ENG
Новый всплеск интереса к будущему сланцевых углеводородов в последние несколько недель понятен: цена нефти на мировых рынках достигла отметок, делающих рентабельной добычу сланцевой нефти на большинстве месторождений в США. Но вопрос: насколько мы наблюдаем краткосрочную тенденцию, а насколько — проявление новой долгосрочной структуры мирового рыка? Ситуация непростая, ибо история американской «сланцевой революции», которых специалисты выделяют как минимум две, подчинялась чему угодно, только не формально строгим законам рыночной экономики.
«Сланцевая революция», которую мы наблюдали в 2012—2014 годах, была результатом стратегического понимания со стороны американской элиты невозможности в будущем гарантированно обеспечивать поставки углеводородов в США даже с учетом их максимальной диверсификации в «нулевые», включая рост масштабов и усложнение характера внешних политических и военно-силовых рисков. Экономические факторы были, видимо, вторичными, поскольку задачи повышения эффективности нефтедобычи и снижения производственных издержек по-настоящему оказались в фокусе внимания только в 2013-16 годах, когда были решены вопросы наращивания объемов поставок.
Согласно оптимистическим прогнозам, к 2018 году нефтедобыча в США должна выйти на объем добычи чуть ниже 10 млн баррелей в день, что примерно соответствует тому уровню, на котором находилась американская нефтедобыча в 1990-91 годах, до начала эпохи «энергетической расслабленности», связанной с периодом военно-силовой монополярности США и доминированием не только в глобальных финансах, но и контроле над ключевыми логистическими коридорами. США вернулись к статусу 1992 года — но заменив классические углеводороды на сланцевые.
Искать ответы на вопросы о будущем сланцевой революции только в рамках экономических факторов и обстоятельств бессмысленно. Кризис на рынке нефти носил прежде всего инвестиционный характер и произрастал из возникновения на определенном этапе принципиальной возможности осуществления масштабной коммерческой деятельности в сфере добычи сланцевых залежей при относительно низких объемах первоначальных инвестиций, создавая иллюзию сокращения инвестиционных рисков, но не затрагивая иные рисковые факторы (экологические, операционные, внешнеторговые), которые либо увеличились, либо остались на прежнем уровне.
Для понимания перспектив развития ситуации на рынке нефти, где «сланцевая» составляющая — вернее, нефть, которая считается «сланцевой» — объективно стала за последние годы исключительно важным фактором, надо оценить инвестиционную составляющую вопроса. И с этой точки зрения главная задача — обеспечить ввод в эксплуатацию новых «провинций» сланцевой нефтедобычи.
Судя по динамике добычи сланцевой нефти при уровне цен в 40 долл. за баррель нефти марки WTI, уже в ближайшее время встанет задача максимально быстрого замещения выбывающей добычи блоков Пермиан, Утика и Ниобрара. Наибольший вызов — падение добычи в Пермианском блоке, где в основном уже применены основные технологии повышения эффективности нефтедобычи. Положительная динамика блока Марселлус сможет обеспечить эффект только в краткосрочной перспективе. Компенсировать падение можно будет за счет ускоренного введения в оборот месторождений формации Хайнсвилл, а, возможно, и калифорнийских блоков, хотя там, как показала история Монтеррейской формации, ситуация неоднозначна.
Даже для сохранения нынешнего уровня добычи необходимо формирование «инвестиционного пакета» объемом не менее 180-200 млрд долларов за ближайшие 2-4 года с учетом реструктуризации долговых обязательств. Таких инвестиционных ресурсов в американском нефтегазовом секторе сейчас нет. Наблюдаемый рост инвестиций в сланцевую нефтедобычу, конечно, имеет значение, но он далек от требуемых величин. Маловероятно, чтобы инвестиционный пакет мог быть сформирован внутри только США. Но и для получения внешнего финансирования понадобится принятие политических решений по снятию бремени издержек со сланцевой нефтедобычи, проще говоря: списание долгов. А еще США нужно время для перестройки всей нефтегазовой отрасли на «сланцевые» технологии добычи и переработки, что затронет влиятельные группы интересов. Но такая возможность объективно существует.
Сейчас мы наблюдаем сочетание четырех факторов.
Первое. Формирование приемлемого ценового диапазона для всех значимых игроков на нефтяном рынке, вероятно, кроме Саудовской Аравии, которая оказалась неспособна к «оптимизации расходов», во всяком случае, пока. Остальные крупные игроки и на государственном, и на корпоративном уровне вполне могут эффективно обеспечивать высокий уровень рентабельности в диапазоне 52-65 долларов за баррель, мало завися от краткосрочных колебаний цены на нефть в этом диапазоне. При этом, сокращая «накопленные издержки», т.е. долги, и проводя реструктуризацию активов в форме менее радикальной, нежели банкротство и принудительное слияние.
Второе. Переход процесса снижения себестоимости за счет технологических факторов в эволюционную фазу. Не исключено, что мы станем свидетелями какого-то кардинального рывка в снижении издержек, хотя «вторая волна» сланцевой революции, которую связывали с резким повышением эффективности производства, оказалась существенно слабее прогнозов, хотя и развивалась в предсказанных рамках. Требуемый уровень рентабельности добычи сланцевой нефти будет определяться не столько себестоимостью добычи как таковой, сколько «накопленными издержками».
Третье. Невозможность дальнейшего игнорирования проблем, связанных с рентабельностью добычи и резервирования под экологическую реабилитацию соответствующих местностей. Хотя Дональд Трамп пришел к власти под лозунгом максимального облегчения деятельности американских нефтяников и уже принял ряд специфических решений по нефтедобыче, политическая ситуация в США лишает президента полной «свободы рук» в снятии экологических ограничений.
Четвертое. Необходимость решения социальных проблем отрасли. Развитие сланцевой отрасли постоянно сопровождалось «оптимизацией персонала», неизбежной на фоне доминирующей потребности в снижении издержек.
Сокращения числа работников в нефтяной отрасли в период 2015-16 гг. (хотя сложно однозначно разделить эффект технологической безработицы и результат «схлопывания» отрасли из-за сверхнизких цен) оказались более скромными, нежели предполагало сокращение числа буровых установок. Куда более значимыми были сокращения, достигнутые в 2010-14 гг. на фазе подъема отрасли. Очевидна не только зависимость занятости от нетехнологических факторов, но и приближение к пределу эффективного насыщения отрасли технологиями снижения издержек.
Но даже умеренная «третья сланцевая волна» может поставить под угрозу многие рабочие места, занятые избирателями Дональда Трампа, а масштабы «технологической безработицы» вряд ли могут быть компенсированы ростом добычи. И для Трампа это вызов не столько социально-экономический, сколько политический, который будет ограничивать его свободу рук во взаимодействии с «сланцевиками».
Как результат, инвестиционные процессы будут развиваться в условиях ограниченного доступа к оборотному капиталу: компании в сфере сланцевой нефтедобычи должны будут показывать как минимум положительную текущую рентабельность. А значит, «игра в демпинг» ради завоевания рынка станет затруднена, но не исключена полностью; во всяком случае, на начальном этапе, когда цены на нефть относительно высоки.
Но, думается, «третья сланцевая волна» объективно неизбежна и в ней заинтересованы не только американские производители, но и другие игроки, например, Китай, которому по многим соображениям не нужны высокие цены на нефть. Китай живо скупает активы для разработки собственных месторождений сланцевой нефти — и особенно газа, поскольку КНР заинтересована в постепенном переносе американских технологий и повторении пути США в плане обеспеченности энергоресурсами собственного внутреннего рынка на фоне некоторого снижения общемирового уровня цен на углеводороды. Интересы КНР объективно смыкаются с интересами США, одновременно противореча целям крупных производителей углеводородов (включая Россию), заинтересованных в относительно высоких ценах и ограниченном присутствии сланцевых углеводородов на рынках за пределами США.
Китай имеет третьи по величине в мире запасы сланцевой нефти (не менее 32-35 млрд баррелей) и крупнейшие в мире запасы сланцевого газа, которые являются ключом к энергетической безопасности Китая в условиях глобальной нестабильности и возможной угрозы одному или нескольким источникам углеводородов. Для Пекина коммерческая реализация этих месторождений не носит срочного характера: можно подождать, аккумулируя достаточные технологии для одномоментного выхода на очень низкие цифры издержек по добыче, и, главное, гарантированное потребление всех добытых объемов сланцевой нефти и газа. А апробацию новых технологий вполне можно провести и в США на уже известных месторождениях.
Именно Китай, вероятно, рассматривается США в качестве основного источника средств для инвестиций в инициирование «третьей сланцевой волны». И именно под задачу привлечения китайских инвестиций будут конфигурироваться ключевые параметры информационного потока, включая и экспертные оценки.
«Третья сланцевая волна» становится практически неизбежной как с точки зрения динамики развития отрасли, так и в силу конкуренции ключевых игроков мирового рынка. Новая волна будет, видимо, слабее «первой», которая обвалила цены на нефть с уровня 100+ долларов за баррель, но сильнее «второй», заявленной весной 2016 года, которая была преимущественно попыткой оказать давление на инвестиционное сообщество, убеждая его не переходить к форсированной санации отрасли. «Третья сланцевая волна» нацелена на окончательное утверждение нового статуса США на рынке нефти и газа, что неизбежно вызовет перестройку всей системы мировой торговли углеводородами. Для США принципиально важным станет закрепление статуса глобального поставщика нефти с фактически закрытым внутренним рынком (за счет полной перестройки и нефтедобычи, и нефтепереработки под сланцевую нефть), что даст Америке серьезные конкурентные преимущества на внешнем рынке. Однако этих целей придется достичь без повторения демпинговой войны и на относительно приемлемом уровне глобальных цен на нефть, который бы позволил устойчиво развивать отрасль в рамках, близких к стандартным принципам рыночной экономики — естественно, в условиях эксплицитного протекционизма внутри американского рынка.
Смысл «третьей сланцевой волны» для США заключается в окончательном завершении сланцевой революции в американской экономике, превращающей сланцевую индустрию в стабильный источник прибыли. «Третья сланцевая волна» будет не столько революцией, сколько неким «термидором»: «возвращением к истокам», к классическим моделям обеспечения энергетической устойчивости США, характерным для эпохи высокого уровня внешних рисков. Эффект «контрреволюции» будет усилен тем, что сланцевая индустрия будет постепенно переходить из рук «сланцевых революционеров» под контроль классических глобальных нефтегазовых компаний — не только американских. А само деление на «классические» и «нетрадиционные» углеводороды будет утрачивать фундаментальное значение.
Вопрос можно поставить и по-другому: то, по какому сценарию будет развиваться «третья сланцевая волна», будет отражать состояние и перспективы современных Соединенных Штатов. Возможны два варианта развития «третьей сланцевой волны».
По первому сценарию происходит ускоренный вывод на рынок больших объемов товарной нефти с ориентацией не только на внутриамериканское потребление, но и на экспорт в ЕС и Китай, который будет искусственно стимулироваться федеральным правительством США. Это будет означать, что «волна» рассматривается только как средство получения максимальных дивидендов от нынешнего пика нефтяных цен, а не как инвестиционный процесс. Управлять «волной» будут финансисты, заинтересованные не столько в формировании инвестиционного пакета на будущее, сколько в минимизации ранее понесенных убытков, и, по сути, занимающиеся «предпродажной подготовкой» «сланцевых» активов по модели, апробированной на нефтегазовых предприятиях Западной Вирджинии. Политически это означает дальнейшую разбалансировку американской элиты, при которой успешная реиндустриализация становится почти невозможной, равно как и возможность избрания Трампа на второй срок.
Второй вариант подразумевает максимально аккуратное поведение на рынке, ориентированное на длительное удержание относительно высоких цен на нефть. В этом случае на рынок выводятся умеренные объемы, а экспорт носит диверсифицированный характер. Ключевым же направлением развития станет «углеводородное импортозамещение» в США. Это будет отражать формирование в США нового экономического консенсуса, который носит как минимум среднесрочный характер и целью которого является формирование в США нового инвестиционно-промышленного цикла, основанного на извлечении ренты, связанной со сланцевой нефтью и газом. Главным фактором станет не текущая доходность, а возможность формирования нового инвестиционного цикла. Высока вероятность, что программа реиндустриализации будет успешной и приведет к формированию новой структуры американской элиты. Хотя судьба самого Трампа в этом сценарии может оказаться неблагоприятной.
Озвученный в ноябре 2017 года Международным энергетическим агентством сценарий развития американской индустрии сланцевых углеводородов несет в себе признаки обоих сценариев. Это указывает либо на манипулятивный характер прогноза, либо на отсутствие у его авторов четкого понимания стратегии развития. С одной стороны, прогнозируется резкий рост американской нефтедобычи до 16-17 млн баррелей нефти в день, что соответствует первому сценарию. С другой стороны, рост «уложен» в среднесрочный временной диапазон — до 2025 года, после чего нефтедобыча начнет «схлопываться» естественным путем. А это возможно при относительно спокойном и постепенном развитии инвестиционных процессов, а главное — при условии отсутствия масштабных демпинговых войн.
Конкретный сценарий развития «третьей сланцевой волны» в США будет важным сигналом: насколько США смогут сохранить единый вектор в принятии стратегических экономических решений?
Россия при любом сценарии получит серьезные возможности не просто укрепить свои позиции на глобальном рынке углеводородов, но и оказать решающее воздействие на то, насколько выбранный США вариант реализации «сланцевого потенциала» окажется эффективным. Ведь второй демпинговой войны на ценовых горизонтах ниже 40 долларов за баррель Brent может не выдержать не только Саудовская Аравия, что приведет к существенной перестройке глобального рынка углеводородов. Проблема только в том, чтобы правильно сконфигурировать собственную инвестиционную политику. Но вопрос о реструктуризации российской нефтяной индустрии, который может включать в себя не только стратегическую консолидацию, но и локальную демонополизацию, а также изменение характера инвестиционных процессов, вынесен на повестку дня. Следует только принять как аксиому факт, что стабилизации рынка по модели 2008—2012 уже недостижима.
