ENG
Представители новой власти Афганистана вновь посетили Москву, где прошли международные переговоры. Страна остается в бедственном экономическом положении. Нельзя сказать, что его не усугубляет ставка на архаизацию частной жизни и допустимость разрушения повседневных рыночных практик.
ООН прогнозирует, что к середине 2022 года 97% афганцев окажутся за чертой бедности. Такой силы шок ныне переживает экономика Афганистана. Уровень жизни в стране, и без того низкий, стремительно падает: цены растут, работы нет, деловая активность сокращается. Российские корреспонденты отмечают, что подешевели с 2021 года только дрова — у людей нет денег отапливаться зимой. Между тем афганские денежные знаки обесцениваются. Финансовая система во многом парализована. Валютных резервов нет; они заморожены США. Все это отягощается неправильной политикой в отношении общества и экономики, которая особенно не любит грубости и дикости.
Афганистан не возвращается к мирной жизни, но надеется на возврат к ней при новой власти. Эта власть ведет войну с повстанцами Севера, стоящими за более светскую форму власти и свое включение в кабинет министров, и созданными при участии США другими радикальными исламистами — террористами ИГИЛ, которые считают себя более правильными религиозными людьми, нежели талибы. Начали формироваться национальные повстанческие отряды. Талибы казнят преступников и сочтенных за таковых, но тела их запрещено выставлять напоказ. На этом фоне ускользают из внимания многие важные вещи, касающиеся экономики и её связи с повседневной жизнью людей.
Свадебные салоны закрыты, развлекательные заведения работают осторожно или прекратили функционировать. Новая власть требует от горожан жить по аскетичным и асексуальным нормам VII века, провозглашенным некогда в Аравии. Женщины напуганы, неуверенность в безопасности возрастает. Одежда должна быть скучной, «религиозной», а следовательно, её нет смысла покупать и продавать в большом количестве. Если некуда ходить, нет смысла и следить за прической, пользоваться косметикой. Мужчинам — ухаживать за бакенбардами, усами и бородками. В частном порядке музыку слушать пока можно, но едва ли стоит думать, что сфера музыкального и околомузыкального отдыха будет сохранена в обществе с религиозной тоской в качестве главной идеи. Она является обязанностью, а не частным делом.
Спорт, особенно женский, и связанная с ним торговля не рассчитывают пережить «реставрацию» аравийского быта VII века. Зачем нужен спорт, если его не было в раннем средневековье? По этой логике не нужны ни акробаты, ни театры, ни кинотеатры, ни салоны красоты, ни боулинг или бильярд, ни многое иное. Потребности людей во всем этом политически словно бы отменяются, а значит, отменяются целые пласты городской экономики. То есть экономический шок от краха прежней власти и бегства американцев дополняется стрессом для торговли, которая должна теперь адаптироваться к средневековой аскезе.
Понятно, что основная масса горожан до крайности бедна. Но и деньги отсутствуют не у всех: обстановка заставляет людей с ними прятаться, вместо того чтобы побуждать их работать на активизацию экономических процессов. В том раннем средневековье, которое так нравится новым правителям Афганистана, франкский император Карл Великий давал своим управляющим поместий совет: полученные от продажи продуктов деньги превращать в сокровище — прятать. На рынок им возвращаться не следовало. Это никак не способствовало развитию торговли и производства. А вот страх конца света в 1000 году дал старт строительной лихорадке в католической Европе (строили соборы); на это шли все средства, так строительство стимулировало рост экономики.
Мечетей в Афганистане построено много. Но зачем строить развлекательные и торговые объекты, если рынок сжимается в ожидании сжатия? Деньги в такой обстановке скрываются, не стимулируя производство, не создавая новых рабочих мест. Почему это так работает? По той же причине, по которой экономика современного капитализма растет приблизительно с такой же скоростью, какую имел рост в конце XVIII века или весь XIX век. Может быть, пока даже медленнее, несмотря на весь прогресс автоматизации производства и транспорта. Несмотря на роботов и автоматизированные линии.
Ответ прост: наша экономика — это экономика людей, как бы это странно ни звучало. Если людям мешают жить так, как хочется, если их повседневные практики, и без того бедные в Афганистане, ограничены, микроструктуры экономики оказываются под моральным и даже большим давлением, а экономическая энергия общества подавляется (как иначе закрепить VII век в XXI веке?), то провоцируется сужение рынка. А сужение рынка производит нечто обратное росту; сокращение рабочих мест сокращает спрос, падающее потребление давит малые и средние фирмы, сжимает потоки оптовых заказов и дает общий негативный эффект. Если люди справляют затратные свадьбы, если они любят рестораны, музыкальные центры — для экономики это хорошо. Надо только расширять потребности и интересы, чтобы экономика выигрывала ещё.
Талибы никогда не изучали экономическую науку. В их руководстве — люди с религиозным воспитанием, а это сужающая мышление практика. Однако это уже не юнцы из пакистанских лагерей для беженцев, которых за еду вербуют в фундаменталистские «школы», а опытные управленцы. Потому они могли бы знать: люди, которые все время молятся, работают плохо в плане производительности труда. Но если сам труд становится формой молитвы, его результаты возрастают. Более того: результаты становятся как бы плодами молитвы. Не в этом ли была созидательная экономическая сила протестантизма?
Действия наперекор описанному принципу ничего хорошего экономике не дают. Экономика любит бережное к себе отношение, что означает бережное и терпеливое отношение бюрократии к повседневным практикам людей. Здесь нужно ограничивать и моралистов, и бизнес, бездумно считающий, что у его работников слишком много свободного времени — и никаких проблем с заказами ни у кого не возникнет, если люди будут меньше отдыхать и покупать. Упор на этику бедных кочевников Аравии VII века — плохой стимул для торговли. Надо выбирать: активизация рынка или диктат архаичной морали, а в придачу к нему — хаос, страх, недоверие, раздражение и новое усиление гражданской войны.
Экономика Афганистана переживает стресс. Все общество переживает стресс. Среди прочего в Афганистане продолжается распад системы здравоохранения. В больницах люди не получали зарплату много месяцев, нет лекарств и топлива для автомобилей. Лекарства в дефиците. ООН бьет тревогу: до половины детей недоедает.
В образовательной сфере дела немногим лучше. Немало городских магазинов и мастерских закрылись или сократили активность. Это особенно касается всего, связанного с внешним видом людей, включая пошив одежды, уход за кожей и стрижку. Принесенные талибами на штыках нормы быта убивают рынок. Массы разнорабочих в городах и окрестностях остались без работы. Они недовольны, даже если согласны с тем, что экономика последних 20 лет поощряла «разврат и иные удовольствия».
Если экономика сокращается, запасы терпения людей тоже следует считать сокращающимися. Афганцы легко нанимались в партизанские отряды раньше. Что помешает им наниматься в таковые против талибов? Это можно делать за более правильный религиозный уклад жизни, можно — за расширение свободы повседневной жизни, а можно без обоснования — просто за деньги. Плюс имеются многие предпосылки для роста недовольства.
Из этого новой власти стоило бы сделать вывод: надо найти в Коране такие суры, что обоснуют даже не прекращение моральной атаки на экономику, а дадут людям больше частной свободы, чем ранее. Особенно это касается женщин; воевать с ними опасно.
Политическую экономию при этом следует срочно начать изучать. Она не так проста, не так поверхностна, как может показаться после прочтения брошенных американцами их учебников экономики — «Экономикс». С повседневной жизнью людей и микроструктурами экономики нельзя обращаться грубо.
