ENG

Перейти в Дзен
Инвестклимат, Мнение

«Рывок» как модель развития: Вопросы к Сочинскому форуму

Дмитрий Евстафьев

Дмитрий Евстафьев

Профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики

Российский инвестиционный форум в Сочи в феврале 2018 года имеет особую важность не только потому, что проходит в период президентской избирательной кампании. Значимость экономических факторов для нынешней предвыборной кампании невелика. Значение форума акцентировано в силу сложности и неоднозначности экономической ситуации в стране, которая характеризуется затуханием первоначального импульса экономического роста и возвращением рисков среднесрочной стагнации — в особенности, в реальном секторе российской экономики. Сочинский инвестиционный форум, оставаясь в рамках инвестиционной парадигмы, по сути, должен продемонстрировать готовность бизнеса и органов управления на различных уровнях к новому качеству экономического управления.

Художник: Юрий Аратовский

Анонсированная президентом России Владимиром Путиным перспектива формирования нового элитного консенсуса на базе качественного рывка в российской экономике, прежде всего в ее реальном секторе, в свою очередь ставит вопрос о возможных операционных векторах, которые могут быть реализованы в поддержку этой стратегии. Обрисуем три наиболее очевидных блока вопросов.

Первое. Новое качественное состояние экономики требует новой структуры инвестиционного пространства. Следует признать: в 2017 году Россия столкнулась с полноценным инвестиционным кризисом, связанным с нехваткой капитала для развития в относительно благоприятной макроэкономической ситуации, хотя общий объем прямых условно иностранных инвестиций в 2017 году был относительно велик и не превышал 30 млрд долларов. Рост инвестиций в базовые отрасли российской промышленности не был поддержан «вторым» (малым производственным) и «третьим» (сервисным) контурами, а также региональными инвестиционными проектами.

В 2017 году Россия столкнулась с феноменом «инвестиционного кладбища» — постепенного затухания частных инвестиций в реальный сектор российской экономики. Фискальная политика государства носила откровенно конфискационный характер без достаточных компенсаторных механизмов, что одновременно лишает инвестиционных ресурсов и потребление, и инвестиции в развитие производства. Как результат, государственный бюджет в 2017 году стал доминирующим источником инвестиций.

Дефицит инвестиционного капитала во втором квартале 2017 года, таким образом, никак нельзя связать с внешней конъюнктурой.

«Альтернативные» сценарии развития российской экономики — с ориентацией на развитие «малого» бизнеса или даже с новой приватизацией — в таких условиях становятся стратегически откровенно бессмысленными и операционно крайне затруднительными, поскольку для их поддержки не хватит ни первоначальных инвестиционных ресурсов, ни оборотного капитала. И уж точно за счет «сервисных» секторов невозможно обеспечить тот самый качественный рывок, о котором говорил российский президент: «сервисные» отрасли могут рывок поддержать при условии наличия устойчивого потока инвестиций в базовые отрасли российской экономики, отличающиеся высоким уровнем прибыльности, но никак не могут стать его источником.

Ключевой проблемой в данном случае является отсутствие целостности экономической политики и мозаичность инвестиционного пространства, в котором программы поддержки различных секторов российской экономики и проектные векторы существуют в отрыве от общей линии, что во многом определяется бюрократическими причинами. И пока нет свидетельств готовности монетарных властей пересмотреть свои подходы к стимулированию инвестиций. Монетарное управление экономикой становится нарастающим бюрократическим процессом, сконцентрированным более на процедурах, нежели на повышении эффективности инвестиционной политики.

Однако на 2018 год и, тем более, на 2019 год политический и социальный контекст однозначно диктуют необходимость смягчения политики изъятия инвестиционных ресурсов, но только при условии формирования инвестиционных альтернатив.

Активная борьба с коррупцией, хотя и является правильным решением, при отсутствии системного подхода сокращает инвестиционный потенциал. Нацеленная в основном на получение политического и пропагандистского эффекта борьба с офшорами на фоне отсутствия предложения со стороны России альтернативных вариантов «транзитного» инвестирования создала для российской экономики серьезные проблемы, особенно в условиях экономических санкций. В результате предыдущая волна налогово-офшорной амнистии оказалась существенно слабее предполагавшейся изначально и, в любом случае, значимым фактором стимулирования инвестиционных процессов не стала.

Относительно более высокая управляемость российского банковского сектора, достигнутая в 2017 году, создает реальные условия для смягчения инвестиционной политики государства. Особенно если учесть, что, несмотря на сопротивление монетарных властей, в России появились финансовые инструменты, направленные на оживление инвестиционной активности и ориентированные на нетрадиционные инвестиционные ресурсы. Ключевым фактором является наличие объектов инвестирования помимо финансового сектора и инфраструктуры, то есть должно быть привлекательное «меню проектов» (и связанных с ними «субпроектов») в реальном секторе экономики, что гарантирует неиспользование вернувшихся в Россию финансов для вовлечения в спекулятивные и потенциально дестабилизирующие процессы и при желании позволяет сохранять портфельный характер инвестиций.

Проблемой остается социальная и экономическая многоукладность, то есть сосуществование в рамках одной экономической системы «укладов», унаследованных от разных экономических и даже исторических эпох. Это обстоятельство было благом для социальной стабильности в 1990-е годы и в начале 2000-х, а сейчас становится фактором, явно сдерживающим экономическое развитие. Однако разрешение проблемы таких инвестиционных диспропорций требует деликатного и осторожного подхода, который не должен ограничиваться только фискальным давлением, хотя в целом принудительная легализация «промыслов» является стратегически оправданной мерой. Демонтаж архаизированных экономических пространств («серого инвестиционного цикла») является важным условием формирования современного инвестпространства. Главное здесь — как инвестируются полученные в результате фискального давления инвестиционные ресурсы. Концепция решения одних социальных проблем за счет обострения других является тупиковой.

Второе. Формирование адекватного баланса между «проектностью» и «процессностью». Экономические задачи, которые в полной мере выявил крайне неровный 2017 год, показали пределы возможностей развития экономики при сохранении преимущественно процессного характера управления.

Процессность подразумевает развитие экономики строго в формате эволюции спроса и предложения на внутреннем и международном рынке, но главное — в рамках существующей отраслевой и технологической структуры. Процессность не предполагает ни структурной перестройки, ни инновационности, а нацелена лишь на встраивание в глобальные или региональные экономические тенденции и инвестиционные процессы с использованием традиционных источников финансирования.

Можно считать 2017 год — на фоне ставшего абсолютизированным приоритетом процедур экономического управления над смысловой составляющей — апогеем процессности в российской экономике с частичной утратой среднесрочного целеполагания. Это оказалось особенно заметно, поскольку в 2017 году задача выживания уже точно перед российскими экономическими властями не стояла, а задачи системного развития вполне могли как минимум обозначаться. Подтверждением этой тенденции стало сокращение количества вводимых в строй средних промышленных предприятий, что обозначало изменение характера экономической политики и принимаемых экономических решений.

Среди введенных в строй в 2017 г. предприятий (ок. 160 объектов) присутствуют несколько промышленных гигантов (проект комплекса СПГ и порта «Сабетта», завод по производству акриловой кислоты на нефтехимическом комплексе в г. Салават и проч.). Много относительно небольших по инвестиционной емкости предприятий, которые фактически являются «выведенными» за формальные рамки крупного производства технологическими звеньями. Но средних предприятий, имеющих инвестиционную емкость от 1 до 2 млрд рублей, стало меньше, хотя именно они составляли основу проектного развития промышленности в 2015—2016 годах.

Потенциал естественного институционального импортозамещения, на котором базировалась промышленная политика России после введения санкций, приблизился к своей естественной границе. В дальнейшем реальный сектор российской экономики будет вынужден развиваться, с одной стороны, в условиях рыночной секторальной неочевидности (когда первоначальный рынок сбыта продукции не гарантирован), а с другой, требуется развитие промышленного потенциала в нетрадиционных для России отраслях и выстраивание новых промышленных цепочек: от создания технологий до институционального или личного потребления.

Но проектность — не панацея. С инвестиционной точки зрения проектность в специфических условиях современного информационного общества несет многие риски. В частности, ключевым риском проектной экономики является ее внеконтекстность, замкнутость в реализации проекта/проектов на самой себе, управленческое местничество. В рамках проектного подхода растет востребованность абстрактных («эффективных») менеджеров, которые больше заинтересованы в соблюдении формальных параметров проектного управления («дедлайны», бюджетирование и проч.), нежели в практическом успехе проекта как элемента экономики. К тому же проектность сегодня носит выраженный региональный характер, фактически противореча курсу руководства России на ликвидацию остатков региональной экономической анклавности.

Инструментом выхода из «ловушки малой проектности» являются «большие проекты», на основе которых выстраиваются «длинные» производственные и технологические цепочки с гарантированным сбытом конечной продукции, опыт которых в России имеется. В операционном плане «большой проект» может быть определен, как:

Взаимосвязанная и непротиворечивая экономико-технологическая система, имеющая внутренний потенциал технологического и социального развития, обладающая заданными свойствами рентабельности и нацеленная на заполнение четко выраженной (или очерченной волевым путем) технологической или социальной лакуны в экономическом развитии страны.

Современная российская экономика слабо подготовлена к реализации «больших проектов», имеющих масштабы, сравнимые с «атомным», «ракетным» проектом или даже проектом массового жилищного строительства в 1950—1960-е годы. Ситуация 2016—2017 годов говорит, впрочем, о восстановлении навыков расширенной системности в реализации проектов в реальном секторе экономики и создании инфраструктуры. Сейчас в России есть потенциал для одновременной реализации на пилотной фазе (2019 год) минимум одного «большого проекта» и 2-3 «средних», которые были бы нацелены на закрытие значимых технологических «лакун» в реальном секторе российской экономики. Стоит вопрос о корректном приложении организационных и инвестиционных ресурсов и усилий.

Инвестиционные параметры средних проектов могли бы быть обозначены как общая инвестиционная емкость до 3 млрд рублей каждый, но число участников не может быть слишком большим для сохранения управляемости. Однако такие проекты должны быть изначально спланированы как межрегиональные.

Такие проекты могли быть инициированы, скажем, в области гражданского точного машиностроения, где попытки развития критических отраслей (например, станкостроения) на основе непроектного подхода не дали прорывных результатов, несмотря на значительное финансирование.

Третье. Создание альтернативного контура управления. Альтернативный контур управления должен способствовать преодолению преимущественно регионального характера инвестиционных процессов, служащих одним из наиболее значимых сдерживающих факторов в развитии и экономики в целом, и инвестиционных проектов в частности.

Только в рамках формирования альтернативного контура управления экономикой — ее, условно, «новой» частью — можно надеяться на относительно высокий уровень государственного управления. То, что мы наблюдали в государственном управлении в 2017 году, четко свидетельствует о неспособности современного российского управленческого класса выйти за рамки «бюрократической воронки», связанной с рентным перераспределением за счет бюрократических процессов.

И это не говоря о том, что формирование альтернативного контура управления «новой экономикой России» является важнейшим инструментом социального «взбадривания» общества, в 2017 году начавшего явственно погружаться в социальный пессимизм, который не может быть полностью компенсирован за счет информационно-технологических средств (пропаганды) или даже социальной поддержки.

Интерес представляет опыт функционирования Высшего совета народного хозяйства в 1920—1930-е годы.

Высший совет народного хозяйства СССР (ВСНХ) был органом стратегического управления советской промышленностью, созданным на этапе восстановления промышленности после Гражданской войны и запуска индустриализации. Совмещал в себе функции как отраслевого, так и регионального управления общесоюзно значимой промышленностью, а также ключевыми технологическими разработками. В 1924-26 годах председателем ВСНХ был Феликс Дзержинский. ВСНХ сыграл ключевую роль в запуске первой пятилетки. В 1932 году в связи с изменением характера среднесрочных экономических задач был переформирован в Народный комиссариат тяжелой промышленности, оставаясь ключевым инструментом программ индустриализации.

Условный «ВСНХ», то есть институт комплексного анализа, прогноза и проектного управления, выглядит существенно более привлекательным, нежели создание неких «политических» по сути позиций внутри существующей структуры аппарата управления, хотя и такой подход будет большим шагом вперед по сравнению с нынешней ситуацией. Но только наличие института, несмотря на неизбежную бюрократизацию, даст возможность содержательной интеграции различных проектов в единую систему. К тому же новые управленческие технологии дают возможность до известной степени компенсировать персональные и социальные недостатки российской системы государственного управления. Хотя вопрос о новых системах управления должен рассматриваться особо.

Ключевой внутрироссийской потребностью в альтернативном контуре экономического управления является необходимость обеспечить экономически обоснованные социальные лифты, в отличие от чисто политически мотивированных программ обеспечения ускоренного кадрового роста управленцев, которые осуществлялись во второй половине «нулевых».

Формирование социальных лифтов именно в «альтернативном» контуре экономического управления, в рамках различных образовательных и творческих форматов, заключается в вовлечении молодых управленцев не только в бюрократические и лоббистские процессы, но в практически значимое экономическое управление.

Существует риск экономической маргинализации («хипстеризации») молодого поколения и непропорциональности его политической активности, которая может быть «оседлана» деструктивными общественными силами. России необходимо форсированно сформировать поколение содержательных менеджеров разного уровня, которые бы постепенно начали вытеснять из реального сектора «эффективных». И выполнение этой задачи стоит любых финансовых и организационных издержек.

Таким образом, реальная повестка дня в формировании нового инвестиционного пространства в России с учетом внешнего, глобального контекста и особенностей внутренней ситуации в России оказывается в меньшей степени связанной с экономическими вопросами, а больше с управленческими — прежде всего, с необходимостью выхода на качественно новый уровень экономического управления.

Следите за нашими новостями в удобном формате
Перейти в Дзен

Предыдущая статьяСледующая статья