ENGЦентробанк поднял учетную ставку до 18% и заявил о том, что будет оценивать целесообразность ее дальнейшего повышения на следующих заседаниях. О том, какая судьба ждет динамику этого экономического индикатора, «Инвест-Форсайт» поговорил с руководителем направления «Экономика и финансы» Института современного развития Никитой Масленниковым.
— Никита Иванович, каких шагов ЦБ вы ждете от заседания 13 сентября? Будет ли ставка повышена? Останется на том же уровне? О снижении уже и не говорим…
— Хотелось бы верить в то, что ставка останется на текущем уровне 18%. В резюме-объяснении к своему решению Центральный банк проинформировал, что рассматривал, напомню, два варианта.
Первый — сразу поднять ставку до 20% и оставить сигнал «нейтральным». Либо поднять до 18%, но ужесточив сигнал, заявив, что на одном из ближайших заседаний может быть рассмотрен вопрос о повышении. На одном из ближайших трех заседаний — это я перевожу с «жаргона» банкиров.
Вот, собственно говоря, поэтому здесь и сейчас вероятность дальнейшего повышения это пятьдесят на пятьдесят.
— Регулятор объясняет подъем ставки «перегревом экономики» и необходимостью бороться с инфляцией. Давайте сначала о перегреве — что это за такой горячий зверь?
— Такой термин действительно есть. Это значит, что темпы роста экономики устойчиво, в течение нескольких кварталов превышают потенциальный выпуск продукции. Это действительно факт.
— Это серьезная проблема?
— Да, это серьезная проблема. Потому что перегрев, который помимо того, что это отклоняющийся вверх от траектории темп макродинамики внутреннего продукта, это еще и высокая инфляция. В этой области как раз и «зашито» то, что инфляция все первое полугодие только усиливалась.
Естественно, все это вкупе дает крайнюю неравномерность по отраслевой динамике. Хотя, конечно, у нас все сейчас притормозили, но кто-то больше, кто-то меньше. Собственно говоря, риск перегрева заключается в том, что когда вы его преодолеваете, вы выходите на стагфляцию. То есть темпы резко падают, сокращаясь примерно вдвое, а инфляция сохраняется на высоком уровне, как минимум выше инфляционной цели.
— И как из стагфляции выходить?
— Прежде всего стоит сказать, что выходить из состояния стагфляции можно годами. По общемировому опыту гарантированный выход из перегрева — это глубокая рецессия.
Нам это ни по социальным, ни по оборонным, ни по любым другим обязательствам крайне нежелательно.
Поэтому нам и нужно планомерно сдувать этот перегрев. Понимая, что в следующем году темпы роста будут гораздо более низкие, чем в текущем, Центральный банк прогнозирует от 0,5% до 1,5%, а медианный прогноз аналитиков — не более чем 2%.
При этом в 2025 году мы примерно в таком же состоянии и останемся. Но официальная инфляция, возможно, будет снижаться, до 5,0–5,5%. А дальше нам нужно потратить этот год на то, чтобы отладить механизм стимулирования частных инвестиций.
— Для чего это необходимо?
— Без них мы гарантированного роста в последующие годы, до 2030 года, не получим. Поэтому отладка такого механизма — главная задача регулятора: как стимулировать инвестиции.
— Ставка помогает обуздать инфляцию или есть и другие, не менее важные и действенные инструменты? В России? В мировом опыте?
— Это любые меры, которые позволяют сокращать разрыв между спросом и предложением. Ставка охлаждает кредитную активность, усиливает сберегательную, это необходимо, но крайне недостаточно.
Нужно стимулировать предложение. В наших условиях это делать достаточно сложно, так, например, мы только что сделали ровно наоборот: подняли налоги. Поэтому у нас и остается умеренность в льготных кредитах (а для этого еще и нужно оценить их эффективность). Нужно четкое целеполагание: какие проекты мы стимулируем в рамках нацпроектов, направленных на достижение технологического суверенитета.
И конечно, нужно инвестиционное стимулирование, которое на сегодняшний день как целостная система отсутствует. Мы до сих пор не определились, по отношению к каким отраслям, к каким инвесторам вы будете применять федеральные вычета из налога на прибыль. А это, если его в полном объеме применять, 17%!
Нет определенности, нет общего объема ясности — на сколько мы можем включать этот стимул. Первоначально исходили из трехсот миллиардов рублей, но этого, понятное дело, крайне недостаточно.
— Центробанк ставит целью инфляцию в 4%. Почему именно столько? Почему не 3% и не 5%?
— Объяснений внятных нет. Однако по российскому опыту складывалось так, что если у нас инфляция от 5% и выше, то инвестиционного роста у нас нет. То, что мы наблюдаем, это в известной степени лукавство, потому что здесь «сидит» огромная инфляция. То есть мы на большую сумму покупаем станков и оборудования, но реально все это физически тот же самый объем, а может быть даже и еще меньший.
Ну и потом это, конечно, спецоперация. Потому что производство сложного военного оборудования засчитывается в инвестиции.
Если все вот это убрать, то по нашему отечественному опыту, накопленному с 90-х годов, нам нужно 4–5% инфляции, это уже более-менее.
А в целом в мире для каждой экономики мира свои значения. В Европе и США это 2%, но там немного другие методики подсчета, в том числе зависимость инфляции и темпов безработицы. В общем, факторов много.
Центральный банк, исходя из того, как ему законодательство определяет мандат ответственности, и считает эти показатели.
При этом дискуссии идут. Одни говорят, что нам и 6% инфляции — вполне нормально. Другие говорят, что 3% — то, что нужно. Все это проверяется только практикой.
