ENG
В чем причины появления в России сразу нескольких экосистем в последние годы? И связано ли это как-то с начавшейся в 2014 году изоляцией России и ее влиянием на возможность для российских компаний инвестирования прибыли в зарубежные проекты?
Не отметая влияния на экономику событий 2014 года, считаю, что в данном конкретном случае оно пренебрежимо мало. В конечном счете лидирующая в России экосистема «Яндекс» юридически принадлежит Yandex N.V., зарегистрированной в Нидерландах и торгующейся на NASDAQ. Сомневаюсь, что возможность инвестировать в зарубежные проекты для них закрыта.
Что касается причин возникновения. Думаю, мы просто подошли к этапу, когда крупные корпорации в России накопили достаточную пользовательскую базу и, не менее важно, технологический потенциал для обработки подобных массивов данных, что жизненно необходимо для построения экосистем. Это объясняет и значительную степень их географической изолированности, так как любая экосистема строится вокруг пользователя, а большинство российских корпораций обладает достаточной аудиторией только на родине и, возможно, в странах СНГ. Предполагаю, быстрому росту экосистем также способствуют низкая конкуренция и общая тенденция к монополизации, характерные для российского рынка.
Но учитывая, что возникновение экосистем — явление относительно новое, а вокруг самого определения экосистемы и ее границ продолжаются споры, реальные причины их появления исследователям еще только предстоит найти.
Откуда в России появилась идея создания «экосистемного бизнеса»?
По этому вопросу также нет консенсуса, в том числе потому что нет общепризнанных критериев экосистемы. Некоторые утверждают, что концепция была предложена в 2002 году европейским исследователем Франческо Начира и его коллегами, но в реальности первые упоминания можно встретить еще в работе Джеймса Мура 1993 года.
Принято считать, что первые бизнес-экосистемы возникли в США и Китае, тем не менее однозначно проследить, откуда они пришли в Россию, достаточно трудно. Возможно, появление подобных компаний является логичным следствием развития рынка в текущих экономических и технологических условиях.
Можно ли оценить успешность такой модели бизнеса на Западе?
Многое зависит от критериев оценки: капитализация, выручка, чистая прибыль или что-то еще? Что в данном случае важнее? В нашем безумном мире компания совершенно не обязана быть прибыльной, чтобы считаться успешной.
Тем не менее крупнейшие игроки (такие как Amazon, Apple, Google) демонстрируют хорошие финансовые показатели и продолжают уверенно развиваться. Другое дело, что более или менее точно оценить экосистему отдельно от остального бизнеса не представляется возможным — соответственно, ее вклад в общий успех компании остается под вопросом.
Есть ли связь между развитием крупных экосистем и снижением конкуренции малого бизнеса?
В среднесрочной перспективе потребители и малый бизнес могут оказаться даже в существенном выигрыше, так как крупные игроки, обладая значительными финансовыми ресурсами и агрессивно конкурируя за рыночную долю, часто будут субсидировать предлагаемые сервисы и товары. Но если государство своевременно не примет надлежащие меры в рамках антимонопольного законодательства, то по мере становления рынок монополизируется со всеми вытекающими из этого негативными последствиями как для потребителей, так и для малого бизнеса.
Затраты, рентабельность, сроки окупаемости экосистем на примере ныне существующих. Есть ли у них будущее?
Трудно дать правдоподобные расчеты. Несмотря на возможность анализировать финансовую отчетность публичных компаний, мы не можем однозначно сказать, какую картину мы бы увидели, работай каждый из сервисов отдельно и, соответственно, какова степень влияния экосистемы.
Решение о создании цифровой экосистемы лежит в стратегической плоскости с горизонтом планирования в 5–10 лет. Даже обладая всей необходимой внутренней информацией, давать прогноз на такой срок — весьма неблагодарное занятие.
