ENGНил Фергюсон. Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798‑1848. — М.: Центрполиграф, 2019
«Экономическую историю капитализма нельзя считать полной, пока не будет предпринята попытка объяснить, как Ротшильды стали так феноменально богаты», — пишет Нил Фергюсон во введении к своей капитальной работе, основанной на материалах из лондонского архива Ротшильдов.
Истоки
Повествование о доме Ротшильдов автор начинает из глубины веков, характеризуя особую ситуацию еврейства в Европе. Законодательные запреты на взимание процента и объективная потребность в кредите входили в непримиримое противоречие. Выход состоял в том, что в законах, запрещающих ростовщичество, для евреев было сделано исключение. Но право предоставлять кредит было отягощено многочисленными ограничениями во многих других правах.
Основатель династии Майер Амшель Ротшильд, отец пяти сыновей и пяти дочерей, начинал свою деятельность в еврейском квартале Франкфурта (Юденгассе), за пределами которого не имел права ни жить, ни приобретать собственность. Он занимался торговлей тканями и монетами, а также посредническими операциями.
«Французская революция буквально снесла стены франкфуртского гетто и позволила Ротшильдам начать свое феноменальное, беспрецедентное и с тех пор никем не превзойденное экономическое восхождение» («Мировые банкиры», с. 11).
Взлет Ротшильдов происходил в драматических обстоятельствах наполеоновских войн, континентальной блокады и острой потребности в деньгах, которую испытывали все правительства воюющих стран. Именно ссужая деньги правительствам или спекулируя уже существующими государственными облигациями, Ротшильды нажили основную часть своего колоссального состояния.
Революционные новации
«Несомненно, самым важным вкладом Ротшильдов в экономическую историю было создание поистине международного рынка облигаций» («Мировые банкиры», с. 15).
Разработанная ими система позволяла богатым инвесторам вкладываться в долги государств, покупая имеющие международное хождение облигации с фиксированной процентной ставкой. Растущий международный рынок облигаций свел вместе представителей элиты, достаточно богатых, чтобы вкладывать деньги в такие активы, и достаточно проницательных, чтобы оценить преимущества новых активов по сравнению с традиционными формами вложения богатства (прежде всего в землю). Облигации были ликвидными. На главных европейских биржах их можно было покупать и продавать пять с половиной дней в неделю. В другое время и в других местах ими торговали неофициально. Такие облигации могли приносить большой доход от прироста капитала. Единственным их недостатком был риск крупных потерь.
Уже обладая огромным богатством, Ротшильды преумножали его, инвестируя в «технологические прорывы века». Начиная с 1830‑х годов, они играли ведущую роль в развитие европейской сети железных дорог. С какой целью Ротшильды вкладывались в новейшие пути сообщения?
Нил Фергюсон отмечает в их действиях несомненный парадокс. Они делали это не ради того, чтобы предоставить возможность быстрого и удобного передвижения для жителей Европы. И не ради «сбережения общественных средств, о чем позже писали многие специалисты по экономической истории» («Пророки денег», с. 545). И даже не ради объединения рынков и мобильности рабочей силы. Нет, их всего лишь привлекала прибыль, которую можно было получить, разместив акции железных дорог по открытой подписке. Однако этот узкий и корыстный интерес привел в итоге и к удобству передвижения, и к объединению рынков, и к мобильности рабочей силы, и к сбережению общественных средств, ибо роль железных дорог была поистине революционной.
Но если сегодня мы воспринимаем железные дороги как несомненное общественное благо, то в XIX веке к такому пониманию пришли далеко не сразу, видя в новом средстве передвижения нечто дьявольское, а Ротшильдов обвиняли в том, что они «запрягли сатану».
Уникальная семья
В ХХ веке ни один человек, ни одна семья не владела (и сегодня не владеет) такой долей мирового богатства, какими владели Натан и Джеймс как частные лица в 1820‑1860 годы. На протяжении целого столетия, с 1815-го по 1914-й, эта многонациональная компания была крупнейшим банком в мире. Экономическое и политическое влияние «дома Ротшильдов» было таким, какого не было впоследствии ни у одной банковской корпорации. Ротшильды больше напоминали членов королевской семьи, чем аристократию или средний класс.
Серьезный и труднообъяснимый вопрос: почему Ротшильды-потомки — сыновья, внуки и правнуки основателя династии Майера Амшеля — сохраняли мотивацию к работе, тогда как в типичном случае наследники состояний теряют ее. Не менее трудный вопрос, почему братья и кузены при всех неизбежных конфликтах сохраняли постоянное продуктивное взаимодействие.
Вплоть до 1860-х годов пять «домов» сотрудничали так тесно, что невозможно обсуждать историю одного, не говоря об истории всех пяти: они во всех отношениях были составляющими многонационального банка. Даже в первом десятилетии XX века система компаний продолжала функционировать так, что английские Ротшильды имели финансовую долю в Парижском доме, а французские Ротшильды — долю в Лондонском доме. Но, в отличие от современных многонациональных банков, фирма Ротшильдов всегда была семейным предприятием, а право принятия решений было строго монополизировано партнерами.
Пацифизм
Что влияло на взлеты и падения рынка облигаций XIX веке? Ответ на этот вопрос, как утверждает Нил Фергюсон, является ключевым для понимания истории банка Ротшильдов. Несомненно, важную роль играли экономические факторы — особенно условия для краткосрочных займов и привлекательность альтернативных частных ценных бумаг.
Но самым главным фактором была политическая стабильность — прочный мир. На этом была основана уверенность вкладчиков (особенно крупных инвесторов, формирующих рынок, вроде самих Ротшильдов) в способности государств — эмитентов облигаций — продолжительное время выполнять свои обязательства, то есть выплачивать проценты по своим облигациям. Поэтому Ротшильды были постоянными, последовательными противниками войны, а их пацифизм служил в XIX веке предметом постоянных обвинений и легенд.
Исторический анекдот приписывает Гутле Ротшильд, матери пяти братьев, решительные слова:
«Войны не будет, мои сыновья не дадут на нее денег».
Нил Фергюсон размышляет, как же случилась катастрофа 1914 года, если Ротшильды были пацифистами и обладали влиянием остановить войну? Он показывает, что идея «Ротшильды не позволят воевать» в начале ХХ века была не просто известной, а даже модной. Между тем в этот период они уже отступали перед «милитаризацией буржуазии»:
«Если империализм конца XIX века имел свой военно-промышленный комплекс, то Ротшильды, безусловно, были его частью. Однако здесь прослеживается парадокс: рост военных расходов имел политические последствия, отнюдь не благоприятные для богатой элиты, к которой принадлежали Ротшильды» («Мировые банкиры», с. 573).
В 1914 году неизбежности войны не было, и тогдашний глава дома Натти надеялся на дипломатическое разрешение кризиса.
Ротшильдовская идея
Мифология «дома Ротшильдов» — тема необъятная. Мифологию создавали и великие писатели, и желтые писаки. Вероятно, именно Бальзак сочинил одну из самых известных легенд «антиротшильдовского» канона. В романе «Банкирский дом Нусингена» он описывает коммерческую операцию банкира: крупную спекуляцию на исходе сражения при Ватерлоо. Эта легенда обросла многими невероятными подробностями вплоть до присутствия Натана на поле битвы и его головокружительной скачки бок о бок с Веллингтоном.
Всю историю действий Ротшильдов до, во время и после битвы Нил Фергюсон рассматривает шаг за шагом и устанавливает, что они на Ватерлоо ничего не приобрели или даже потеряли. Впрочем, быстро все восстановив. Нил Фергюсон неоднократно, но не очень удачно вспоминает рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда». Он полагает, что герой рассказа перед смертью иронически прозвал бедного музыканта Ротшильдом. Но по тексту это настоящая фамилия нищего флейтиста. Чему служит такая резкая деталь — особый вопрос, обсуждаемый в «чеховедении». Фергюсон советует своим читателям изучить этот рассказ, чтобы понять, в какой нищете жили европейцы той эпохи. Мне кажется, нищета маленького городка в черте оседлости не дает представления об уровне жизни всех европейцев.
К сожалению, Фергюсон ни разу не упоминает и, видимо, не знает главный «антиротшильдовский» русский роман. Это «Подросток» Достоевского с его центральным утверждением, что «ротшильдовская идея» — это предельное зло, это дьявольщина, уничтожение всего высокого, прекрасного и героического. Достоевский настаивает, что «ротшильды» и деньги — это ничтожество, которое нагло говорит всему свету:
«Вы Галилеи и Коперники, Карлы Великие и Наполеоны, Пушкины и Шекспиры, вы фельдмаршалы и гофмаршалы, а вот я — бездарность и незаконность, и все-таки выше вас, потому что вы этому подчинились».
Тут возникает социальная и моральная проблема. Если XIX век был веком процветания Европы, постоянного повышения уровня жизни, невиданного взлета наук и технологий, образования и медицины, то и дом Ротшильдов внес свой вклад в очеловечивание условий существования. Если XIX век был веком невиданных прежде страданий, жестокости, бесчеловечности, разрушения высших ценностей, то Ротшильды несут за это огромную ответственность, ибо их влияние на все происходящее было колоссальным.
Посвященный Ротшильдам двухтомник Нила Фергюсона включает в себя и многие другие серьезные проблемы. Борьба Ротшильдов против антиеврейских законов, за эмансипацию евреев. Драма Ханны Ротшильд, полюбившей христианина. Благотворительная и меценатская деятельность Ротшильдов. Объединение Италии, объединение Германии — и дом Ротшильдов.
Хотя в заглавии второй книги стоят даты «1849‑1991», автор опирается на материалы архива только до 1915 года. Все, что касается последующего времени, уместилось в краткую, чисто информационную заключительную главу и эпилог.
«Со всей ответственностью заявляю, — пишет Нил Фергюсон, — что те члены семьи Ротшильдов, которые читали первые варианты рукописи, не выступали в роли цензоров. С самого начала было официально решено, что я имею право неограниченно цитировать любые материалы архива Ротшильдов в Лондоне до марта 1915 года (времени смерти 1-го лорда Ротшильда)» («Пророки денег», с. 668).
Автор: Елена Иваницкая
