ENG
После нескольких лет игнорирования проблемы вопрос о необходимости обеспечения высоких темпов экономического роста становится для России и ее руководства, кажется, одним из важнейших. При сохранении нынешней стагнационной модели управления экономическими процессами он рискует стать одним из элементов стратегической политической борьбы между крупнейшими лоббистско-политическими кланами в руководстве страны уже в нынешнем политическом сезоне. Ситуацию обостряет отсутствие у правительства России новых идей в экономической политике за пределами усиления фискального давления на бизнес и общества, а также оказавшаяся чрезмерной даже для современной России коррупционная нагрузка на т.н. «национальные проекты».
Это означает, что в случае обострения политической составляющей вопроса о стимулировании экономического роста в России предлагаться будут сравнительно простые варианты стимулирования. Одним из наиболее очевидных из них становится развитие инфраструктуры, тем более что под это направление развития экономики в стране уже созданы достаточные операционные и производственные мощности, а главное — наработан серьезный опыт успешной реализации подобных проектов.
Проблема в данном случае состоит из трех компонентов:
- Высокий коррупционный потенциал практически любого инфраструктурного проекта. Следует признать, что это обстоятельство не удалось преодолеть ни в одной стране мира.
- Ограниченные возможности осуществлять подобные проекты за счет частных инвестиций, особенно на этапе запуска. Главным средством запуска проекта неизбежно будут государственные инвестиции или частные инвестиции, обеспеченные с использованием тех или иных государственных инструментов.
- Высокая вероятность осуществления инфраструктурных проектов «в пустоту», не говоря уже об их операционной избыточности.
Избыточность инфраструктуры уже много лет характерна для Китая последних лет, но также проявляется в развитии многих индустриальных государств Востока. Это связано с избыточностью строительных мощностей и стремлением любой ценой реализовать все большую часть инвестиционной ренты внутри национальной экономики. Россия не может позволить себе такой подход ни по экономическим, ни по социально-политическим соображениям, поскольку такого рода избыточные проекты могут только усилить социальную напряженность и недовольство властями.
В условиях, когда на экономические власти растет давление с целью обозначения приоритетов развития как «экономический рост любой ценой», эти факторы в совокупности могут иметь большое негативное значение и способствовать не снижению, а усилению социально-политической напряженности.
Посмотрим на ситуацию с геоэкономической точки зрения. Характер геоэкономических и геополитических задач России в условиях кризиса — вернее, полного краха предыдущей модели интеграции в мировую экономику (как на общенациональном, так и на персональном уровне для большинства российской элиты) — встает задача активной трансформации пространственной архитектуры российской экономики. Целью этой трансформации является создание базы для более многовекторного маневрирования в условиях динамичной, а иногда и откровенно агрессивной ее регионализации. Сегодняшняя пространственная архитектура российской экономики выглядит явно неадекватной современным геоэкономическим тенденциям, но ее изменение может быть осуществлено только через синергию инфраструктурных, индустриальных и социальных векторов развития. Трансформация пространственной архитектуры российской экономики создаст базу для нового, более осмысленного и содержательно качественного «захода» российской элиты на интеграцию в обновленную — регионализированную — глобальную экономику. Хотя это и не исключает существования групп в элите, стратегически сделавших выбор в пользу деструкции государственной системы страны.
Для встраивания в новые геоэкономические тенденции нужны не только и не столько новые промышленные объекты, сколько новые пространства, где возможна не только экономическая деятельность, но и социальное развитие на новой операционной базе. Такие пространства могут возникнуть только на базе сочетания экономической (производственной) составляющей инфраструктурной обеспеченности, включая логистический аспект, и продуманного и сбалансированного социального развития.
Конкуренты России прекрасно понимают геоэкономические уязвимости России и ее «геосоциальную» недостаточность и готовы использовать данное обстоятельство для достижения своих целей, еще больше ухудшая связность российского экономического пространства, стремясь дополнить экономическую регионализацию, до известной степени неизбежную в условиях России социальной, а затем и социально-политической, вернувшись к ситуации на конец 1990-х.
«Геосоциальными» аспектами развития можно именовать группу факторов, связанных с развитием социальной, социально-демографической и социокультурной составляющей, которые могут содействовать, а могут и препятствовать поступательному и сбалансированному развитию государства и общества.
Одним из неминуемых следствий ослабления социально-экономической связности России является распад единого инвестиционного пространства, и так сильно ослабленного макроэкономической стратегией «инвестиционного кладбища».
Использование точек геоэкономической уязвимости страны может стать важным и эффективным инструментом ограничения потенциала не только глобального, но и регионального влияния страны. Одним из востребованных форматов конкурентной борьбы с Россией на пространстве постсоветской Евразии может стать социально-политическая и экономическая дестабилизации ключевых точек, обеспечивающих связность страны.
Современная Евразия должна в сегодняшних условиях рассматриваться как конкурентное пространство, где возможности России уже не превалируют над возможностями внешних игроков, но она — в отличие от внешних игроков — ограничена в свободе маневра в отношении политических элит соответствующих государств и необходимостью поддержания социальной стабильности в своем ближайшем операционном и экономическом окружении.
Обратим внимание на географию социально-экономической протестности, проявившейся в последние годы и в значительной своей части локализующейся в фокусных для пространственной и геоэкономической связности страны точках.
За последнее время очаги общефедерально значимой социальной напряженности возникали на Северо-Западе России (Санкт-Петербург, Архангельская область), Урале (Екатеринбург, Челябинск, Магнитогорск), Сибири (Кемерово, Новосибирск, Красноярск), Прибайкалье (Иркутск) и на Дальнем Востоке. Значимые очаги социальной напряженности, не достигшие общефедерального «статуса», за это же время формировались в Поволжье и на Юге России. Если системно подойти к анализу очагов напряженности, можно выделить два момента: (1) большая их часть расположена по «векторам связности» территории России и (2) во всех из них наблюдалась попытка разрушения общефедеральной «повестки дня» за счет акцентирования региональной или локальной.
Нестабильность, особенно хроническая и управляемая, по этим точкам не просто существенно ухудшает общественно-политическую ситуацию в стране, но ограничивает возможности интеграции России в перспективные пространства глобально значимого экономического роста. Таким образом, борьба за экономическую, логистическую, а по своей сути, геоэкономическую связность пространства России становится одним из приоритетов государственной политики. Однако этот приоритет не может быть достигнут только за счет политических и даже социально-политических шагов. Поддержание и укрепление связности страны становится на среднесрочную перспективу одним из важнейших приоритетов экономической и прежде всего инвестиционной политики. Развитие связности российского политического и экономического пространства дает возможность комплексности и плановости в российской экономической политике, на сегодняшний момент явно недостаточных.
Для России возникает важный риск, связанный с усилением конкурентности в отношении ресурсно и логистически значимых пространств, составляющих значительную часть Евразии. Россия при продвижении своих интересов в странах, находящихся в пределах подобных пространств (а такими, например, нужно считать не только Прикаспий, но и значительную часть Центральной Азии, а также Причерноморье), будет изначально вынуждена противостоять конкурирующим проектам, нацеленным на использование «серой зоны влияния» в качестве инструмента хаотизации пространства самой России. Такой подход уже открыто заявляется геополитическими конкурентами России в отношении Причерноморья.
По схожей модели развивалась ситуация на Украине, где российский подход, основанный, в сущности, на попытке продолжить эксплуатацию в новых политических условиях «советских» экономических парадигм (в условиях обвального разрушения «советской» социальной базы), был обречен на поражение — возможно, не столь катастрофическое, как это произошло в результате внешней стимуляции.
Правомерным становится постановка вопроса о том, что, с одной стороны, выбор развития инфраструктуры в качестве базового драйвера экономического развития является естественным, но, с другой стороны, инвестиционные процессы должны ориентироваться не столько на объекты, сколько на развитие пространств. И важнейшими точками приложения инвестиционных ресурсов должны стать важнейшие для будущего страны в геоэкономическом плане «точки связности».
Пространство, формируемое вокруг инфраструктурного объекта, должно быть экономически насыщенно, но одновременно обеспечивать или воспроизводить относительно устойчивые социальные связи. Это изначально устанавливает определенные, причем весьма значимые требования к реализуемым проектам в сфере связности.
Связность является комплексным понятием, характеризующим способность государства осуществлять синергичное и комплексное управление всеми критическими для жизнедеятельности страны процессами. Связность шире, чем логистика. Это геоэкономика и геополитика, помноженные на транспортную доступность и социальную симметричность процессов. Связность, в конечном счете, — это непрерывность процессов управления
Вопрос о связности территории показывает нам пределы управленческой цифровизации и способности обеспечивать целостность пространства и управленческих систем без прямого социального взаимодействия. Это обстоятельство может стать одним из важнейших аспектов перспективной философии государственного управления применительно к условиям постглобализации и формированию «оцифрованного социального пространства», имеющего на практике целый ряд ограничений и уязвимостей.
Связность — это способность государства преодолевать неизбежно возникающие асимметрии и диспропорции в развитии через развитие, а не через ужесточение тех или иных сторон жизни общества, в частности фискализации, административного давления на бизнес или ужесточения наказания за протестную деятельность. Связность экономического и социального пространства, обеспечиваемая на уровне вовлечения социально значимых слоев населения в общефедеральную повестку дня в отдаленных регионах, возникающая вокруг устойчиво развивающихся инфраструктурных проектов, является существенно более значимым элементом стратегии устойчивости государства.
Колоссальное социально-оздоравливающее воздействие на ситуацию в Забайкалье и на Дальнем Востоке могла иметь комплексная реализация такого фундаментального инфраструктурного проекта, как БАМ, в котором имелась значительная индустриальная и крайне важная составляющая. К сожалению, реализация проекта осуществлялась в период упадка советской экономики, а завершалась уже в период явной деструкции системы. Это привело к тому, что социально-интегративный потенциал проекта не был реализован, а уровень связности важнейшего и наиболее перспективного пространства фактически не повысился.
Развитие социально-экономической связности для России может стать одним из эффективных инструментов развития и управления моделями группового социально-экономического поведения, оздоровления социально- и демографически депрессивных пространств.
Наконец, вопрос о приоритетности связности в обеспечении устойчивости инвестиционных процессов отражает формирование в России полноценных гибридных социально-экономических и информационно-политических пространств, где невозможно простое секторальное разделение процессов на экономические, политические и социальные. А «геоэкономическая гибридность» будет главным вызовом для развития России на обозримую перспективу.
С операционной точки зрения приоритетными на сегодняшний день видятся следующие пространства, где возможным представляется реализация социально-инвестиционных программ вокруг инфраструктурных объектов.
- Арктический пространственный узел, становящийся значимым инвестиционным фокусом на ближайшие 12-15 лет. Но он пока имеет ограниченный потенциал с точки зрения социального развития. Обеспечение связности территории страны и сохранение под ее политическим и операционным контролем значимого для экономического развития после 2050-х годов пространства возможно только при активном инфраструктурном обустройстве данного пространства. Таким инфраструктурным объектом могла бы стать Трансполярная магистраль, которая на новом технологическом уровне выглядит более чем осуществимым проектом — хотя и сложным, и затратным. Но только такой проект может позволить преодолеть уязвимости, связанные с «квантовым» и «вахтовым» характером присутствия России в регионе. Лишь на базе такого проекта может быть сформировано социальное освоение пространства.
Напомним, что утрата Россией контроля над рядом арктических территорий, включая возникновение не вполне благоприятного для нашей страны статуса Шпицбергена, произошло в том числе в силу разрушения и без того слабой инфраструктуры на Северо-Западе и в полярных территориях после Гражданской войны.
Без социального освоения пространства экономическое развитие в нем будет всегда жестко зависеть от государственного финансирования и инвестиционной поддержки. На более длительную перспективу необходимо закладывать ресурсы для формирования в регионе социальной инфраструктуры, без чего он может оказаться просто «брошенным» при временном изменении глобальной экономической конъюнктуры и быстро деградировать.
- Нижневолжский промышленно-логистический узел. С точки зрения встраивания в процессы регионализации глобальной экономики является, вероятно, наиболее приоритетным. Позитивным фактором в данном случае становится отсутствие критической потребности в форсированном осуществлении крупных инфраструктурных проектов.
Проект высокоскоростной железной дороги «Москва — Казань» был бы хорошим дополнением к имеющейся инфраструктуре, но он не является критическим для формирования нового пространства развития.
В основном речь идет о совершенствовании уже имеющейся инфраструктуры, переводе ее на новые системы управления и повышении ее эффективности и экологичности. Важнейшей и сложнейшей задачей, впрочем, будет воссоздание благоприятного социального пространства в Астраханской и Волгоградской областях и предотвращение возникновения там социально-дестабилизирующих процессов.
Нуждается в дополнительном инфраструктурном и инвестиционном обеспечении логистический коридор на Казахстан как демонстрация экономической приоритетности вектора и новый инструмент экономического присутствия в регионе.
Одновременно оживление социально-экономических процессов создает определенные риски, связанные с проникновением в регион потенциально агрессивных социальных моделей поведения и религиозных парадигм. Нижневолжский промышленно-логистический узел, являющийся одним из важнейших с точки зрения обеспечения связности государства, — наиболее классический случай пространственной локализации социально-экономической гибридности, объединяющей внешне- и внутриэкономические процессы, а также политическую составляющую.
- Южно-Уральский логистический узел, дополненный пространственным развитием и решением назревших экологических проблем, становящихся одним из важнейших факторов как в социально-политических процессах, так и в инвестиционных. Развитие данного пространства более актуально, чем когда-либо, даже в условиях проблемных перспектив коридора «Север — Юг»; более того, актуальность еще сильнее подчеркивается этим обстоятельством. Кризис в инфраструктурном развитии данного пространства, который отчетливо проявился в последние годы, уже сейчас объективно затрудняет встраивание России в проект глобального логистического коридора «Великий шелковый путь» на выгодных для России условиях. Однако принципиальным вопросом является надстройка данного инфраструктурного узла индустриальной составляющей, хотя бы и на базе промышленности «второй промышленной модернизации» (классической тяжелой промышленности), но с новыми технологическими решениями.
- Забайкальский пространственный и инфраструктурный узел. По данному узлу уже сейчас происходит значимое развитие, например запуск Амуро-Якутской железной дороги, дающей новый толчок развитию диагональной связности. Однако совершенно качественно иначе развитие данного пространства будет смотреться, если оно будет концентрироваться вокруг новой или обновленной (экономически и инфраструктурно актуализированной) городской агломерации, пусть даже изначально не самого большого масштаба.
Такой проект имел бы колоссальное символическое значение, демонстрируя возвращение России к освоению пространства после трех десятилетий пространственного сжатия, а главное — в таком формате он становится мощным инвестиционным фокусом для различных инвестиционных ресурсов.
Эти проекты дали бы возможность интенсивного, а главное, стратегического осмысленного внутреннего развития с достойными формальными показателями экономического роста на последующие 12-15 лет, а также с развитием инфраструктуры в формате и по векторам, обеспечивающим ее стратегическую востребованность. К тому же фокусная инвестиционная активность по данным направлениям может, с учетом макроэкономических особенностей сегодняшней ситуации, способствовать запуску полноценного инвестиционного цикла в базовых отраслях промышленности и привлечению (хотя бы отчасти) частных инвестиционных ресурсов. Это не означает, что обозначенные приоритетные пространственные узлы решат все проблемы, связанные с экономической и социально-политической связностью в России. Но реализация подобных проектов существенно сократит возможности эффективных внешних манипуляций в критических точках геоэкономического пространства нашей страны и существенно улучшит перспективы подключения России к наиболее перспективным центрам экономического роста.
