ENG
Регионализация глобальной экономики, как под влиянием внутренних факторов развития, так и под воздействием торгово-тарифных войн и политической напряженности, становится объективной операционной реальностью. Эта реальность развивается в существенно более быстром темпе, нежели традиционно предполагалось, и с существенно большим политическим напряжением. Пока еще нельзя говорить, что формирование экономической многовекторности идет революционным путем, но концепция «эволюционной институциональности» в развитии экономической многополярности, когда формирование региональных механизмов идет через глобалистские институты, уже сейчас может быть признана неактуальной.
Очевидно превалирование и в политических процессах, и в экономических национальных государств и их коалиций. Они и станут наиболее активными участниками процессов формирования новой глобальной экономики, во всяком случае на начальном этапе ее институционального оформления. Это означает, что как минимум на относительно длительный переходный период концепция «сетевого мира», где ключевыми игроками были бы трансгосударственные экономические и социальные системы и институты, неактуальна.
Встает вопрос: насколько политика экономического развития России (о стратегии экономического развития едва ли можно говорить всерьез), которую с той или иной степенью успешности осуществляет правительство страны, соответствует возможному образу и перспективной архитектуре глобальной экономики?
В условиях объективного торможения глобализации и запаздывания в развитии обещанной «Четвертой промышленной революции» неизбежным является кризис системы сетевого мира и относительное усиление влияния на мировой арене со стороны национальных государств. Происходит процесс национализации экономического роста. Как его следствие должен начать происходить процесс национализации инвестиционных процессов. Но сохранение доминирования глобальных финансовых институтов работает на консервацию прежней системы рентных отношений, связанных с выкачиванием инвестиционных ресурсов за пределы национальных экономик.
Противоречие между все более национально управляемым и регионально обусловленным характером экономического роста и глобалистским характером механизма изъятия и перераспределения ренты становится главным противоречием современного мира, которое может при определенных условиях стать источником его силовой трансформации. Это противоречие носит, что важно, не только и не столько экономический, сколько политический и геополитический характер.
Россия была одной из стран, которая выступала с позиций желательности глобальной политической многополярности. На деле в России так и не было сформировано комплексного политико-экономического понимания многополярного мира и места в нем нашей страны. Речь шла лишь о признании за Россией «особых» интересов на постсоветском пространстве при признании доминирующего глобального статуса США. Россия никогда не выступала с позиций экономической многополярности, частичного или полного демонтажа архитектуры, которая формировала доминирование США как глобальной экономической силы. Современные тенденции развития мировой экономики говорят, что глобальная многополярность первоначально будет формироваться скорее в экономическом, нежели политическом пространстве, а политические трансформации будут следствием изменений в глобальной экономической архитектуре.
Для России главным вызовом в процессе регионализации мировой экономики станет «асимметрия динамизма развития». Если относительно экономически застойная российская экономика, испытывающая последствия непродуманного социального переформатирования общества, будет соприкасаться с динамично развивающимися региональными центрами силы, все менее ограничиваемыми интересами глобальных сетевых экономических и политических структур, это создаст для России не только экономические вызовы, но и политические риски.
Регионализация мировой экономики будет оставаться доминирующей глобальной экономической тенденцией при практически любом сценарии развития ситуации в мире, включая сценарий некатастрофических глобальных и субглобальных военно-силовых форс-мажоров. Регионализация мировой торговли отражает более глубокие процессы перестройки глобальной экономики, которая носит комплексный характер. Регионализация отражает, хотя и в «превращенной форме», процессы национализации экономического развития и, что сейчас особенно важно, экономического роста. Регионализация мировой экономики отражает ряд важных векторов развития современной глобальной экономики:
- Регионализация логистики. Наиболее очевидное последствие. Неочевидное последствие — возникновение отрасли микрологистики.
- Регионализация финансовых (в перспективе — инвестиционных) отношений. Дедолларизация — часть данного вектора, важная не сама по себе, а в совокупности с иными процессами.
- Регионализация экономических институтов и региональных механизмов экономического и инвестиционного взаимодействия.
- Регионализация производства, возникновение регионализированных технологических цепочек, усиливающих потенциал кастомизации производства и повышающих востребованность микрологистики.
- Регионализация потребления. Потребительские асимметрии, ранее носившие преимущественно социальный характер и нивелировавшиеся в процессе догоняющего социального развития (что было одним из важнейших составных частей глобализации), могут начать вновь приобретать системообразующий характер.
Фактором, ограничивающим потенциал участия России в процессах регионализации глобальной экономики, следует считать регионализацию глобальных финансов и систем расчета. Те страны, коалиции или системы субгосударственных участников международных отношений, которые смогут оседлать процесс выработки механизмов и форматов региональных и субглобальных систем торговых расчетов и инвестиций, одномоментно получат значительный экономический и политический выигрыш. Особенно если смогут обеспечить систему расчетов достаточными инструментами хеджирования рисков. Россия по данному направлению пока существенно отстает.
Геоэкономическая трансформация затронула несколько важных для российской экономики регионов:
- Восточная Азия и примыкающие к ней некоторые регионы Юго-Восточной Азии. Восточноазиатский экономический полюс считается наиболее зрелым, хотя с точки зрения институционализации взаимодействия ключевых экономических игроков ситуация неоднозначна. Особенно после выхода США из Соглашения о Транстихоокеанском партнерстве, что стало одним из наиболее ярких экономических шагов Дональда Трампа. Особенностью ситуации будет являться наличие одного экономического гегемона и попытки выстроить коалицию по его экономическому, а как следствие, и политическому сдерживанию. Относительно высокий уровень военно-силовых рисков в регионе будет существенно сдерживать экономический рост, формируя ситуативные доминирующие инвестиционные векторы.
Россия заинтересована в доминировании вектора на развитие энергопотребляющей промышленности и связанной с ней логистики на «северном фасе» регионального экономического пространства. Но для такого разворота потребуется формирование региональной системы коллективной безопасности, в которой доминирующей силой неизбежно будет Китай, а Япония окажется вытесненной из него. Для России и с политической, и с экономической точки зрения такое развитие не является благоприятным.
Для России ситуация с встраиванием в рассматриваемый центр экономического роста осложняется отсутствием должного уровня институционализации и инфраструктурной обеспеченности регионов Дальнего Востока, а также незавершенностью политического и социального переформатирования региона с целью преодоления последствий 1990-х — начала 2000-х годов и создания условий для полноценной социальной модернизации.
- Прикаспий и пространство глобального логистического и индустриального коридора «Север-Юг» с перспективным выходом в Индийский океан. Этот центр экономического роста привлекателен для России перспективами промышленной модернизации большинства стран региона и как минимум частичной их индустриализации, которая будет происходить в политически сложных условиях, которые обуславливают высокую степень востребованности России как партнера. Реализация такого сложного и масштабного комплексного проекта будет означать формирование нового центра экономической консолидации постсоветского пространства, до известной степени альтернативного ранее сформировавшимся и не давшим серьезного прорывного результата. Несмотря на относительно меньшие объемы, привлекательность данного центра экономического роста может оказаться выше, чем Восточной Азии, в силу диверсифицированности потенциальных экономических партнеров и инвесторов.
Перспективы долгосрочного развития этого центра экономического роста зависят от геополитической и геоэкономической ориентации Индии. Индия в силу масштабов экономики и неизбежности проведения в ближайшие годы масштабной социально-экономической модернизации станет естественным фокусом экономических и инвестиционных процессов, не только в Южной Азии, но и на Среднем Востоке, чем завяжет на себя многие процессы в зоне коридора «Север-Юг». Сейчас ситуация находится в зоне неопределенности.
Россия в целом демонстрирует готовность к активному участию в процессах регионального экономического переформатирования как на политическом, так и на инвестиционном уровне. Главная задача ближайшего времени будет заключаться в закреплении за Россией статуса главного источника комплексных индустриальных инженерных решений «под ключ», даже если технологии будут не российского происхождения. И на этом направлении России придется столкнуться с жесткой конкуренцией.
Интегральная часть проекта «Север-Юг» — экономическое возрождение Восточного Средиземноморья и воссоздание там аграрно-индустриального кластера с ориентацией на рынки как стран Ближнего Востока, так и Европы. Россия сможет играть существенную роль в экономическом восстановлении и социальном переформатировании региона, но это зависит от ее способности создать инструменты и институты присутствия в финансовой сфере.
Данный центр экономического роста является ключевой площадкой для запуска процессов комплексной дедолларизации не только экспортных операций, но и инвестиционной деятельности.
Проблема центра экономического роста в Прикаспийском регионе и далее — по вектору на Юг и Юго-Восток — заключается в необходимости постоянной поддержки экономических проектов и программ высоким уровнем политического взаимодействия и взаимопонимания, а также силовыми инструментами. В противном случае начнет происходить эрозия экономических интересов под воздействием политических манипуляций. Участие в данном центре глобального экономического роста — это еще и вопрос управления рисками и трансформации тактических проектов в стратегический вектор, что с учетом особенностей российской политики является значимым вызовом.
- Переформатированный Ближний Восток. Конечно, политическое переформатирование региона отложено, хотя бы в силу изменения политики США. Но, вероятнее всего, мы будем свидетелями распада экономического пространства Ближнего Востока на несколько макрорегионов с различными векторами развития. Нацеленность ряда стран, например Ирана и государств Персидского залива, на рынки Средиземноморья может несколько ослабнуть, а реализовываться начнет «восточный» вектор. В кратко- и, возможно, среднесрочной перспективе не исключено экономическое восстановление Восточного Средиземноморья, оправляющегося от последствий «арабской весны» и подпитывающегося инвестиционным капиталом внерегионального происхождения (прежде всего китайским), а также ресурсами арабских инвесторов, хеджирующих риски, связанные с обострением ситуации в США как отдельного макроэкономического региона.
В регионе в среднесрочной перспективе при отсутствии значительных форс-мажоров будет достаточно свободных инвестиционных ресурсов (и не только нефтедолларов). Перспективы же их реинвестирования в западные финансово-спекулятивные инструменты будут оцениваться уже не столь оптимистично. Как результат, актуализируется тема восстановления ранее существовавших в регионе финансовых центров, в частности Бейрута.
Возможности формирования подобного центра экономического роста и, что самое главное, его формат пока не определились, более того, векторность развития зависит от многих неэкономических и в целом внерегиональных факторов, в том числе военно-силовых.
У России имеются очень хорошие шансы обеспечить реализацию в проекте индустриальной составляющей и выступать гарантом соблюдения национального суверенитета соответствующих государств. Оба этих фактора, во всяком случае на начальном этапе формирования регионального экономического роста, будут играть существенную роль.
- Центральная Африка. Индустриализация Африки по векторам Сомали — Намибия и Сомали — Гвинея является «большим проектом», который инициирован КНР в лице как государственных, так и корпоративных структур, который ведется с использованием комплекса экономических и военно-стратегических инструментов. Проект может сыграть роль долгосрочного драйвера развития не только китайской экономики, но и сформировать в глобальной экономике принципиально новый инвестиционной фокус, который будет в целом находиться вне контролируемых США сегментов мировой финансовой системы. Реализация такого масштабного проекта сопряжена с целым рядом сложнопросчитываемых международных и внутриафриканских сложностей. К тому же на первоначальном этапе развития запуск такого проекта будет сопряжен со значительными первоначальными инвестициями.
Для эффективной экономической деятельности в Африке вне формата экстерриториальности, который неактуален для России, необходимо масштабное обустройство политической и экономической инфраструктуры, поскольку та, что была унаследована от колониального, а в ряде случаев советского периодов, деградировала. Это даст ситуацию локальной устойчивости для внешнего присутствия, но потребует либо активных инвестиций в социальное развитие и переформатирования, либо возврата к принципам раннего неоколониализма.
На данном этапе возможность для России активно включиться в развитие данного потенциально привлекательного центра глобального экономического роста сравнительно маловероятна. Это не означает невозможности встраивания в процессы реструктуризации экономического и социального пространства, осуществляемого внешними силами на уровне отдельных компаний с учетом востребованности определенного рода технологий и услуг.
Россия может иметь существенные конкурентные преимущества не только в сфере обеспечения безопасности, а также «быстрой», в том числе кризисной, логистики. Что, кстати, может служить драйвером определенных областей технологического развития. Но Россия может получить существенное влияние за счет услуг по предоставлению оборотного капитала в наиболее востребованной в регионе форме, совершенно не опасаясь возможных санкций, ибо уже под ними находится.
Россия также имеет возможность принять участие в обеспечении развития меридиональных коммуникаций с выходом на Средиземное море и далее — на Европу с возможной вторичной модернизацией и частичной индустриализацией ряда государств Северной Африки (Алжир, Тунис, возможно, Ливия, но на новой демографической основе).
Серьезным риском для России становится проблема конкуренции между региональными центрами экономического роста. Эта конкуренция по мере нарастания и фиксации асимметрий в экономическом развитии и социальных моделях сформирует стремление к трансформации экономического роста в новый уровень экономического (как результат, и политического) влияния для национального «ядра» экономических макрорегионов. Возникающий в результате регионализации мир станет миром не столько взаимодополняющим, сколько конкурентным, причем на существенно меньшем уровне экономической и, вероятно, технологической взаимозависимости. Такие процессы приведут на определенном этапе к исчезновению экономических, а затем и политических «серых зон», экономическое присутствие и влияние в которых для России является очень важным.
Экономическая стратегия России пока выглядит как попытка экономически проектной, как правило, краткосрочной, эксплуатации «серых зон» в глобальной экономике. Исключение составляет глобальная энергетическая отрасль, где Россия нацелена на формирование механизмов долгосрочного влияния.
Для России это будет и вызовом, и возможностью, поскольку при относительно низком «весе» России как экономической (но не геоэкономической, что важно) силы в процессе формирования региональных центров экономического роста она неизбежно будет обладать большой партнерской привлекательностью. Такая востребованность будет, вероятнее всего, относительно краткосрочной, но запас времени в 3-6 лет на переконфигурирование форм и инструментов участия в региональных центрах экономического развития у России есть. Требуется сделать эту привлекательность как минимум среднесрочной, а также создать эффективные инструменты монетизации политического участия России в региональных процессах. В рамках классической «долларовой» финансовой системы, свойственной современному инвестиционному капитализму, шансы России на эффективную в инвестиционном смысле интеграцию в формирующиеся центры экономического роста минимальны.
Это делает абсолютным структурным приоритетом для России на обозримую перспективу развитие финансовой составляющей экспортной политики и внешних инвестиций. России нужно продвижение не только продукции и услуг, но и стандартов расчетной и финансово-инвестиционной деятельности.
Это подразумевает необходимость существенного ускорения развития в России альтернативных инвестиционных систем, адаптированных в том числе к особенностям денежного обращения, и инвестиционных моделей в наиболее перспективных региональных центрах экономического роста.
