ENGБанковский сектор в 2019 году зримо затормозил: произошло снижение темпов роста практически всех ключевых показателей. Динамика активов замедлилась по сравнению с предыдущим годом почти втрое — до 2,7% против 10,4%. Кредитование нефинансового сектора (в основном речь о предприятиях) сжалось почти в 5 раз — до 1,2% (против 10,5%). В меньшей степени сократилось потребительское кредитование — до 18,5% (против 22,4%), но это считается результатом плановых ограничений. Итоги прошедшего года и перспективы наступившего оценивает старший управляющий директор — главный аналитик Сбербанка Михаил Матовников.
Спорные ужесточения
— Чем обусловлено торможение? Какой вклад в эту динамику внесла политика ЦБ, с одной стороны, ужесточавшего регулирование, с другой, начавшего внедрять ряд технологических новаций?
— Прежде всего не надо сбрасывать со счетов фактор динамики экономики в целом: она замедлилась. Но есть и типичные именно для банковской системы причины замедления. Самый главный специфический фактор — ужесточение банковского регулирования. Регулятор с 2016 года предпринимал существенные усилия для того, чтобы снизить темпы роста кредитования, и в прошлом году достиг результатов, которые трудно не заметить.
— Вы имеете в виду замедление темпов розничного кредитования до 18,5%?
— Не только и не столько. Главный результат — замедление роста банковского бизнеса в целом. По итогам года динамика активов банков оказалась ниже, чем инфляция. Сжалось кредитование всех видов, поскольку все они подвергались ограничениям. Ограничивалось потребительское кредитование, ипотечное кредитование с первоначальным взносом до 20% — а это половина спроса. Для сдерживания потребкредитов начал использоваться показатель долговой нагрузки (ПДН), который критиковался банками как неадекватный, имеющий систематические искажения. Тем не менее объявлены планы распространения ПДН и на ипотеку.
ЦБ ограничивал и корпоративное кредитование. В первую очередь валютное, включая кредитование экспортеров. Был также введен 200%-ный коэффициент риска на кредитование компаний для приобретения ими долей в других компаниях — так называемые кредиты на M&A. В связи с этим под раздачу попали очень востребованные банковские продукты. Ведь через покупку юридических лиц структурируются все сделки с недвижимостью, все сделки на приобретение прав на месторождения, лицензий на их разработку — эти атрибуты являются неотчуждаемыми от компании, которая права получила. Таким же образом структурируются практически все сделки по продаже непрофильных активов. А это очевидно хорошие сделки — если кто-то покупает такой актив, значит, для него это актив, который он хочет развивать. Сюда попадают все сделки по реструктуризации корпоративных кредитов, в том числе вынужденные. И это тоже хорошие, правильные сделки: те, кто покупает активы проблемного заемщика, наверняка знает, что с ними делать.
Все перечисленное — это так называемые макропруденциальные меры, применение которых, как правило, связано с опасением, что где-то раздувается потенциальный «пузырь». Но были приняты и ограничительные пруденциальные меры в рамках обычного банковского надзора. Например, ЦБ выявил, что многие банки, выводившие активы, делали это путем кредитования компаний, которые в дальнейшем передавали деньги по цепочке. В результате вполне справедливых выводов регулятор ввел ограничения на подобные схемы, но под раздачу попали лизинговые и факторинговые компании. Кроме того, ЦБ отметил, что в рамках вывода средств банки сплошь и рядом выдают кредиты либо без обеспечения, либо с обеспечением невысокого качества, и в связи с этим провел реформирование оценки залогов. Новые требования таковы, что их не может выполнить ни одно промышленное предприятие — залоги расцениваются как недостаточно ликвидные. Для банков это означает создание завышенных резервов по таким кредитам, что делает эти кредиты весьма нежелательными, поскольку оказывает давление на прибыль и достаточность капитала.
К числу спорных решений можно отнести исключение из капитала так называемых «косвенных вложений в источники собственных средств» — большей частью это комиссионные доходы от продуктов, проданных в составе кредита, самый типичный из которых — доходы от страховок, проданных в кредит. Такие доходы не признаются в составе дохода и капитала банков, даже если кредит был погашен в полном объеме.
При этом, похоже, ЦБ не собирается останавливаться. У него большие планы. Только что выпущен доклад о системно значимых кредитных организациях: там предполагаются дополнительные требования к достаточности капитала для крупнейших банков. В совокупности все это составляет очень большой корпус ограничений и является беспрецедентным случаем — по мировым меркам — ограничения кредитной экспансии банков.
— Так уж и по мировым?
— Это реальный мировой рекорд. Это не шутка, не фигура речи. Такой масштаб (макропруденциальных прежде всего) ограничений был бы характерен для страны, которая долго живет в состоянии реального перегрева экономики: высокие темпы роста ВВП, бешеные темпы роста цен на недвижимость, фондовый рынок бьет все рекорды — и так происходит уже много-много лет. Мы ничего подобного в стране не наблюдаем. Для экономики, которая все еще не может выйти на траекторию сколько-нибудь нормального роста, масштаб такой политики, углубляющей спад, конечно же, удивителен.
Мифы о «пузырях»
— Возможно, ЦБ располагает более обширной, чем участники рынка, аналитической информацией, свидетельствующей о потенциальных угрозах, подразумевающих профилактические меры?
— Да, Банк России каждый квартал выпускает очередной обзор и находит очередной «пузырь», с которым нужно бороться. При этом большинство доказательств потенциального «пузыря» как минимум неочевидны, а большинство мер, которые вводятся, плохо обоснованы. Например, ограничение ипотечного кредитования с начальным взносом до 20% обосновывалось тем, что дефолтность по таким кредитам в полтора раза выше, чем по обычной ипотеке. При этом почему-то не было указано, что это превышение составляет 1,5% против 1%. Иначе говоря, все в рамках нормы. И главное, это один из самых надежных портфелей в экономике. По сравнению с рублевым кредитованием корпоративного бизнеса он безопаснее, с точки зрения дефолтов, в 5 раз. Для сравнения: валютные кредиты компаниям в сфере недвижимости — а это действительно рискованный сегмент рынка — взвешиваются с коэффициентом риска «всего» 150%. А попавшее под ограничения валютное кредитование экспортеров, напротив, исторически характеризуется минимальным уровнем дефолтов. То есть под ограничения попало как минимум два крупных сектора, характеризующихся наивысшим качеством кредитного портфеля. Поэтому не надо удивляться, что происходит замедление кредитования — это результат плановый.
— Но ограничения в секторе потребительского кредитования, судя по всему, имеют под собой основу.
— Вообще говоря, высокие темпы роста какого-либо рынка не обязательно означают, что на рынке есть проблема. Основные аргументы дискуссии, которая происходит вокруг потребительского кредитования, обычно такие: население нищает, ему не хватает денег, поэтому оно берет потребительские кредиты, грубо говоря, на колбасу. Но важнейшей причиной роста потребительских кредитов в последние два года является тот факт, что у нас вырос МРОТ. При этом самые высокие темпы роста доходов произошли как раз в сегменте самых маленьких зарплат до 15 тыс. рублей.
Если посмотреть на структуру потребительских кредитов, легко убедиться, что люди берут их не «на колбасу». Половина всего спроса на заемные ресурсы связана с обустройством дома — это покупка товаров для ремонта, бытовой техники, электроники, мебели. На втором месте автотовары — покупка каких-то аксессуаров, ремонт. Третья позиция — путешествия. И только ближе к концу списка идут покупки продуктов питания и предметов первой необходимости.
То есть пафос общественной дискуссии и реальные факты — это абсолютно разные вещи. А главное, нет никаких доказательств, что именно в потребительском кредитовании заложены основные риски банковской системы и что банки не умеют ими управлять. С 2013 года обанкротилась половина корпоративных банков. А специализированных розничных всего два — «Связной» и АТБ. Все остальные живы. Да, среди банков, заточенных на потребительское кредитование, есть проблемные банки. Но при этом все знают, что их проблемы связаны с кредитованием юридических
Вообще-то говоря, почему такое внимание к потребительскому кредитованию? Потому что там искать легче. При оценке корпоративного кредитования надо из-под фонаря уйти куда-то в сумерки. Нет, мы ищем под фонарем, потому что там искать легче. Более того, эффект от нескольких повышений МРОТ исчерпывается естественным образом — и это один из важнейших факторов замедления потребительского кредитования. Люди получили свои потребы, им больше уже не надо. Понимаете, деревья не растут до небес не потому, что Минсельхоз принял меры, а потому что для этого есть некие объективные причины. В потребкредитовании — абсолютно та же история. С одной стороны, гражданам больше не нужно, и они это понимают, с другой стороны, банки видят, что поток нормальных заемщиков заканчивается, и закручивают стандарты кредитования. Именно в этой стадии рынок находится сейчас.
К сожалению, единственным результатом ограничений ЦБ в этом сегменте стало не замедление рынка, а его перераспределение в пользу крупнейших универсальных банков. Более того, пострадали от этих ограничений именно специализированные розничные банки, у которых коэффициенты риска взлетели до небес, а показатели достаточности капитала, соответственно, упали. Даже такой высокорентабельный банк, как «Тинькофф» (рентабельность под 70%), вынужден был сократить дивиденды и привлечь новый капитал. Остальные стали просто сокращать объемы бизнеса. А поскольку свято место пусто не бывает, его заняли универсальные банки.
ЦБ вступил на путь конкуренции с банками
— Как вы оцениваете влияние на банковский сектор технологических новаций Банка России — запуск Системы быстрых платежей (СБП), организация маркетплейса, сбор биометрии?
— Это очень серьезные вещи. Изначально Банк России предлагал все эти новации как инструмент выравнивания конкурентной среды. Такой подход находил изрядную поддержку у банкиров. А потом выяснилось, что все не так просто.
При запуске СБП ЦБ предложил банкам оказывать услугу Р2Р бесплатно, объясняя, что все издержки окупятся за счет того, что в банки начнется приток средств. Но никто из банкиров не задал вопрос: а откуда? Они присоединились к СБП, не задумываясь о том, что обычно в озеро впадает много рек, а вытекает из него лишь одна. Когда выяснилось, что единственным бенефициаром СБП оказался банк «Тинькофф», а все остальные участники реально столкнулись с оттоком, банки начали массово вводить комиссию, обычно порядка 1%. Ровно на этих условиях клиент работал с банками и раньше.
Но ЦБ не остановился на достигнутом, а пошел дальше, объявив о намерении создать конкуренцию банковскому эквайрингу в торговых точках. Тут банки всполошились: ЦБ покушается на половину комиссионного дохода банковской системы, особенно розничного сегмента. ЦБ уже заявил о намерении запустить через СБП платежи по ЖКХ, перечисление зарплат и социальных выплат, а также платежи физлиц в бюджет.
Похоже, наш регулятор вступил на путь конкуренции со своими поднадзорными. Таких прецедентов в мире нет. Да, центробанки многих стран участвуют в создании систем быстрых платежей. Но есть два отличия. Во-первых, система создается только в том случае, если существует реальная проблема с такими платежами: для блага финансового сектора, а не для конкуренции с ним. И, во-вторых, это делается не в пику решениям, уже доступным на рынке.
В России не было проблем с переводами и без всякого участия ЦБ; более того, Россия, по данным международных платежных систем, — мировой лидер по темпам роста доли безналичного оборота. Какую реальную проблему решал регулятор, запуская СБП, непонятно. Такое впечатление, что он выбирает самые быстрорастущие рентабельные рынки и устраивает там свой бизнес.
— В случае с маркетплейсом — та же история?
— Похожая. Центробанк обещал банкам: подключитесь — и к вам потекут вклады. Но вновь банками не был задан вопрос: а откуда? Теперь мы уже точно знаем ответ. Если, к примеру, к системе подключились 100 банков, то банк из первой строчки в таблице по размеру ставки получит 60% новых вкладов, из второй — 30%, ну и в целом по первой странице списка размажутся оставшиеся 10%. Вторая и последующие страницы не получат ничего, у них пойдет отток вкладов. Это означает, что бенефициаров этой системы можно на пальцах одной руки посчитать. Все остальные банки будут вынуждены задирать ставки по вкладам, чтобы конкурировать с самыми рискованными представителями нашей банковской системы.
Маркетплейс, по планам ЦБ, должен содействовать росту конкуренции, в результате которой с рынка уходят самые слабые игроки. Но вместо рыночной конкуренции, где потребитель определяет победителя, ЦБ использует свои законотворческие возможности: принимается закон, который обязывает всех пользоваться исключительно решениями ЦБ, а потом через регулирование можно затруднить жизнь конкурирующим решениям.
Единая биометрическая система в том виде, в каком ее внедрял Банк России — еще одна яркая тому иллюстрация. ЦБ применяет повышенные требования к собственным биометрическим системам банков и настаивает на использовании его Единой биометрической системы (ЕБС). Это, безусловно, конфликт интересов, и их накопилось в ЦБ немало.
— Вы сняли у меня с языка вопрос. Разговор о банковской системе невозможен без темы конкурентной среды. Традиционно речь шла о распределении рынка между крупными госбанками и частными банками. Теперь фокус сместился на противостояние ЦБ и банкой системы?
— Это все-таки слишком сильно сказано. Рынок никуда не делся, банки продолжают конкурировать. Действия ЦБ в значительной степени представляют стратегический риск, с которым не так просто работать, если в руках ЦБ все инструменты: законы, регулирование, надзор, прямое владение конкурирующими продуктами и отсутствие целей по рентабельности.
Другое дело, что вокруг ЦБ действительно сосредоточился большой набор конфликтов интересов. И уже понятно, какую угрозу это представляет для стабильности банковской системы: она практически лишается комиссионного дохода. В результате банки становятся очень зависимы от экономического цикла и будут вынуждены компенсировать выпадающие доходы ростом процентных ставок по кредитам. В итоге это будет стоить экономического роста.
Когда регулятор покушается на расчетную функцию, это создает серьезную нервозность. Для сравнения: Центробанк Австралии, также принимавший участие вместе с банками в создании системы быстрых платежей, запретил своим представителям в совете директоров голосовать. То есть в мире очень осторожно относятся к определению границ компетенции регулятора.
Наш Банк России слишком активно взялся решать за бизнес, что ему нужно делать, какой проект хороший, а какой нет, куда инвестировать, а куда нельзя. Это очень и очень сомнительный подход. Надо понимать, что даже ошибки не являются проблемами. Они могут привести, например, к убыткам. Но это часть обычного экономического механизма. Задача регулирования состоит не в том, чтобы перестраховаться и исключить все опасные факторы. Задача — в установлении неких правил, которые оградят банки от принятия избыточных рисков.
Перспектива — долгое медленное сжатие
— В чем отличие основных вызовов, стоящих перед банковской системой в текущем году, от прошлогодних?
— Я бы не сказал, что мы стали находиться в какой-то принципиально другой реальности, мы остаемся примерно там же. Если говорить о специфике 2020-го, мы, скорее всего, напрямую столкнемся с резким падением процентных ставок, прежде всего — кредитных. Спрос-то зажат, и банки вынуждены конкурировать за немногих оставшихся заемщиков. Мы находимся в ситуации, когда перспектива сокращения маржи становится как никогда реальной. Поэтому банки с невысоким уровнем эффективности, с невысокой рентабельностью и, наоборот, с высоким уровнем издержек столкнутся с серьезными проблемами. С наибольшими рисками столкнутся банки, которые фондируются вкладчиками, а кредитуют юридических лиц. Потому что вклады — один из самых дорогих ресурсов, а кредиты юрлицам — относительно дешевый вид кредитования.
— Ожидать ли в связи с этим очередную, отличную от сложившегося тренда, волну отзывов лицензий и банкротств?
— Думаю, рекордов «пятилетки банковских чисток», когда с рынка в год выбывало порядка 10% всех банков, мы не увидим. Уже в прошлом году эта доля снизилась до 6%, и нечто подобное можно ожидать и в этом году — 20–25 банков. Знаете, в чем особенность нынешней ситуации? Дело в том, что медленное сжатие системы в связи с сокращением маржинальности, выпадением комиссионного дохода и т.д. может реально продолжаться достаточно долго. Это не краткосрочный взрыв, как в случае резкой девальвации или массовых дефолтов. Мы имеем дело с процессом, растянутым во времени. Это объективная реальность. Вот так сейчас устроен наш мир.
— В одном из интервью вы охарактеризовали ситуацию как «стратегический пессимизм». Он продолжает определять тон рынка?
— Рынок состоит из разных сегментов. Банки розничного бизнеса, несмотря ни на какие ограничения, скорее всего, выиграют: именно они будут определять лицо российской банковской системы лет через десять, в этом можно не сомневаться. С другой стороны, модель кэптивного банка становится все более и более неустойчивой. И, конечно, высокую степень неопределенности генерируют новые стратегические риски вокруг инициатив Банка России.
Но все же последнее слово скажет потребитель. Даже самый государственный бизнес не может не считаться с законами рынка, а весь мировой опыт показывает, что государственная монополия редко успевает за изменениями. Для России опасность состоит в том, что в итоге победителями выйдут иностранные игроки, которые пока в России особого успеха не имели, но вполне могут попытать счастья еще раз.
Беседовала Марина Тальская
