитория найдется, но, опять же, это не решит все проблемы.
Пока мы можем говорить только о каких-то частных социокультурных проектах. Например, об инициативах, которые формируют местное сообщество, помогают туристической отрасли: через то же возобновление народных промыслов. Это уже другая история, другие деньги; она не решает кардинально вопрос об оттоке населения, но определенному развитию регионов такая схема способствует.
— Дальневосточный гектар, дальневосточная ипотека под 2% и другие меры «помощи» отдаленным регионам — почему они не помогают переломить ситуацию? Какие меры нужно предпринять прямо сейчас?
— А почему мы должны кого-то заставлять где-то оставаться? Мы можем рассуждать об эффективном экономическом и пространственном развитии, но тогда надо переходить к анализу большого количества факторов. А можем поставить задачу сохранить то, что есть, каким бы оно ни было. Знаете, есть ставший вирусным видеоролик из Японии, когда школьный автобус забирает единственного ученика в заброшенном городке и везет в школу. Мне нравится такой подход — ориентированный на человека. А чтобы понять, что нужно сделать, требуется разобраться: почему есть проблема? Нельзя винить уезжающих людей — они совершают рациональный выбор: делают то, что для них выгодно в определенных условиях. Например, Краснодарский край притягивает людей; это нормально. Люди ищут солнце, море, они заработали деньги и хотят качественной жизни, поэтому уезжают туда, где все это есть.
Как решить этот вопрос? Здесь я соглашусь с экономистами, регионалистами и политологами, которые говорят, что должны работать институты федерализации, местного самоуправления. Нужна более четкая, понятная и прозрачная налоговая бюджетная политика. Регионы сейчас существуют за счет механизмов дотаций и субсидий, посредством которых в регион частично возвращаются собранные там деньги. Местное самоуправление лишено функций и ресурсов.
Что касается материнского капитала — действительно, отчасти он помог улучшить демографическую ситуацию, повысить рождаемость. Однако в условиях кризиса в связи с пандемией мы видим, что механизм поддержки рождаемости приводит к другой печальной ситуации — к увеличению уровня бедности. Появление ребенка —резкое повышение издержек в рамках семейной экономики. Чем больше детей, тем больше издержек; не все с этим справляются. А материнский разовый капитал или разовые поддержки, которые были в течение года, меры недостаточные, хоть и важные. Мы подняли рождаемость, а кто будет создавать благополучные условия для этих семей? Да, это помогает сохранить определенную плотность населения на территории, но есть же вопрос качества жизни.
Дальше про дальневосточный гектар: здесь у меня даже больший скепсис. Мы не в эпоху Столыпина живем, когда крестьянам позволили наконец выйти из общины, получить свою землю и обрабатывать её. В результате из Центральной России переселялись люди. Сейчас абсолютно другая ситуация, если посмотреть на статистику приобретения гектара. Подавляющее большинство — сами жители Дальнего Востока. Но, опять, издержки никто не отменял: вот приобрели вы гектар, что будете с ним делать? Инфраструктуры нет; надо провести газ, дороги построить.
Заброшенные города и развитие страны
— Правительство планирует создать реестр свалок, заброшенных предприятий и затонувших кораблей. Подразумевается так называемая «генеральная уборка» страны. Можно ли такие меры считать первым шагом на пути к проведению мероприятий с заброшенными городами?
— Пока эта информация на уровне проверки, больше красивый пиар-ход. В этом контексте я бы в целом запустил программу благоустройства, но пока непонятно, как все будет реализовываться, как будет выглядеть процесс? Создадут у нас реестры, а кто и что станет делать? Идея пока без конкретики и с прицелом на будущее. Но подход правильный: экология выходит на первый план.
— В числе заброшенных городов есть те, которые строились для добычи полезных ископаемых. В большинстве случаев их история заканчивается одинаково — правительство решило, что эксплуатация шахты больше невыгодна. Почему так? Должно ли государство активизироваться? Какой эффект это даст?
— Я сам родом из шахтерского региона. Периодически бываю там и вижу, что ситуация не улучшается. Угольные разрезы ширятся, а экология ухудшается. При этом у нас есть зарубежный опыт реструктуризации угольной промышленности, например проведенной в Англии. Вариант довольно жесткий, однако результативный. Здесь, конечно, государство должно озадачиться вопросом, но единого решения нет. Потому что условная угольная промышленность действительно уходит в прошлое, но нужно обратить внимание на условия труда — каким способом этот уголь разрабатывается. В той же Кемеровской области подавляющее большинство добычи угля идет открытым способом. Нужны программы ревитализации территорий, где-то — программы переселения, но их следует реализовывать в диалоге с местными жителями. Инициативу должны проявлять местные власти, с чем в России пока трудно.
— До сих пор в обществе не могут прийти к единому мнению — лучше развивать несколько больших агломераций или же заботиться о развитии глубинок. Что выгоднее экономически, а что больше повлияет на развитие страны в целом?
— Лучше не ударяться в крайности. Крупные города — центры инноваций, благодаря этому происходит распределение ресурсов в рамках сложившейся системы. Конечно, развитие крупных городов становится нашим приоритетом. Агломераций в России всего ничего, но если делать ставки только на них — загубим средние и малые города. А развивать только глубинку государство никогда не станет. Хотя ею заниматься и надо: улучшать местное самоуправление, добиться прозрачного распределения ресурсов. Многие вопросы стоит отдать на решение тем, кто живет в глубинках: какой-то инициативной группе, а не решать их из Москвы. Потому что сидящие там, далеко, в столице, не понимают, что действительно происходит в условном селе на Дальнем Востоке. Я бы добивался во всем золотой середины и сделал упор на города.
Беседовала Кристина Фирсова
