ENGНесмотря на общее замедление российской экономики, есть индустрии, которые продолжают бурно развиваться, и среди них — индустрия паевых инвестиционных фондов (ПИФ), привлекающая все больше средств инвесторов. Возможно, это связано прежде всего с тем, что ПИФ (особенно, закрытый ПИФ) — прежде всего удобная форма для «упаковки» инвестиций. О нюансах работы с фондами и перспективах индустрии «Инвест-Форсайт» беседует с Ольгой Рыковой, генеральным директором УК «Велес Менеджмент» — компании, специализирующейся на управлении ЗПИФами и эндаумент-фондами.
Комбинированные ЗПИФы — драйверы роста
— Скажите, пожалуйста, как сегодня себя чувствует индустрия закрытых паевых инвестиционных фондов в России? Что она из себя представляет? Каковы ее масштабы?
— Нужно понимать, что фонды находятся в зависимом положении к общей ситуации на рынке того актива, который является базовым в фонде. Например, когда мы с вами говорим про закрытый паевой инвестиционный фонд недвижимости, значит по отношению к общей ситуации на рынке недвижимости, и нельзя сказать, что развитие индустрии ЗПИФов будет происходить вопреки тому активу, который является базовым в фонде.
— Но это вы говорите с точки зрения активов. А если говорить с точки зрения частных инвесторов, с точки зрения того, как распределяются сбережения в обществе, где ПИФ конкурирует с депозитами банков?
— Наша статистика говорит, что в последнее время мы видим интерес к ЗПИФам, особенно в начале 2019 года. Это подтверждается и общей статистикой, которая также говорит о приросте активов ЗПИФов в последние годы. В 2017 году в закрытые фонды было внесено активов на 362,9 млрд рублей, в 2018 году — на 142,4 млрд рублей, в первом квартале 2019 года — практически 72 млрд рублей. Поэтому мы говорим, что ЗПИФы растут, у них чистый приток активов, и интерес к ним растет.
— Чем, вы полагаете, объясняется рост?
— Я считаю, это обусловлено тем, что люди больше начинают понимать, что такое ЗПИФы, больше узнают об их возможностях; интерес связан с этим.
— Лично мне не кажется, что это действительно что-то объясняет, ведь ЗПИФы — инструмент очень старый, известен он очень давно.
— Да, но возможности, имеющиеся у комбинированных фондов, появились не так давно. Раньше комбинированные фонды ведь не были разрешены. С точки зрения состава и структуры активов комбинированные фонды дают больше возможностей. Та динамика рынка, о которой я сказала, больше связана именно с комбинированными фондами. Кроме того, повлияло то, что произошло раскрытие бенефициаров КИКов.
— То есть прозрачность активов повлияла на поведение инвесторов?
— Безусловно. Я не говорю, что инвесторы прячутся в ПИФах. Те госорганы, которым нужно знать, безусловно, их узнают, но люди не хотят, чтобы кто-то мог просто открыть выписку из ЕГРЮЛ или Росреестра и сразу узнать все о владельцах актива.
— И все-таки главный фактор роста рынка — появление комбинированных фондов?
— Мне кажется, да. У нас деньги сосредоточены по большей части в комбинированных фондах, на втором месте — фонды недвижимости. Что из себя представляет комбинированный фонд? У него более широкая инвестдекларация, которая дает больше мобильности денежным средствам, в ней могут быть и недвижимость, и доли в уставных капиталах, и средства на финансовом рынке. В зависимости от рыночной ситуации можно более гибко управлять этими активами.
Одна инвестидея — один фонд
—Что сегодня с доходностью ПИФов?
— Последняя статистика говорит, что это 2,6–2,8% за квартал. Но это в среднем, а на самом деле здесь все очень индивидуально, в зависимости от фонда, от той инвестстратегии, которая в фонде заложена. В комбинированном фонде может быть венчурная стратегия, которая оправдывается на долгом горизонте.
— Какая стратегия инвестирования лично вам сейчас кажется оптимальной?
— Мы видим, что сейчас очень важно определить тренды, которые меняют ситуацию в целом в экономике, в стране, я даже скажу больше: в мире. И это те тренды, которые будут действовать еще 10–15 лет и в целом изменят наш с вами мир.
— Вы имеете в виду прежде всего технологические тренды?
— Безусловно. В-первую очередь, конечно, это глобальные технологические тренды в таких областях, как медицина и здравоохранение, новые материалы и нанотехнологии, биотехнологии, информационно-коммуникационные технологии и др. В этих отраслях мы ещё можем увидеть взлеты даже больше, чем Apple или Google.
— Тогда у меня возникает следующий вопрос. Организация венчурного или технологического прямого инвестирования — сложная и очень специфическая вещь. Обычно когда предприниматель занимается такими инвестициями, он с головой погружается в них, становится специалистом именно в данном вопросе. У управляющей компании ПИФа все-таки немножко другой профиль. Хватает ли компетенции, чтобы сориентировать ПИФ как частично венчурный фонд?
— Мы создаем фонд, когда у нас появляется инвестиционная идея, и уже под эту идею мы ищем инвесторов. А бывают немного другие ситуации: когда инвесторы ищут нас как управляющую компанию, тогда возникает инвесткомитет и система управления фондом с инвестиционным комитетом. Идея изначально заворачивается в фонд и живет в фонде. Но первична идея, которая идет либо от нас, либо от инвесторов. Что касается идей — это может быть что угодно; и да, до какой-то степени нам нужно становиться экспертами в той области, за которую мы беремся.
— Какие еще бывают идеи? Это девелоперский проект или торгуемая ценная бумага? Или, может быть, вхождение в капитал стартапа?
— В основе фонда может быть все — вплоть до поставки реального товара, когда, например, зерно или нефтепродукты покупаются у производителей, транспортируются до борта корабля, отгружаются на него и продаются импортерам. Вплоть до таких идей мы рассматривали и изучали процессы, как все происходит. Если мы понимаем процесс и его финансовую сторону, то можем продать идею инвесторам.
— А вам, как в венчурный фонд, приходят заявки с такими идеями?
— По-разному. Просто иногда бывает возникает идея или мы где-то ее слышим на рынке. Мы понимаем, что идея может быть интересна нашим потенциальным инвесторам и мы готовы ее в виде фонда продавать. Почему в виде фонда? Просто потому что через фонд ее продавать удобнее. Когда имеются денежные средства нескольких пайщиков, предпочтительнее форма коллективного инвестирования. Сначала мы оцениваем доходность, которая там может быть, делаем некоторый премаркетинг. Понимаем, насколько это интересно, выясняем потенциальный интерес инвесторов, и уже в зависимости от их интересов и потенциального спроса понимаем, делаем фонд или не делаем.
Для кого существуют ЗПИФы
— Кто типовой инвестор ваших фондов?
— Очень разные люди. Вообще, ЗПИФы — универсальные продукты. Мы можем конкурировать и с банковскими депозитами. Можем конкурировать с венчурными фондами. Поэтому я не могу сказать, что у нас есть типовой инвестор. ЗПИФ — настолько универсальный продукт, что мы можем подстроиться почти под все. Можем сделать фонд, который будет действительно интересен для инвесторов, которые хотят альтернативу банковскому депозиту. Можем сделать фонд, который будет действительно венчурным и конкурировать с венчурным фондом. Мы можем сделать фонд недвижимости с рентными потоками, помогать владельцам бизнеса структурировать их активы, более удобно управлять бизнесом. Сложно сказать при этом, кто наш основной инвестор. С одной стороны — это вкладчик банка, с другой стороны — это владелец крупного бизнеса, с третьей стороны — это человек, готовый рисковать и вкладывать деньги в венчур.
— Если инвестором для ЗПИФа может быть кто угодно, то как же выстроить правильный маркетинг ЗПИФа?
— У нас это всегда продажа лицом к лицу. Потому что у нас все закрытые фонды — для квалифицированных инвесторов, а продажи в основном от 6 млн рублей, и это, как правило, предполагает разговор один на один, глаза в глаза. Мы каждому объясняем идею.
— А каким способом вы уведомляете, что есть новая идея?
— Прозваниваем потенциальную либо текущую клиентскую базу. Говорим, что есть такая-то идея, делаем премаркетинг, встречаемся, объясняем, рассказываем. Это действительно индивидуальная продажа.
Нюансы индустрии
— Может ли фонд быть создан под чье-то IPO?
— Знаете, я никогда об этом не думала. Пока не пробовали.
— А среди ваших идей были связанные с блокчейном или криптовалютами? Или с ICO?
— Мы знаем, как регулятор к этому относится. Поэтому нет, в этом направлении мы фонды не создавали.
— Раз уж мы эту тему затронули, скажите, какие сейчас для вас самые важные предстоящие события в сфере регулирования?
— Мы ждем отмены типовых правил доверительного управления — надеемся, что это ускорит процесс регистрации фонда. Сейчас регистрация в Банке России — 25 рабочих дней. Важный момент, на мой взгляд, еще то, что при прекращении фонда появится возможность выдела имущества в натуре. Это важное изменение, потому что бывает, пайщикам фонда выгоднее это имущество получить, чем продавать его при прекращении фонда. Сейчас это невозможно: имущество приходится обязательно продавать. Вот эти изменения должны будут вступить в силу в 2021 году. Пока непонятно, как выдел имущества будет происходить; есть ряд вопросов, как именно это имущество будет делиться. На мой взгляд, это может быть правом пайщиков — решать, как это сделать. В любом случае это увеличивает возможности рынка и возможности паевых фондов.
— Каков ваш прогноз и ваши планы на будущее?
— Если мы говорим про ЗПИФы, я позитивно смотрю на рынок. Я думаю, чем больше будет информации о фондах, тем лучше будет в этой индустрии. Во время кризисов ЗПИФы довольно неплохо себя показали. В комбинированных фондах очень удобно перекладываться между инструментами, не нарушая состав и структуру активов, то есть это дает больше возможностей. Я считаю, у фондов очень хорошая перспектива — в ближайшем будущем уж точно.
Что мешает российским эндаументам
— Ну и последний вопрос. Скажите, что сейчас в России происходит в системе эндаументов?
— Индустрия эндаументов очень молодая в России, ей всего 12 лет. Если мы сравниваем с западными странами, в которых эндаументы существуют по 300 лет, то мы в самом начале своего пути. Эндаумент — это традиции. Такие фонды не «на сегодня» и не «на завтра» — это эффект, который появится в будущем. Средства эндаумент-фондов идут на то, на что деньги не выделяет государство. На самые сложные проекты. Если мы говорим о сфере медицины — это то, на что не жертвуют. У нас можно собрать деньги для больного ребенка. Но есть другие значимые вещи, например персонал, который помогает тяжелобольным и умирающим людям. Многие рассуждают так: почему им нужно помогать? Есть государство, которое им должно платить зарплату. Но этих людей очень сложно найти, не каждый пойдет на такую работу, не каждый сможет работать в таких условиях. У них тоже семьи, у них тоже должна быть помощь и поддержка. Если мы говорим про школы, то, скажем, эндаумент размером в 30 млн рублей под 10% годовых позволит детям в этой школе заниматься инновациями, технологиями. Но для того чтобы это произошло, мы должны перестроить свое мировоззрение, свою культуру и начать делать это сегодня, а результат мы увидим не сегодня и не завтра. Наверное, наш менталитет такой, что мы этого не понимаем. Нам результат нужно видеть сразу, у нас веры нет, у нас часто говорят:
«Как это — жертвовать? Мы отдадим, и у нас все разворуют».
Я надеюсь, через 100 лет, даже откладывая сегодня небольшие суммы на то, чтобы эти фонды начали формироваться, мы придем к тому, что появятся фонды со значительными капиталами. Но пока это направление скорее еще не работает так, как хотелось бы.
— Или, вернее, оно работает точечными проектами?
— Сколько у нас эндаументов? Я считаю, для нашей страны их мало. В количестве не более 166. Часть из них не сформирована. Это тоже о чем-то говорит. Для формирования эндаумент-фонда нужно 3 млн рублей. Не такая уж гигантская сумма. Пусть его доходность будет 5–7% годовых. С 3 млн рублей 5–7% годовых не так уж и много, чтобы на это финансировать какое-то развитие. Поэтому фонд должен расти, и расти долго. Это действительно большие проекты, долгосрочные. Как растут фонды на Западе? Их создают благодарные студенты, которые считают, что то, чего они добились в жизни, было благодаря их вузу, и они жертвуют деньги в его эндаумент. У нас пока такой культуры еще нет. В этом направлении действительно нужно работать.
Беседовал Константин Фрумкин
