ENGНаша деловая пресса наполнена сообщениями о бизнес-ангелах и венчурных фондах, которые вкладывают сравнительно небольшие суммы в начинающие, но, возможно, перспективные стартапы. Однако в российской инвестиционной индустрии есть и более «солидные» организации, способные поднять многомиллиардные индустриальные проекты. Среди них — инвестиционный фонд Russian Friends Capital. Об особенностях инвестирования в сфере реального производства «Инвест-Форсайт» беседует с генеральным директором фонда Александром Кузнецовым и управляющим партнером фонда Александром Поцелуевым.
Международного фонда не получилось
— Расскажите, как возник ваш фонд, какова его история. Кем вы были до того, как решили его создать?
А. Кузнецов. Мы все — выходцы из Европейской подшипниковой корпорации. Я в ней работал около 12 лет. Занимался корпоративными финансами. И у нас, у группы товарищей, которые занимались инвестициями, появилась идея собрать рыночный фонд. Это был примерно 2011 год. Мы создали компанию, начали этим заниматься параллельно с основной работой. Пытались собрать фонд, причем собрать его со всего мира; тогда это было еще, в принципе, возможно.
Работали по всему миру со страховыми компаниями, с пенсионными фондами и т.д. Но, к сожалению, в это время начались проблемы с российской экономикой в целом. Менялся инвестиционный климат, менялись рынки. В общем, собрать фонд не получилось. Поэтому было принято решение конвертироваться в российский фонд и искать инвесторов внутри России. Потом длительное время был поиск инвесторов, были кризисные времена. Где-то в 2017 году мы встретились с моим партнером Александром.
А. Поцелуев. Скорее, решили возобновить активную стадию работы.
А. Кузнецов. Да, к этому времени у всех был достаточно большой опыт в индустрии, много знакомых в финансовых учреждениях и т.д. В 2017–2018 гг. экономика более-менее стала оживать. После встречи с Александром у нас появились идеи в области спорта, в области машиностроения. Наши знакомые банкиры звонили нам и просили помощи, поскольку многие компании попали в ситуацию дефолта; нужны были команды, которые активы могли бы возвращать к жизни. В настоящее время у нас много таких предложений, но базово мы сейчас занимаемся одним активом, который называется «Буллит».
Проект из «браунфилда»
А. Поцелуев. Нам очень интересны именно технологические проекты. Здесь ситуация разная в разных отраслях. Есть отрасли, в которые зашел российский производитель, уже довольно конкурентоспособный. А есть сектор, где благополучно зашли иностранные производители в «жирные» 2000-е годы, когда покупать за границей было гораздо дешевле, чем заниматься производством. В итоге сейчас есть секторы, где абсолютное засилье иностранных производителей.
При этом все крупные финансово-промышленные группы начали считать деньги и стараться оптимизировать расходы. Хотя сейчас и скептично относятся к термину «импортозамещение», но на самом деле все крупные компании стараются как-то перейти в рубль, чтобы уйти от валютных рисков. Для нас это очень интересно. Мы совершенно случайно выяснили, что в секторе оборудования для горнодобывающей отрасли именно такая специфика. В связи с тем, что отрасль капиталоемкая, в ней все компании большие, все цифры большие. В «жирные» времена была абсолютно правильная логика, что лучше качественное оборудование покупать за границей. Но после 2014 года, когда рубль резко упал, все очень сильно задумались. Фактические расходы выросли в два раза. Поэтому мы для себя рассматривали одну компанию, но она не вышла на заявленные мощности, все было как обычно: прокредитовались, начали строиться, и проект рухнул. Соответственно, мы зашли, выкупили активы и фактически сейчас создаем из «браунфилда» (остановленного производства — ред.) новую компанию, производителя оборудования для горнодобывающей отрасли — «Буллит».
— Какого оборудования?
А. Поцелуев. Оборудование на самом деле довольно простое: насосы гидроциклоны, мельницы, оборудование и технологические линии для обогатительных фабрик в сфере добычи металла и угля. В принципе, компания может построить полностью обогатительную фабрику «под ключ», обеспечив весь технологический процесс. Это производственно-инжиниринговая компания, тут очень многое — не серийное производство, а производство под конкретного клиента.
— Вы не могли бы назвать параметры проекта?
А. Поцелуев. Предварительно проект оценен в три миллиарда рублей. Это полная локализация, вплоть до литейного производства, производство расположено в пгт. Шаховская Московской области. Полная реализация произойдет, по нашим оценкам, до 2023 года.
— Вы будете единственным инвестором этого проекта?
А. Кузнецов. Мы как фонд все-таки управляем деньгами наших клиентов. Но здесь выступаем в роли управляющей компании, которая аккумулирует доход от проекта, который будет возвращен инвесторам. Соответственно, инвестируем не только мы.
Активно управлять проектами
— Из вашего ответа я могу сделать вывод, что ваши клиенты будут инвестировать в проект в том числе напрямую, а не через фонд?
А. Кузнецов. Возможны различные конструкции, потому что мы живем в России. Если бы мы делали классический фонд не на территории России, то, наверное, пришли бы к структуре, которая может аккумулировать средства клиентов и инвестировать их. Но мы можем работать с разными партнерами в определенных пропорциях. Часто клиенты заходят не через фонд, а напрямую входят в проект. У нас есть акционерные соглашения, чтобы не нарушались права других инвесторов, находящихся внутри нашего фонда.
А. Поцелуев. В любом случае мы не пассивный инвестор, мы управляем бизнесом и в управляемый нами проект готовы привлекать партнеров.
А. Кузнецов. Ведь чем мы отличаемся от других фондов? Мы не портфельные инвесторы, мы — активный фонд, который участвует в управлении и влияет на бизнес. И мы всегда настаиваем, чтобы во всех наших проектах была какая-то ключевая часть топ-менеджеров, которых мы сами находим. Например, финансовый директор. И в совете директоров должно быть от нас как минимум два–три члена. Мы верим, что компании могут существовать без ручного управления, влияния. Но мы все-таки из машиностроения и знаем все тонкости российской специфики ведения бизнеса. Когда ты управляешь чужими деньгами, ответственность слишком высока. Поэтому мы такую бизнес-модель для себя выбрали: если мы заходим в проект, мы сами им управляем. Ищем лучших людей с рынка, если надо, «хантим» их из лучших компаний.
«В России сложно иметь специализацию»
— Что из себя представляет портфель вашего фонда, кроме «Буллита»?
А. Кузнецов. Это ряд компаний, связанных с высокими технологиями. В ближайшее время у нас появится одна очень интересная медицинская технология: мы нашли взаимодействие с одним ученым в России и планируем активно продвигать его разработку в России и за рубежом. Верим в медицину, считаем, что медицина — это очень интересно.
— Вообще, можно ли сказать, что у вашего фонда есть специализация?
А. Кузнецов. В России очень сложно жить в рамках специализации. Мы раньше говорили, что мы только машиностроение, перерыли весь рынок, но там все компании дефолтные, убыточные и закредитованные. Собственно говоря, оставляя себя в этом секторе, мы не оставляем себе возможности управлять деньгами. Поэтому было принято решение смотреть на все. И мы смотрим, исходя из ряда параметров, которые для нас интересны. Первое — это, конечно же, доходность, потому что для нас самое главное — вернуть деньги инвесторам. Второе — возможность заключить сделку LBO (покупка акций за счет банковского кредита — ред.). Мы стараемся все наши проекты финансировать в рамках сделок LBO, где leverage банка — 80%, а мы заходим с 20%. Это, на наш взгляд, эффективная конструкция, но при этом компания не должна быть сильно закредитована. Отношение EBITDA к долгу должно быть в районе единицы. Если компания не растет, не находится в стадии growth (активного роста — ред.), а наоборот, находится в стадии cash cow (возможности вывода денег из проекта — ред.), то за 3–4 EBITDA мы готовы совершать сделки. Но после серьезного due diligence-анализа и понимания того, что эта компания достаточно устойчиво себя чувствует, стабильна и так далее. Growth-стратегия в России сейчас, на мой взгляд, не очень работает, а если работает, то в конкурентных секторах, таких как IT.
А. Поцелуев. Ты просто должен понимать: за счет чего, где ты премию получаешь на growth, какие у тебя компетенции есть. Мы почему машиностроение любим — потому что мы в этом разбираемся. Недавно говорили про сервисный бизнес в нефтедобывающей отрасли. В этой сфере многие глобальные игроки просто ушли из России, и у нас появились вообще никому не известные российские миллионеры, даже миллиардеры, которых никто не знает. Они, в принципе, эффективно работают, цифры у них красивые, но когда думаешь входить в этот сектор — понимаешь, что фактор человеческого участия в нем — очень серьезный…
А. Кузнецов. Да, там действует такой интеллектуальная капитал, которым сложно управлять. Там надо уметь договариваться с людьми, уметь с ними работать. Хорошо, когда у тебя есть машина, которая что-то штампует. Мы любим «железяки», можно с софтом, но мы любим производственный сектор.
Лосось на берегу
— Можно еще поинтересоваться вашими проектами?
А. Кузнецов. Мы считаем, что на рынке здорового питания есть уникальные продукты, конкретно — лосось. Изучая рынок России, понимаем, что лосось у нас, можно смело сказать, в тяжелом состоянии. Где-то 70% всего рынка — это чилийский лосось: он замороженный, он сюда летит 15 тысяч километров. Есть также немного производителей в России, где-то 5%. Есть другие производители, но нет самого главного производителя — Норвегии, которая попала под санкции, и это дало возможность, условно говоря, чилийцам «завалить» рынок своим лососем. Соответственно, сейчас есть возможность для того, чтобы построить завод и на этом рынке занять какую-то долю. И продавать именно охлажденный лосось, который значительно дороже замороженного, плюс он более полезен.
До этого года ни одна компания еще не выращивала лосося вне океана. Но мы знаем одну компанию в Польше, которая научилась это делать. Мы когда об этом узнали, сразу сели в самолет, полетели к ним и начали договариваться о строительстве в России такого же завода. Решили его строить в Тульской области. Сейчас у нас уже стадия проектирования, есть планы выйти на производство пяти тысяч тонн лосося, что может означать примерно 4,5 млрд рублей выручки. У нас будет самый крупный завод в России, который выращивает лосося по технологии замкнутого водоснабжения. По этой технологии уже выращивается много видов рыб, но с лососем еще никто не смог этого сделать. Есть классическое садковое производство лосося в океане, но там проблема — производители его обкалывают антибиотиками. А у нас не будет никаких препаратов; уровень бактериологической безопасности у нас очень высокий, закрытое предприятие. В садках бывает так, что появляется морская вошь, и умирает все поголовье. Поэтому мы считаем, это очень хороший проект, примерная сумма инвестиций — четыре миллиарда рублей, все будет сделано в две очереди: сначала две с половиной тысячи тонн, потом еще две с половиной тысячи тонн. Я думаю, мы выйдем в конце следующего года на земляные работы. Финансирование — часть из собственных средств, часть заемных. И хорошо, что это субсидируется Министерством сельского хозяйства, благодаря этому процентные ставки очень хорошие. Соответственно, у нас есть тренд на развитие аквакультуры в России. Аквакультура — достаточно серьезный сектор, количество потребляемой рыбы растет, и, наверное, 70–75% всего лосося выращивается в аквакультуре. Дикого лосося очень мало.
— Со сбытом проблем не будет?
А. Кузнецов. У нас сейчас ведутся переговоры с одной серьезной торговой сетью, которая выразила желание забрать вообще весь объем. Но мы не хотим зависеть от одного потребителя. Думаю, это интересно всем сетям.
Инвестфонд между клиентами и банкирами
— Скажите, какими, примерно, средствами по портфелю располагает фонд?
А. Кузнецов. По нашим оценкам, у нас сейчас под управлением где-то $120 миллионов.
— Кто ваш клиент?
А. Кузнецов. Мы разговариваем с разными людьми: от крупного до среднего предпринимателя. Нам интересны инвесторы от 100 миллионов рублей. Все, что ниже, — очень сложные типы инвесторов. Они слишком сильно переживают за свои деньги, и очень сложно с ними работать. Им необходимо детально рассказывать, что происходит. Понятно, что этот сектор меньше разбирается в долгосрочных инвестициях, можно им заниматься, но это скорее венчурные истории. Как раз в венчуре много людей, которые заходят туда с суммами от 30 миллионов и выше. Мы для себя определили 100 миллионов, нам в этом смысле комфортно. Понятно, что мы еще психологически смотрим на человека, потому что иногда между фондом и инвестором идут сложные переговоры. Если человек не разбирается в инвестициях — это всегда проблемно. Поэтому я бы сказал, что наш клиент — это средний предприниматель, но иногда мы готовы пригласить и наших крупных инвесторов.
— Скажите, есть ли в вашем фонде такое понятие, как поток заявок, воронка проектов?
А. Кузнецов. Мы в основном, конечно, с банкирами работаем. У нас много проектов идет от них.
А. Поцелуев. У наших клиентов часто есть свои предпочтения, есть понимание каких-то отраслей, клиент может дать что-то еще, помимо капитала, например связи, тут может возникнуть синергия. Соответственно, мы понимаем, если этот человек любит тот или иной сектор, то под него можно предложить найти интересные проекты именно в этой отрасли. Тогда ему будет проще принять решение, потому что тут он понимает, во что инвестирует.
А. Кузнецов. У нас в фонде есть партнеры, которые занимаются исключительно поиском проектов и интересных идей. Человек берет целую отрасль и начинает анализировать все компании. Смотрит ситуацию по закредитованности, кто владеет компанией, читает последнюю информацию. Потом приходит с идеей, говорит, давайте, купим вот это, это интересно. Я знаю, что человек хочет продать, давайте купим. И дальше мы открываем другую интересную базу, где смотрим, кому это можно продать. Приходим с идеей, начинаем общаться. Да, давайте продадим. Давайте возьмем leverage. Давайте свои деньги вложим и так далее. Иногда бывает, что банкиры приходят, говорят: есть классный проект, немного не хватает инвестиций, сделайте нормальное акционерное соглашение, мы профинансируем проект.
— В ваших словах мне очень интересно то, что, вопреки всему, что пишут газеты, все-таки у нас в стране есть инвестиционные банковские кредиты.
А. Кузнецов. Конечно. Мы идем в кредиты сроком не меньше 5 лет. Обязательно должен быть грейс-период 2–2,5 года. Амортизация должна быть неравномерной. Для нас идеально, когда сначала тело кредита возвращается понемногу, а потом все больше и больше. Соответственно, у компании практический долг должен быть равен нулю. Тогда это интересно для нас, мы понимаем, что в один банк все отнесем, а сделка LBО предполагает, что актив полностью закладывается в банке, и когда мы, например, погасили 20% от долга, часть активов от залога освобождается и так далее. Для банков это понятная история, потому что они могут комфортно прогнозировать поток: это готовые компании, это не «гринфилды» (запуск проекта с нуля).
— Последний вопрос: скажите, есть в вашей практике такое понятие, как выход из проекта?
А. Кузнецов. Мы все-таки cash cow-фонд. Да и потом, выйти из проекта с какой-то большой доходностью в текущей конъюнктуре будет очень сложно. Если рынок будет расти, если будет экономический рост около 10%, то на таком рынке можно делать экзиты постоянно. Мы прекрасно помним, как это было в 2000-е. Все росло, и, соответственно, экзитов было очень много. Сейчас стоимость компаний даже дисконтируется. Если раньше мультипликатор (стоимость компании к EBITDA — ред.) был 5, то сейчас 3,5–4. И то за счастье, если у продавца случится подобная сделка. Сейчас рынок покупателей, а не продавцов. И дивидендная доходность, мы считаем, — это отличная история. Надо просто грамотно управлять бизнесом и искать новые возможности для увеличения дивидендов.
Беседовал Константин Фрумкин
