ENGЧто происходит, когда объективные, устоявшиеся не вчера правила в экономическом управлении подменяются стремлением найти «крайнего» или «жадного», и чего недостает в госрегулировании бизнес-процессов на примере таких, казалось бы, разных тем, как дедолларизация ФНБ, помощь гражданам в пандемию и реновация, «Инвест-Форсайту» рассказал директор Института стратегического анализа аудиторской компании ФБК «Грант Торнтон» (FBK Grant Thornton), доктор экономических наук Игорь Николаев.
«И вся-то наша жизнь — борьба». С бедностью
— Премьер Михаил Мишустин в рамках представленного Госдуме ежегодного отчета о результатах деятельности правительства критически отозвался о доброй части россиян, которая, имея перед своими глазами множество вакансий, не хочет работать, а потом в итоге жалуется на бедность. Только ли в этом, если внять словам премьера, корень бедности?
— Уточню: он сказал, не идут работать. Трудно согласиться с тем, что именно это обстоятельство — исчерпывающая причина бедности. Почему вдруг появляются такие характеристики и демонстрация такого понимания проблемы? На мой взгляд, это проистекает из того, что в нашей стране впервые, пожалуй, за постсоветскую историю задача борьбы с бедностью была обозначена в президентском послании Федеральному собранию еще 2003 года.
— Уже целое поколение выросло…
— Да, а в 2020 году мы сдвинули срок достижения цели сократить (обратите внимание: не преодолеть бедность, а сократить!) уровень бедности в 2 раза — с 2024 года по 2030 год. Получается, в 2003 году глава государства говорил: надо преодолеть бедность, а сейчас перед нами задача — ее только снизить. Причем совсем не кардинально, и то — к 2030 году. У меня вопрос: арифметически легко высчитывается 27 лет, не великоват ли срок? На фоне постоянных разговоров об экономических успехах, когда «всё круто и всё хорошо», почему же не решается эта проблема? Потому и рождаются такого рода объяснения — мол, да сами вы виноваты; мы-то всё делаем, создаем максимальные условия, а вы — не идете работать.
Примерно тот же подход прослеживается, на мой взгляд, в словах первого вице-премьера Андрея Белоусова, который почти одновременно с Михаилом Мишустиным заявил, что главное — обеспечить адресность социальной помощи. Оказывается, проблема бедности решаема при условии, что деньги будут доведены до действительно бедных. Я с такой узкой постановкой вопроса категорически не согласен. Собственно говоря, все результаты проводимой подобной политики подтверждают: в РФ таким способом уже пытались бороться с бедностью. Результат известен.
В том же ряду заявления чиновников — так, на санкт-петербургском форуме министр труда и социальной защиты РФ Антон Котяков сказал, что у нас до 80% бедных — это семьи с детьми. Выход, казалось бы, найден: помогаем только семьям с детьми! Но вот в прошлом году в противостоянии пандемии помогали данной категории, и что — сильно продвинулись?
Еще один аргумент в пользу того, что в данном случае нельзя действовать по методу «здесь раздали, в другом месте дали немного, а в другом — сослались только на адресность»: ведь мы помогаем за счет социальных выплат. Их доля в общих доходах населения достигла в настоящее время рекордных уровней: по итогам 2020 года она равна почти 21%, а за I квартал текущего года показатель стал равен 21,7%. Государство вроде наращивает поддержку тем же семьям с детьми; а воз, как говорится, с места не двигается. Это говорит о том, что не с того конца начали, не так делаете.
А что здесь не так? По моему мнению, следующее. Необходимо прежде всего брать в расчет, что реальные доходы населения состоят, кроме социальных выплат, из оплаты труда — и это основной источник дохода физлица, набирающий 60% (и больше) в его семейном бюджете. Это доходы от предпринимательской деятельности и собственности, а также прочие источники. Так вот, в России все последние годы сокращались доходы от предпринимательства. Если в 2000 г. они составляли 15,4% в суммарных доходах населения, то в 2020 г. — 5,2%. То есть мы не понимаем смысл поговорки, которую все наверняка слышали: можно раздавать рыбу, а можно (и это намного лучше) — удочки.
Между нацпроектами и «жадностью» ритейлеров
— С посланием 2003 года содержательно перекликаются нацпроекты, майские указы 2012 года и «Программа 2020», которая громко (правда, недолго) звучала еще в период президентства Дмитрия Медведева. Что из планов удалось реализовать?
— Разумеется, нельзя не признать, что были вложены весьма большие средства в реализацию национальных проектов. Другое дело, в них много было лукавства, скажем так. Например, по теме соотношения оплаты труда в различных отраслях. Достаточно вспомнить директиву об увеличении заработной платы врачей, научных сотрудников, чтобы она существенно превышала размер средней зарплаты по региону. Но ведь можно было перевести работника на 0,5 ставки (что нередко делалось) — задача оказывалась выполнена.
Определенные не то чтобы успехи, но все же позитивные результаты в выполнении нацпроектов, конечно же, достигнуты. Если сравнивать с 2000 годом, число бедных у нас, безусловно, снизилось: в тот год таковых насчитывалось 42 млн человек, а по итогам 2020 года — 17,8 млн. В то же время за последние 10 лет прогресса фактически никакого. В 2010 году численность населения в Российской Федерации с доходами ниже прожиточного минимума составляла 17,7 млн человек, а в прошлом году — 17,8 млн. Как видите, топчемся на одном месте. Период бешеных нефтяных цен, вне всякого сомнения, позволил подтянуть темпы экономического роста и уровень жизни; но за последние годы мы имеем все очевидные признаки застоя, и это еще мягко сказано. С 2014 года реальные доходы населения в стране последовательно падают: за последние 6 лет они сократились больше чем на 10%, плюс только за I квартал 2021 года — еще на 3,6%. Поэтому ситуация такова, что определенные результаты в преодолении бедности есть, однако картину в целом они сильно не улучшают. Особенно по динамике минувшего десятилетия.
— На одной стороне улицы — бедность, а прямо напротив ослепляет жадность. Несколько ранее Михаил Мишустин, комментируя всплески оптовых и розничных цен на гречневую крупу и подсолнечное масло, на уровне эпитета оформил свой упрек ритейлерам оптового и розничного рынков.
— Я считаю, в принципе неверно формулировать такого рода претензии бизнесу, потому что мы в последних, очень политизированных, спорах стали просто забывать: имманентно присущая любой предпринимательской деятельности сущность состоит именно в зарабатывании денег. Если не будет ставиться такая цель, бизнес попросту разорится. Это не благотворительность. Другое дело, чтобы не было ценового диктата и беспредела: вот тут-то как раз возникают вопросы к государству, к его институциональной системе, к правоприменению, но не к самим предпринимателям. Значит, должна выстраиваться соответствующая налоговая, в особенности конкурентная политика, чтобы не складывался монополизм, с одной стороны, у производителей, а с другой — у продавцов-рителейров. А что у нас? Ежегодно Федеральная антимонопольная служба выпускает доклады, в том числе о защите конкуренции в РФ, в которых прямо признаётся: в этой сфере есть серьезные проблемы, более того, значительный вклад в их консервацию вносят государственные органы. При чем же здесь «жадный» бизнес? «Не лучше ли на себя оборотиться?»
Лучше доллара в ФНБ может быть только юань?
— Чем примечательно уже ставшее резонансным заявление Антона Силуанова о дедолларизации Фонда национального благосостояния? Не придём ли в итоге к невозможности «свободного хождения» доллара?
— Вопрос правомерен, но я не думаю, что он нас коснётся в обозримой перспективе, наметив, грубо говоря, прямой запрет доллара. Но что обращает на себя внимание. Если ещё непродолжительное время назад кто-нибудь вот таким образом поставил бы даже видимость подобной задачи, все просто пожали б плечами и сказали — ну бред какой-то: конечно, никакого запрета доллара не будет. Сейчас так уже сказать нельзя. Мы вступили на дорожку, в конце которой может быть запрет доллара. Однако, повторюсь: в обозримой перспективе это маловероятно.
— Политика давит на экономику? Что не в первый раз происходит не только в нашей стране…
— Глава Минфина упомянул о политических рисках в первую очередь. Конечно, невыгодно менять долларовый эквивалент в ФНБ — прежде всего российской экономике. В прошлом году доллар относительно рубля вырос на 19%. Вы же понимаете: при наличии у вас этой валюты только за счет ее удорожания вы имеете потенциал заработать почти 20%. О таком мечтать только можно! Но даже не это ключевой здесь аргумент. Доллар может нравиться кому-то или нет, но к нему следует подходить прагматично. В настоящее время он по-прежнему остается главной международной резервной валютой. А мы из поля ее действия вдруг начинаем выходить. И она таковой является, по большому счету, не потому что выпускается Федеральной резервной системой США, которая имеет коварные возможности в неограниченном количестве печатать «зеленые бумажки». Доллар — титульная валюта одной из двух крупнейших экономик мира (уж точно на данный момент самой эффективной в мире экономики). Вот фундамент, почему «доллар и в Африке доллар». Если это обстоятельство начинают воспринимать с точки зрения политики, а не экономики, то поступают крайне нерационально, олицетворяя собой образное выражение «назло бабушке отморожу себе уши». От такого решения возникает некая развилка — если не доллар, тогда что? В ФНБ доллар занимает пока 35% активов; теперь на месте этой доли, согласно озвученным планам, доллару замаячил полный ноль.
— Это круто.
— Да, более чем. Что мы делаем? Мы увеличиваем долю в евро и резко — в юанях. Соответственно, вырисовывается расклад в ФНБ: евро должно стать 40%, юань — 30%, в золоте — 20%, по 5% в фунтах стерлингов и японских йенах. А было, напомню: 35% — в долларах, 35% — в евро, 15% — в юанях, 10% — в фунтах стерлингов и 5% — в йенах. У меня в этой связи вопрос — мы много говорим о санкциях и контрсанкциях, всевозможных рисках, поэтому вроде бы логично уходить от финансовой зависимости. Хорошо, ушли из доллара. Но у нас, как известно, санкции усиливаются и со стороны Евросоюза. Что будет следующим шагом: евро начнем изгонять из фондов? А если наметится такая тенденция, то сосредоточение на юанях в финансовых приоритетах повлечет риски, которые пока и представить никто не может. Хотя бы потому что курс китайского юаня не совсем рыночный: он жестко регулируется государством.
Когда политика становится поперек экономики
— Ваши впечатления о завершившемся Петербургском экономическом форуме? Какой проблематики на нем, на ваш взгляд, не хватает? Не слишком ли гламурно там все происходило?
— Не хватает откровенного разговора. Там выносились оценки состояния российской экономики, ее перспектив, а мне хотелось бы более непредвзятого анализа. Постоянно слышим, да ещё всё чаще почему-то в прошедшем времени, как хорошо мы прошли коронавирусную пандемию! Будто бы все закончилось. Но тогда надо указывать на причины, а они кроются в структурных особенностях отечественной экономики. Ведь в цивилизованных странах, где развиты — в отличие от нас — секторы туризма, общепита, гостиничного бизнеса (то есть сфер, которые сильнее всего пострадали от эпидемиологических ограничений и запретов), естественно, было снижение всех экономических показателей. У нас эти сферы так не развиты — вот мы и упали меньше.
Или чем не тема для обсуждения на ПМЭФ-2021: почему в тех же странах ОЭСР за ковидный год реальные располагаемые доходы населения увеличились на 2,7 %, а в России за тот же срок они, и без того невысокие, упали на 3,3%? Вот что людям важнее, а вовсе не то, что, по вашим расчетам, темпы падения экономики оказались меньше, чем вы ожидали. И почему в Западной Европе и Соединенных Штатах пошли на масштабную поддержку населения, а мы ограничились преимущественно семьями с детьми, а доходы населения при этом у нас продолжили свое падение?
— Игорь Алексеевич, вопрос вам не столько как экономисту, сколько москвичу. Можно ли каким-то образом корректировать шумный эксперимент с реновацией, стремительнее входящий в свою практическую плоскость, за которым стоит — пока в городских масштабах — «великое переселение». Как мы знаем, жители российской столицы справедливо сетуют, что их дома хотят сносить, наметив уничтожить вполне еще приличные. В то же время если совсем немного отъехать от МКАД, в переизбытке даже не ветхое, а аварийное жилье, и вот где действительно нужна настоящая реновация. Как вы объясняете такие «ножницы»?
— Подкорректировать, наверное, можно; но решения приняты, все графики утверждены; будем исходить теперь из того, насколько все будет возможно практически. А планы по реновации может скорректировать сама жизнь. Сегодня нельзя не видеть, что происходит с ценами на строительные материалы, в первую очередь на цемент и металлоконструкции. У нас же был опыт своего рода, когда лужковскую программу по переселению из хрущевок (тогда не применялся термин «реновация») все время сдвигали, так и не выполнив, между прочим, в полном объеме к 2010 году, как было намечено, — из-за мирового финансового кризиса 2008–2009 гг. Кстати, не все жилые дома в этой программе дошли до финальной стадии, они уже позже перешли в новую программу реновации. Так что глобальные экономические факторы могут существенно повлиять на ее ход и характер. По объему намеченного в Москве — да, можно, наверное, сравнить с «великим переселением»: на срок только первого этапа программы (2020–2024 гг.) предполагается начало переезда более 189 тысяч жителей из 1082 домов.
Что касается «ножниц» — на примерах градостроения в Москве и остальной России, за исключением пары-тройки успешных регионов. Фундаментальная причина столь разительного, причем неизменного уже не одно десятилетие, контраста — проблема межбюджетных отношений. До тех пор, пока столица и федеральный центр будут продолжать действовать в роли финансового пылесоса, ничего не изменится. Нужна большая децентрализация управления. С точки зрения бюджетно-налоговой политики не должно быть системы, при которой все средства «скопом» забираются в центр (порядка 60–70% всех доходов), а потом часть из них в форме трансфертов направляется обратно, чтобы хоть как-то выровнять бюджетную обеспеченность по стране. Это ненормально. Причем и возвращают деньги регионам неравномерно, не всегда исходя из объективных факторов. Это опять пример, когда политика очень сильно мешает экономике.
Беседовал Алексей Голяков
