ENG
Дмитрий Евстафьев – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
Очевидно, что российская экономика несколько застоялась в ожидании перемен, которые должны вывести экономическое развитие из стагнации, что может быть связано только с формированием инвестиционного пространства и созданием новых механизмов привлечения в российскую экономику инвестиций практически любого происхождения и различных по объемам. Реструктуризация российской банковской и, в целом, финансовой сферы подошли к тому рубежу, когда главное внимание следует уделить не столько фискальным, сколько инвестиционным функциям финансовой системы. Тем более что общая ситуация в экономике будет объективно подталкивать власть к этому.
Получивший широкую известность случай выпуска собственной криптовалюты фермером Михаилом Шляпниковым, о котором писал «Инвест-Форсайт», стал одним их наиболее привлекательных в качестве основы для формирования тиражируемой модели. Интересен прецедент не столько своей относительной успешностью, но и сочетанием в выпущенных Шляпниковым «колионах» свойств различных финансовых инструментов. Сам факт наличия в российской экономике спроса на денежные суррогаты («колионы» — не единственный проект такого рода, просто он получил наибольшую известность благодаря комплексности) не может считаться показателем здоровья российской финансовой системы. И не только потому, что это отражает явную нехватку кредитных ресурсов, которая на начальной фазе экономического роста будет почти автоматически толкать экономически активное население к поиску «обходных» вариантов. Хотя и это уже само по себе говорит о существенных проблемах в финансовом секторе. Проблема существенно глубже, ибо отражает ключевые экономические тенденции развития, вытекающие из оживления малого и среднего бизнеса и в целом экономической активности в российской условной «глубинке».
Для банковской системы денежные суррогаты являются в худшем случае всего лишь средством текущего обращения, потенциальный деструктивный эффект от которого определяется — вернее, ограничивается — лишь возможностями национального регулятора.
Криптовалюта, как бы к ней ни относились с юридической точки зрения, является денежным суррогатом. Ее стоимость определяется «моментально» и не отражает никаких ресурсов, а только состояние текущих операций в конкретной, иногда замкнутой, финансовой суб-системе. В этом смысле «стоимость» криптовалюты является производной от «моментального» спроса и предложения и наличия адекватных механизмов монетизации.
Оборот криптовалют, как в наличной, так и в безналичной форме входит в прямое противоречие с анонсированными правительством планами по дальнейшему увеличению фискального пресса — тот связан с реальными ресурсами, товарами и услугами. Но ситуация с криптовалютами в России куда более сложная: уже обозначается востребованность денежных суррогатов, которые начинают трансформироваться в многопрофильные инструменты обеспечения финансовой устойчивости.
«Колионы» Михаила Шляпникова являются не столько деньгами, сколько некими суррогатами кредитных инструментов, которые появились исключительно в результате того, что банковская система оказалась не приспособлена к кредитованию такого типа бизнеса. В данном случае денежные суррогаты являются инструментами персонификации рисков ведения бизнеса и организации инвестиционного процесса в реальном секторе экономики, в рамках которого роль банковской системы была минимизирована, а точнее — обнулена.
Данная ситуация во многом является модельной и отражает классические механизмы развития рыночной экономики: от обхода «лишних», мешающих институтов и структур — к формированию механизмов «под себя». Ситуация обостряется тем, что в современной российской экономической действительности, несмотря на значительный уровень бюрократизации, имеется значительное пространство для развития практики выпуска денежных суррогатов, а также заметные — в случае даже незначительной консолидации — финансовые ресурсы, которые могут быть вовлечены в процесс.
Фермер Шляпников действует, исходя из предлагаемых ему монетарными властями обстоятельств и рамок, и не его проблема, что его действия совсем не вписываются в схемы, который экономический блок правительства для себя обозначил.
Если ситуация с кредитованием реального сектора, прежде всего, на среднем и ниже среднего уровнях, а главное — с инструментальным обеспечением финансового потока в реальный сектор, не будет стабилизирована, мы можем столкнуться с разрушением единого финансового пространства в российской экономике и восстановлением финансовой анклавности на новой технологической и операционной основе. Наиболее близким по времени вызовом, который порождает спрос на денежные суррогаты, является операционный спрос на бартерные схемы, в которых суррогаты будут выступать в качестве замены вексельному обращению.
Освоение технологий безбанковского оборота финансов и денежных суррогатов (включая и криптовалюты) происходит на сравнительно высоком уровне финансовой грамотности и, как правило, после знакомства с наиболее значимыми достижениями новейших финансовых практик. Банки и иные формально легализованные финансовые учреждения сталкиваются с людьми, обладающими высоким уровнем операционных навыков (через систему дистанционной торговли фьючерсами и прочие системы прошли в современной России миллионы людей). Потому надеяться, что интерес к денежным суррогатам заглохнет по причине финансовой малограмотности экономически активного населения, не приходится.
Тот же Шляпников совершенно свободно обращается с финансовыми терминами и проявляет завидное даже на уровне экспертов знание современного ассортимента криптовалют. Очевидно также, что он морально готов к более широкому обращению выпущенных им денежных суррогатов. Важно не просто знание реалий современного виртуализирующегося финансового мира — хотя оно и важно — а то, что запрос на криптовалюты и соответствующие инвестиционные инструменты пришел не из считавшегося «продвинутым» креативного класса, а от людей, занимающихся реальным сектором российской экономики.
Еще более интерес к финансовым суррогатам может укрепиться в результате неизбежного широкого обсуждения в СМИ проблематики легализации криптовалют («биткоинов») и развития виртуальных платежных систем. Что происходит на фоне кризиса российской банковской системы и падения авторитета банков у населения.
Встает вопрос о том, как в принципе будет организовано инвестиционное пространство в значимых и наиболее динамично развивающихся областях российской экономики: в рамках классических, фискально-легализованных механизмов и инструментов — или в расширяющейся финансовой «серой зоне»? С присущей ей минимальной фискализацией и сокращающимся контролем со стороны государства. Следует учесть и то обстоятельство, что масштабы «серой» экономики в России беспрецедентно растут последние два года.
Показательно, что высокая степень востребованности суррогатов возникает именно в предприятиях реального сектора, которые в целом легализованы. «Промыслы», то есть экономические субъекты, находящиеся в «серой зоне» экономики, и, как правило, фискально нелегализованые, продолжают пребывать в зоне классического финансового обращения. В зону финансовых суррогатов выдавливается, прежде всего, легальный организованный бизнес, который при иных условиях вполне мог бы стать основой региональных и муниципальных экономических систем (и соответствующих бюджетов). То есть того уровня социально-экономического управления, который справедливо считается одним из наиболее уязвимых и одновременно значимых. И это в перспективе может стать значимым вызовом для системы государственного управления.
Более того, есть основания предполагать высокий уровень востребованности денежных суррогатов в различных социальных и волонтерских проектах, количество которых в России будет объективно расти.
Конечно, идея использования виртуальной криптовалюты в «Партии Роста» (лидер Борис Титов) выглядит неубедительно и скорее напоминает проект в области «игротехники», однако сам принцип организации социального и политического проекта вокруг криптовалют — фактически бартерных схем взаимодействия — является весьма настораживающим. Ибо это может создать для социально-политических практик в России совершенно другую операционную основу, нежели это предусмотрено российским законодательством.
Есть все основания полагать, что «официальная» легализация криптовалют, что активно обсуждается в последнее время, только усилит эти тенденции. Риск в данном случае состоит в возможности разрушения системы управления финансовыми потоками.
Вероятно, следует допустить две опасные для общей идеологии либеральной экономики (именно идеологии, а не рациональной экономической практики) констатации.
Во-первых, в условиях виртуализации банковской деятельности на фоне нарастающей спекулятивности рынка — а также высокой вероятности повторения глобального финансового кризиса — маловероятно, что можно будет избежать серьезных дестабилизационных процессов в российской экономике без введения более жестких мер финансового контроля.
Ситуацию улучшает, впрочем, то обстоятельство, что сейчас Россия в существенно большей степени готова к таким шагам с технологической точки зрения. Вопрос остается за выбором времени для принятия соответствующего политического решения.
Во-вторых, развитие экономических процессов и общие особенности глобальной экономической ситуации, вероятно, приведут к тому, что развитие системы денежных суррогатов остановить будет крайне трудно. Экономическая политика в последние годы дошла до предела социально и политически допустимой репрессивности и дальнейшее «завинчивание гаек» может иметь весьма тяжелые последствия. Особенно учитывая выборный период. Таким образом, необходимо искать варианты «управления суррогатами». Также представляется возможным обратиться к историческому опыту организации в России денежного обращения на «двувалютной» основе.
В конечном счете, даже в позднем Советском Союзе, утрачивавшем динамизм экономического развития и переходившем к относительно стандартным способам организации инвестиционного процесса в базовых отраслях экономики (безналичный «ресурсный» рубль), помимо денежных суррогатов («Чеки Внешторгбанка») в обороте находились два типа «нормальных» денег: казначейские билеты (1, 3 и 5 рублей) и билеты Госбанка СССР (10, 25, 50 и 100). Формально те имели совершенно разный статус и обеспечение, но в силу закостеневания советской экономики — одинаковую операционную сущность.
Изыскания в этом направлении тоже способны подсказать нестандартные решения с точки зрения организации движения, прежде всего, «инвестиционных денег».
