2016-2017: Итоги и прогнозы

Часть 1: Порванный в клочья образ будущего

Над любым, кто рассуждает о перспективах 2017 года, будет довлеть год 2016, который начинался ожиданиями ухудшения ситуации во всех сферах, прежде всего, в экономике, причем почти для всех стран мира, начиная от «порванной в клочья» России и заканчивая балансирующим на грани финансового кризиса Китаем. И это не говоря уже о полном наборе военно-политических рисков. Но большая часть этих «планировавшихся рисков» не состоялась или реализовалась в ослабленном формате.

Можно назвать 2016 год «годом нереализованных страхов».

Отсюда вытекает и первый вопрос, который стоит задать, вступая в 2017 год, — а станет ли он годом реализации «отложенных» экономических и политических страхов? Ведь ни один из тех страхов, которые терзали аналитиков накануне 2016 года, не был полностью «снят». Или же на смену придут новые страхи?

Нереализовавшиеся страхи не были ошибочными или надуманными. Напротив, со стратегической точки зрения они были вполне реальными. Проблема в том, что долгосрочные тенденции в современном мире существенным образом корректируются тактическим стечением обстоятельств. И это, вероятно, важный «промежуточный» вывод из 2016 года, о котором стоит говорить накануне 2017. Сформулируем его следующим образом: торможение глобализации создало эффект, возможно, временный, при котором тактические события и маневры могут существенным образом скорректировать не только среднесрочные, но и долгосрочные тенденции политического и экономического развития.

Еще проще: казавшаяся незыблемой система социально-экономической и политической глобализации ослабла настолько, что тактические события, даже в форме «эксцессов исполнителей», начинают иметь значение. И пока не ясно, насколько существующие глобальные и региональные институты смогут ввести «роль личности» в предсказуемые рамки.

В целом 2016 год был годом в каком-то смысле экономической «антистратегии». Многочисленные тактические завихрения не продемонстрировали внятного вектора развития мировой экономики. Отсюда и второй важный, если хотите, «прогнозный» вывод относительно 2017 года, который определяется итогами 2016: в глобальной экономике и глобальной политике возникает устойчивая потребность в «новой институционализации». Существующие глобальные институты (от МВФ до ООН) утратили способность к стратегическому управлению процессами. Политизация деятельности международных институтов, втягивание их в полемику — прежде всего, на базе политических обстоятельств — между ключевыми странами выхолостило и без того ослабленный политический потенциал этих институтов.

Насколько ведущие глобальные силы, причем не только государства, а также крупнейшие корпорации, но и глобально значимые общественные силы найдут в себе потенциал для новой институционализации, и оттого, на каком уровне эта институционализация будет происходить, — эти обстоятельства в многом определят характер, а главное — темп и политических, и экономических процессов 2017 года. А с ними и возможность управления макроэкономическими процессами. Ибо большая часть того, что мы наблюдали в мировой экономике в 2016 году, относится как раз к микроменеджменту, но никак не к «конструированию будущего».

И отсюда — третий вывод, касающийся глобальной экономики, который мы можем сделать, обозревая итоги 2016 года: 2016 год запомнится всем нам, и экспертам, и политикам, и бизнесменам, и простым гражданам, тем, что именно в этом году из сознания людей, вовлеченных хотя бы косвенно в мировую политику и экономику, окончательно исчез целостный образ будущего.

То есть элементы будущего видны и относительно понятны, а в целом «образа будущего» нет ни у политиков, ни у экономистов, ни у футурологов. Какие же элементы будущего мы можем отметить? Кратко перечислим:

• Высокий уровень транспарентности финансовых коммуникаций, реализующийся как на корпоративном, так и персональном уровне. Безусловно, полностью поставить под контроль глобальный финансовый оборот будет трудно, однако общая тенденция налицо — принадлежность к «цивилизованному миру» (подчеркнем — как на персональном, так и на институциональном мире) будет определяться степенью прозрачности финансового оборота. Этот процесс, вероятно, уже прошел «точку невозврата», и есть смысл ожидать в 2017 году новых действий в отношении тех «узлов финансовой непрозрачности», в том числе и офшоров, которые все еще остаются «операционно пригодными».

Но такие процессы создают нарастающий спрос на «финансовую альтернативу» классическим, к тому же становящимся все более политически рисковым «мировым деньгам». Хотя, вероятно, «глокализация финансов», возникновение регионально адаптированных и относительно автономных от мирового финансового пространства систем оборота финансов, в том числе и инвестиций, дело более далекого будущего.

• Безбанковская среда финансового оборота. Пока это является некоей перспективой, но перспективой уже вполне ощутимой, фактически видимой. Но любой, даже локальный, финансовый кризис категорически ускорит движение в направлении отказа от классических банков. Важно и то, что экономические и социальные последствия возникновение безбанковской среды пока в полной мере не осознаны.

Изменение темпов развития финансовых технологий (как в трактовке FinTech, так и в относительно новом формате TechFin), расширение охвата экономических субъектов новыми финансовыми технологиями, но особенно характер этого развития, революционный или эволюционный, могут стать ключевой тенденцией всего глобального инвестиционного пространства на 2017 год, которая определит не только облик инвестиционного пространства в «мировом масштабе», но и специфику участия каждого конкретного человека в развитии этого пространства.

• Роботизация промышленности «второй модернизации». А как следствие — «вымывание» потребности в дешевой малоквалифицированной рабочей силе. Если эта тенденция получит полноценную реализацию, то не только классическая концепция «каскадирования производства», основа экономической глобализации, но и принцип «догоняющего социального развития», основа глобализации социальный оказываются под большим вопросом. Это грозит колоссальным социальным кризисом глобального масштаба.
• Сохранение национальных государств в качестве основы глобальной политики. Концепцию «сетевой глобализации», вероятно, следует уже рассматривать как неактуальную. Это не снимает с повестки дня тему дальнейшего укрепления транснациональных экономических структур, прежде всего, финансово-инвестиционных, однако переводит этот вопрос в формат прямой конкуренции в доступе к ресурсам с государственными институтами.

Одним из решающих обстоятельств для развития такой конкуренции будет способность России продемонстрировать способность к укреплению экономической и технологической базы своей государственности без дальнейшей утраты экономического суверенитета. Если Россия сможет обеспечить приемлемые цифры экономического роста в новом формате своего развития, «огосударствление», «осувереничивание» мировой экономики получит значительный импульс.

• Относительно более высокий уровень военно-силовых рисков, которые начинают при «вызревании» игнорироваться, при экономическом планировании, но при реализации наносят большой ущерб инвестиционной конъюнктуре, причем, эффект имеет долговременный характер. Вероятно, следует предположить, что в 2017 году чувствительность экономики к военно-силовым рискам может даже сократиться. Но эту тенденцию нельзя считать новой.
• Высокий уровень персональной информатизации. Информационное общество превращается из сервисного в системообразующую часть социально-экономического пространства, в котором, если не создается, то, как минимум, имитируется создание добавленной стоимости. Однако можно предположить, что 2017 год продемонстрирует некоторую усталость от базовой парадигмы современного информационного общества — интегрированных коммуникаций.

Происходит замедление поступательного роста и возникновения асимметрий в развитии информационного общества и связанных с ним технологий. Это в том числе может быть связано с нарастанием попыток административного регулирования информационного общества. И чем больше будет появляться коммерциализируемых технологий в пространстве информационного общества, тем больше будет стимулов для введения в него административного инструментария. В этом смысле 2017 год будет очень индикативным.

• Отсутствие доминирующего технологического вектора. Развитие технологий все больше нацелено на обеспечение развития сервисной среды, в том числе и потребительского сегмента. Маловероятно, что «технологический постмодерн» будет преодолен в 2017 году. Но если мы увидим появление признаков управляемого акцентирования технологий в той или иной сфере, причем акцентирования, в том числе и на уровне формирования общественных приоритетов, то можно будет предположить, что начинается закат развития технологий по «потребительскому» вектору и на первый план могут — вероятно, уже к 2020 году — начать выходить новые базовые, основополагающие технологии, свойственными новому циклу глобального технологического обновления. То есть начнется новый период резкого роста инвестиционной активности в то, что называется «основные фонды».
• Идеологическая консолидация как фактор государственного строительства и формирования региональных и транс-региональных систем взаимодействия. Классический пример в данном случае — ЕС, где вместо «экономических скреп» на первый план все больше выходят некие идеологические построения, причем весьма агрессивного толка.

Идеологическая сегментация глобального общественного пространства полностью противоречит той картине мира, которая была сформулирована в 1990м году в форме «конца истории». 2017 год важен тем, что может показать, насколько идеологическая консолидация и вытекающая из нее сегментация будут сохраняться только в мировой политике, а насколько этот подход начнет «просачиваться» в мировую экономику. Для развития идеологически сегментационных процессов в мировой экономике существуют все условия, созданные, в том числе, и в результате торжества политики санкций.

• Нарастающая транспарентность частной жизни. Происходит принципиальное изменение самого понятия «частная жизнь», проявление «навязываемой транспарентности» (например, требование наличия аккаунтов в социальных сетях для трудоустройства уже используется в отдельных крупных компаниях). Причем этот тренд является не столько культурным, сколько экономическим. Эта тенденция, вероятно, будет одним из наиболее принципиальных, в том числе и с точки зрения организации мировой экономики. Принцип «кастомизированного группового потребления», вероятно, рассматривается на будущее в качестве одного из ключевых драйверов мировой экономики, что подразумевает нарастание социально-потребительских и производственных асимметрий.

Продолжение следует…

Автор: Дмитрий Евстафьев, политолог, кандидат политических наук, профессор НИУ ВШЭ

 Мнение редакции может не совпадать с мнением автора