ENG

Перейти в Дзен
Инвестиции, Интервью, Стартапы

Никита Ряузов: Молодежь равнодушна к люксовым брендам

В апреле 2021 года российский стартап Capsula, чью специализацию определяют как «личный онлайн-стилист с доставкой», сообщил о привлечении $600 тыс. инвестиций от фонда Expo Capital и других инвесторов. О том, почему стартапы такого рода кажутся перспективными, и о главных трендах на рынке венчурных инвестиций мы беседуем с управляющим партнером инвестиционного фонда «ЭкспоКапитал» Никитой Ряузовым. 

Главные тренды 

— Мой первый вопрос связан с недавним событием — сделкой со стартапом Capsula. Почему вы выбрали этот проект? Почему считаете его перспективным?

— Мы считаем перспективным направление торговли одеждой, так как в нем, на наш взгляд, существует несколько интересных трендов.

Во-первых, молодое поколение достаточно безразлично относится к люксовым брендам. Мы в 90-х почувствовали соблазны дорогих вещей: Gucci, Louis Vuitton. Но молодежь 15+ к ним достаточно равнодушна. У них есть свои молодежные бренды, которые мало известны более взрослой аудитории и несут в себе меньше престижа.

Во-вторых, практически все товары сейчас продаются через доставку. Начало этому тренду положили сервисы доставки еды. Если тебе привозят продукты на дом, ты начинаешь задаваться вопросом, зачем тогда ходить за вещами или лекарствами. Ожидание, что все привозят домой, приходит и на рынок одежды.

В-третьих, всё больше людей, и речь не только о молодежи, не хотят заморачиваться с подбором одежды. В принципе, приоритетность этой задачи — самому прийти в магазин, подобрать, примерить — достаточно сильно снижается. К тому же сейчас молодежь все больше времени проводит за компьютером, перед web-камерой. Соответственно, меньше требований к «люксовому» заявлению о себе.

Наконец, важно, что одежда — высокомаржинальный товар. Все эти тренды и обстоятельства указывают на то, что Capsula — достаточно интересная компания. Нам нравится, что формат коробки, которую привозят на дом, очень хорошо заходит в интернет-аудитории. Сейчас популярны видео на YouTube, где блогер что-то открывает: «Давайте посмотрим, что у меня в рюкзаке» или «Я распаковываю новую покупку». Поэтому нам кажется, что Capsula и подобные форматы торговли одеждой займут свою нишу. Я не говорю, что они полностью перекроют офлайн-магазины, но их популярность точно будет расти.

— Последний год заставил ли вас как руководителя венчурного фонда пересмотреть взгляды на перспективные направления инвестиций?

— Я бы сказал, это не настолько ярко выражено. Все равно инвесторы делают ставку на новую экономику, компании, которые меняют устоявшиеся бизнес-модели. Фонды вроде нашего пытаются заработать вместе с компаниями, которые быстро растут за счет пересмотра парадигм. В подавляющем большинстве случаев изменения так или иначе завязаны на IT-технологиях. Локдаун лишь ускорил массовое внедрение интернет-решений. Можно в тысячный раз повторить: travel, рестораны, коворкинги, места, где собирались люди, пострадали. Но это достаточно небольшой сегмент. Я бы сказал, в пострадавшей зоне оказались 10–15% всего объема венчурных инвестиций. Зато бенефициаром выступили медицина, дистанционное обучение.

 Как монетизировать искусственный интеллект?

Что интересного у вас в фонде за последние полгода или год произошло? 

 — Здесь можно продолжить разговор о медицине. Мы являемся одними из инвесторов компании Botkin.AI. Компания разрабатывает искусственный интеллект, диагностирующий патологии по медицинским изображениям. У них еще до коронавируса была реализована диагностика рака легких по КТ. Понятно, что в период Сovid-19 был серьезный подъем спроса на томографию. Некоторые регионы начали параллельно диагностировать людей, сделавших КТ на коронавирус, на предмет наличия онкологии легких.

Поскольку на фоне происходящего государство продолжает поддерживать развитие ИИ в медицине, наша компания была первой в России, кто получил регистрационное удостоверение медицинского изделия на искусственный интеллект в своей области. Имея такую регистрацию, Botkin.AI и те, кто пойдут по ее стопам, смогут с баланса медицинских учреждений получать платежи по определенной статье расходов. Пока этого регистрационного удостоверения не было, только наиболее богатые поликлиники и регионы могли запускать грантовые программы и платить за услугу ИИ.

— Почему так много читаешь, что там или сям какой-нибудь стартап разрабатывает искусственный интеллект для диагностики, и так мало слышишь, что пациент пришел в больницу, а ему искусственный интелект поставил диагноз?

— На сегодняшний день нейронные сети стали commodity, то есть простым решением. На рынке появилось достаточно много датасетов, то есть размеченных картинок, верифицированных врачами, на базе которых можно обучить нейронную сетку. Продукт, который определяет наличие рака с вероятностью 99,9%, на самом деле уже не так сложно сделать. Но монетизирует продукт только наша и еще несколько компаний, их можно пересчитать на пальцах одной руки. Во-первых, технологию надо интегрировать в удобную версию для пользователя-врача. Это должен быть привычный врачу интерфейс, полностью интегрированный с его рабочим местом. Во-вторых, изображение и оборудование, которое его делает, бывают разного качества. В свое время компания, где мы инвесторы, вообще думала делать диагностику оборудования на основании изображений. То есть когда софт видит не патологию человека, а ошибки, которые генерит само железо. Основная задача сейчас — не столько создать нейронную сеть, которая будет что-то находить, сколько сделать для врача инструмент полностью под ключ.

— И над этим сейчас вы работаете?

— Это уже реализовано в той или иной степени. Но и здесь нет предела совершенству, не говоря о погружении в новые нозологии, будь то рак молочной железы или работа с головным мозгом. Задача — делать все более интегрированные врачебные решения, увеличивать скорость анализа. Это тоже KPI: одна сетка смотрит 20 секунд, другая — 2 секунды. Скорость имеет значение. Еще один важный момент, который здесь надо отметить, — продукт полезен на больших потоках информации. То есть если вы приходите в дорогую частную клинику, где у врача один пациент в час и врач достаточно квалифицирован, продукт не добавит большой ценности. У такого врача есть много времени, он спокойно все посмотрит, у него взгляд натренирован. А когда ежеминутно поступают КТ людей со всей Москвы, которые вообще не про онкологию, продукт становится очень актуальным решением.

Венчурные фонды и российский инвестклимат

— Факт, что многие люди были на удаленке, а некоторые остаются на ней до сих пор, повлиял на рост числа заявок в инвестфонды от инициаторов проектов?

— Я думаю, в первой половине прошлого года, когда началась пандемия, такой эффект был. Некоторые фонды говорили: «Нас завалили проектами, дайте денег». Мы такого не видели. Потому что проекты тоже замерли. Они не понимали, как общаться с фондами дистанционно. А фонды не понимали, как оценивать проект дистанционно, потому что, особенно на ранних стадиях, важно чувствовать энергетику основателя и команды, их химию, насколько их мироощущение совпадает с твоим. На видеозвонках это было очень непривычно. Кроме того, во всем мире возросла степень неопределенности, предсказывать риски стало сложнее. Поэтому наш фонд во втором и третьем квартале прошлого года не делал сделки. Потом все наладилось, стало более привычным. И проекты набили руку, и фонды научились чувствовать энергетику и прогнозировать риски.

— Во всех докладах про российскую венчурную индустрию говорится, что ее главная проблема — отсутствие экзитов и малое количество стратегических покупателей. Что вы об этом думаете? И как выходите из ситуации?

— Думаю, это правда. Но, к счастью, начинает меняться. Все больше крупных компаний начинает понимать, что покупать какие-то проекты не так страшно и лучше, чем делать самостоятельно с нуля. Понятно, что первопроходцами и ориентирами индустрии являются Сбербанк, «Озон», может быть, «Авито», HeadHunter, то есть крупные компании, которые во многом формируют венчурную индустрию. Сбербанк особенно активен в формировании этой идеологии, у них есть «Сбербанк 500». Постепенно другие компании подтягиваются как покупатели. Многие крупные компании начали делать корпоративные венчурные фонды. Наш фонд работает в парадигме, что в России продать что-нибудь, условно говоря, за $20–30 миллионов можно, а за $200–300 — уже очень сложно. Поэтому мы работаем в сегменте относительно недорогих проектов. Мы стараемся зайти в компанию, которая оценена, условно говоря, в $2 миллиона, и в идеале выйти за $20 миллионов.

Чтобы остаться в диапазоне, где много покупателей?

— Да, совершенно верно. Когда к нам в России приходит проект, который оценивает себя в $40 миллионов, наверное, мы просто отказываемся, если не видим близкого потенциала развития бизнеса за рубежом, где спектр покупателей шире. Кстати, у нас в этом году был первый экзит. Мы вышли из компании Auto1, она провела IPO. Компания торгует подержанными автомобилями по всей Европе и имеет штаб-квартиру в Германии. Там мы достаточно хорошо заработали, соответственно, часть собранных денег фонд выплачивает нашим инвесторам. Мы запускаем второй фонд, куда рассчитываем собрать в два-три раза больше денег, чем сейчас у нас под управлением. В общем, растем потихоньку. И наши инвесторы, надеюсь, довольны результатами, которые мы показываем.

Беседовал Константин Фрумкин

С рассказом об инвестфонде «ЭкспоКапитал» можно познакомиться в прошлогоднем интервью Никиты Ряузова

Следите за нашими новостями в удобном формате
Перейти в Дзен

Предыдущая статьяСледующая статья