ENG
Когда в 2010 году произошло извержение исландского вулкана Эйяфьятлайокудль, среди реакций на это событие, наполнивших прессу и социальные сети, можно было наблюдать большое количество насмешек над экоактивистами, в особенности теми, кто специализировался на борьбе с парниковыми газами и глобальном потеплением. Ведь экологи предполагают, что вину за загрязнение атмосферы несет человечество и экологическая обстановка на планете определяется прежде всего антропогенными факторами; таким образом, экологическая политика имеет смысл постольку, поскольку реализуется через регулирование человеческой деятельности; когда же выясняется, что экологическая ситуация может быть резко изменена совершенно неподконтрольными неантропогенными силами, когда пыль и парниковые газы в невероятных количествах выбрасываются в атмосферу вулканом, экологические активисты оказываются лишними.
Именно поэтому, хотя глобальное потепление, казалось бы, порождает постоянные поводы для деятельности экологических активистов, оно же наносит по этой деятельности два серьезных удара. Во-первых, масштабы изменений, лежащих в основе глобального потепления (независимо от их причин), столь велики, что заставляют сомневаться в возможном успехе любой целенаправленной человеческой деятельности в этой сфере. Во-вторых, глобальное потепление сопряжено с учащением засух, ураганов, наводнений и других экстремальных явлений, каждое из которых создает ситуацию, когда все планы улучшения общества откладываются, и становится наглядно видно бессилие человечества.
Поводы поддеть сторонников экополитики возникают всякий раз, когда разражается серьезная катастрофа: как сообщает французский философ Жан-Пьер Дюпюи после страшного тихоокеанского цунами 2004 года:
«Французский геофизик, некогда министр образования и социалист, воспользовался поводом, чтобы открыто свести счеты с политической экологией: цунами в Азии опровергает постулат о том, что природа несет добро!»
Тут очень любопытно сравнить реакцию на пандемию COVID-19 двух известных современных авторов, которые, хотя исходят из совершенно разных позиций и относятся к происходящему прямо противоположно, сходятся в одном важном пункте: оба они считают, что постигшая мир эпидемия враждебна полной условностей цивилизационной сложности и отбрасывает нас к некоему «сырому», примитивному бытию. Российский консервативный мыслитель Александр Дугин утверждает:
«Уже сейчас видно, что пандемия смыла либерализм (глобализацию). Das Man распылен, на его место выходят более жесткие реальности. Еще немного кое-кто похихикает, но уже недолго осталось. Из-за горизонта появляется нечто по-настоящему зловещее и рискованное — заря бытия (о котором забыли). На примере Запада, который уже намного глубже в пандемии и чрезвычайной ситуации, чем мы, видно, как быстро исчезают либеральные химеры даже там, где они были укоренены».
Как видим, в этом тексте Дугин оценивает пандемию чрезвычайно серьезно, в то время как всемирно известный итальянский философ Джорджо Аганбен, наоборот, сравнивает COVID-19 с обычным гриппом и обвиняет власти и СМИ в необоснованном распространении паники — однако вызванные пандемией карантинные меры, отсутствие физического общения и т.д. действуют в том же направлении, отбрасывая людей от социальной сложности к «голой жизни»:
«Люди настолько привыкли жить в условиях вечного кризиса и вечного чрезвычайного положения, что, кажется, не замечают, что их жизнь сведена к чисто биологическому состоянию и лишилась не только всех социальных и политических свойств, но и человеческих, и эмоциональных».
Итак, бедствия, с которыми мы сегодня время от времени имеем дело, угрожают не существованию общества, но порождают надежду на откат, инволюцию социальных отношений; именно поэтому они могут оказаться орудием в арсенале консервативной риторики. Когда наступает бедствие, например землетрясение, все благие долгосрочные проекты откладываются ради текущих неотложных мер. Начинать реформы и эксперименты можно не сейчас, а потом, когда кончится чрезвычайная ситуация, когда пройдет тяжелое время, когда наступят хорошие времена — в этом смысле консерватизм заинтересован в ощущении постоянной чрезвычайной ситуации; именно поэтому он заинтересован привлечь наше внимание к экстремальным бедствиям, чья чрезвычайность, по крайней мере, очевидна и не требует доказательств. Кстати, в условиях чрезвычайной ситуации, когда разрушается инфраструктура, возникает угроза голода и болезней и т.д. , рушатся любые долгосрочные планы на будущее, наступают золотые дни также и ситуативного консерватизма, который перестает быть оппозицией развитию (ибо нет развития), а становится мужественной программой самосохранения.
Культурная антропология катастроф должна начинаться с предположения, что сначала катастрофы приводят к упрощению социальных отношений. Потому и экологическая предусмотрительность, являющаяся самой исторически поздней и самой неочевидной для выживания формой цивилизационной деятельности, страдает от катастроф в первую очередь. Негативному отношению к экоактивизму способствуют не только извержения вулканов, но и, скажем, эпидемии: как замечает Валерия Дараган (см. ее статью «Экология ковида» в журнале «Наука и религия»), пандемия ковида имеет в том числе негативные экологические последствия, поскольку пандемия привела к экономическому кризису и понижению благосостояния, а экологическая сознательность возрастает только при определенном уровне качества жизни. То есть нет никакой специфической связи между эпидемией и экоактивизмом, но вызываемые катаклизмами потрясения вызывают общее упрощение социальности и угнетают наименее укоренившиеся активности.
Сегодня фундаментальным политическим вопросом или, если угодно, актуальным для политики философским вопросом становится вопрос о возможности, то есть о том, способно ли человечество с помощью коллективных действий серьезно изменить к лучшему обстоятельства своего существования. Этот вопрос фундаментальнее других политических споров, ибо если ничего сделать нельзя, то бесполезно спорить о том, что именно надо сделать.
Природные катастрофы демонстрируют бессилие человека, но жизнь не сводится к переживанию катастроф.
