ENG
Развитие глобальной экономической ситуации, ожидания серьезного экономического кризиса, который, начавшись в финансовом секторе, может затронуть все отрасли и секторы глобальной экономики, инициировав глубочайшую трансформацию всей экономической архитектуры, ставит вопрос об адекватности существующей структуры внутренних экономических связей в России и в целом — структурной и пространственной организации экономики.
Очевидно, что экономическая архитектура России, даже с учетом изменений, произошедших в ней с 2014 года и отражавших последствия оказавшихся более жесткими, чем предполагалось, санкций, была рассчитана на сохранение в относительно модифицированном формате той системы экономических связей и «векторной структуры» развития экономики, характерной для постсоветской России, но в целом была заложена в последнее десятилетие существования СССР.
Показательными являются проекты в сфере ТЭКа, осуществляемые в последние годы, предполагающие изменение приоритетности рынков и создание новых форматов присутствия на рынках классических углеводородов. Но они почти никак не меняют направленность развития важнейших секторов российской экономики и стремятся лишь к ограниченному изменению взаимоотношений с крупнейшими экономическими игроками «коллективного Запада», даже с учетом остроты и нарастающей персонификации санкционной политики. Очень показательны на этом фоне сложности, испытываемые «Газпромом», действующим пока в основном в рамках традиционной пространственной экономики, унаследованной еще от СССР.
Это было не просто отражением восприятия обострения отношений с Западом как случая «торговли по частностям», но и демонстрировало отсутствие у российской экономической элиты стратегического понимания перспектив развития глобальной экономики и последствий геоэкономических и технологических изменений для российской экономики. Российская экономическая элита запаздывает в осознании тех последствий потенциального экономического кризиса для нее и на персональном, и на коллективно-системном уровне.
Показателем запаздывания стала ситуация фантомных противоречий и циклической экономической и геополитической «торговли» с Белоруссией. При всей важности отношений в рамках Союзного государства РБ и РФ этот вектор геополитических интересов России отражает традиционную «западническую» парадигму пространственного развития страны, вряд ли сохраняющую прежнюю актуальность даже сейчас, а тем более — вряд ли он будет столь же острым и болезненным в процессе и после геополитических трансформаций. При своевременных пространственных геоэкономических трансформациях в России в начале 2010-х годов, отношения с Минском не имели бы той степени остроты и эмоциональности, сформировавшейся сейчас.
В полной мере последствия ожидаемого глобального экономического кризиса предсказать пока невозможно. Но для России возникает реальный риск оказаться на обочине глобальных экономических процессов в новом формате и быть включенной в процессы нового экономического роста даже не как «полупериферия», как это было в последние 40 лет, а как периферия, окончательно утратив возможность влиять на развитие ключевых технологических цепочек, одновременно являющихся цепочками добавленной стоимости.
Единственным значимым исключением, усиливающим позиции России в глобальной геоэкономике являются сильные позиции в Арктике. Но этот вектор экономического развития сам по себе не будет порождать процессы экономического роста, играя преимущественно роль «ресурсной базы» и геополитического плацдарма. К тому же в силу понятных инвестиционных причин Арктика, вероятно, станет ареной конкуренции не на этом, а только на следующем цикле глобальных трансформаций, когда Россия сможет воспользоваться ее потенциалом.
В посткризисных условиях Россия не будет иметь безусловных гарантий своего места в системе экономического роста даже по таким кажущимся сейчас бесспорными направлениям экономической деятельности, как глобальная энергетика и формирование новой системы глобальной логистики. По обоим этим направлениям Россия может столкнуться с жесткой конкуренцией и политическим давлением со стороны различных сил, в том числе позиционирующихся сейчас как союзники Москвы.
В особенности это касается ситуации в глобальной энергетике, где выстраивается многоуровневая система конкуренции с использованием как методов политического администрирования, так и механизмов манипулирования в области технологий и технологического инвестирования.
Может возникнуть ситуация, когда Россия окажется вынужденной продолжать, как и сейчас, использовать имеющиеся у нее военно-силовые возможности в качестве инструмента поддержания своего влияния в мировой политике, но в существенно более худших и политических, и экономических условиях: когда современная хаотизация, дающая России определенные возможности для влияния не только на политические, но и на экономические процессы, начнет уступать место новой институционализации.
Это геоэкономическое поражение окончательно закрепит преимущественно сырьевой характер российской экономики и «офшорную» модель позиционирования российского бизнеса, основанную на реинвестировании монетизированной ренты за пределами российской экономики.
Российское руководство понимает возникающие риски. С этим связано выдвижение в Послании президента РФ Федеральному собранию тезиса о необходимости разработки программы пространственного развития. В частности, президент России Владимир Путин сказал следующее:
«Предлагаю развернуть масштабную программу пространственного развития России, включая развитие городов и других населённых пунктов, и как минимум удвоить расходы на эти цели в предстоящие шесть лет. Обновление городской среды должно базироваться на широком внедрении передовых технологий и материалов в строительстве, современных архитектурных решениях, на использовании цифровых технологий в работе социальных объектов, общественного транспорта, коммунального хозяйства, что в том числе позволит обеспечить прозрачность и эффективность системы ЖКХ, чтобы граждане получали качественные услуги и не переплачивали за них. Такой масштабный проект — это новые экономические и социальные перспективы для людей, современная среда для жизни, для культурных и гражданских инициатив, для малого бизнеса и стартапов. Всё это послужит формированию в России массового, деятельного среднего класса».
Это заявление является в социальном блоке послания одним из немногих элементов, который можно отнести к стратегически значимым, выходящих за рамки «работы над ошибками» по вопросам экономического и социального развития. Хотя они и нашли выражение в самой общей форме, вопросы пространственного развития обозначают готовность Кремля не только к среднесрочному системному планированию, что было очевидно уже полтора года назад, но к комплексности решения проблем, когда системность подхода должна компенсировать неэффективность конкретных исполнителей. Значимость такой трактовки особенно очевидна на фоне раскритикованной ранее «Стратегии пространственного развития Российской Федерации до 2020 года», представленной в 2016 году Министерством экономического развития; она говорит о серьезности вопроса и готовности властей использовать для решения возникающих проблем политический, а не только организационный ресурс.
Основная проблема «Стратегии» — полная концептуальность, оторванность от реальных процессов и ориентированность на решение в основном бюрократических задач. «Стратегия» также практически не учитывает перспективную глобальную геоэкономическую ситуацию и исходит из долгосрочной неизменности архитектуры глобальной экономики и механизмов инвестиционных процессов.
Программа пространственного развития может быть эффективна, только если будет восприниматься и использоваться в качестве инструмента среднесрочного планирования экономических и социальных трансформаций, а также обеспечения этих трансформаций ресурсами, формируемыми не только на основании коммерческого понимания эффективности тех или иных экономических действий или проектов, но и на основании спланированных общегосударственных интересов. Программа пространственного развития могла бы стать мягким инструментом интеграции новых экономических групп в центральные элементы экономической и социально-политической «повестки дня» высшего руководства, а также преодоления становящейся все более деструктивной межклановой борьбы среди «старых» олигархических кланов.
Фокусная ситуация, обнажившая деструктивность дальнейшего развития межкланового противоборства по нынешнему сценарию, — попытки организации выборов губернатора Санкт-Петербурга по своей сути являются отражением узости пространственной «повестки дня» в лоббистских отношениях, когда все силы кремлевских кланов оказываются брошены на нарастающую взаимно деструктивную борьбу за влияние в «старом» экономическом центре, вполне способном потерять свое значение в ходе грядущих геоэкономических трансформаций. Но ситуация в Санкт-Петербурге — не единственный подобный «фокус».
Ряд существующих в России олигархических кланов дозрел до перехода к новой, «постофшорной» модели развития и социально-политической легализации. Программа пространственного развития, при условии сохранения над ней политического контроля, даст им возможность получить новое пространство для маневра, развития и реализации экономических амбиций, уводя их в сторону от противоборства вокруг традиционных, зачастую символических «активов».
Участие в Программе пространственного развития поможет отделить «ответственные» лоббистско-олигархические группировки от «офшорной аристократии», стремящейся сохранить традиционную парадигму экономического поведения, и в этом смысле будет враждебна интересам России не только по операционным соображениям (коррупция), но и по стратегическим. А значит, должна быть в той или иной форме политически и социально «утилизирована».
Современное противоборство элитных кланов происходит в основном за созданные ранее активы — как минимум активы, сформировавшиеся в расчете на позднеглобализационную модель развития российской экономики как сателлитной по отношению к европейской. В этих условиях клановое противоборство вместо того, чтобы быть толчком к развитию конкуренции проектов и моделей развития, просто закрепляет устаревшие парадигмы, легитимизируя дальнейшее направление в них организационных и иных ресурсов.
Именно поэтому Программа пространственного развития должна быть нацелена на формирование новых центров кристаллизации и институционализации экономических тенденций и экономических интересов, способных эти тенденции организовывать и взаимоувязывать. А не играть роль дополнительного источника бюджетного финансирования для надстройки созданных в 1980-е — ранние 1990-е годы экономических систем новыми технологическими элементами. Сегодня как никогда Россия и ее руководство может себе позволить хотя бы «очагово» использовать стратегию «чистого листа».
Программа пространственного развития может и должна стать основой для второго, «стратегического» контура управления экономическим развитием страны, фактически инструментом легализации этого контура в общественно-политическом пространстве России и формирования системы «социальных лифтов» не только в пространстве государственного управления, что естественно, но и применительно к реальному сектору экономики в целом. Вокруг проектов и программ пространственного развития можно было бы выстроить давно назревшую программу реформы системы государственного управления, дающую возможность эффективного сочетания различных механизмов, а при условии нахождения нового политического консенсуса и конституционную реформу. В качестве практических элементов возможной программы пространственного развития видело бы правильным обозначить следующие:
- Абсолютный приоритет выстраивания нового в социально-экономическом и политико-институционального пространства в Прикаспии, который, вероятно, будет оставаться единственным операционно и политически доступным для России перспективным центром экономического роста.
Прикаспий, несмотря на свою исключительно высокую экономическую привлекательность, является регионом, политическую ситуацию там характеризует значительный элемент манипулятивности. Это прекрасно осознается геополитическими конкурентами России: прежде всего США, значительно активизировавшими свою политику на этом направлении, но также ЕС и КНР. Политическая, тем более военно-политическая, дестабилизация этого пространства будет иметь для России крайне тяжелые последствия, в том числе с точки зрения перспектив участия в развитии глобального логистического коридора «Север-Юг», даже если негативные процессы не затронут Каспий как таковой, что, впрочем, маловероятно.
В контексте сохранения влияния на развитие процессов в данном центре экономического роста принципиальным становится сохранение партнерских отношений с Азербайджаном и особенно Казахстаном (в том числе, возможно, вне контекста ЕАЭС), а также исключение внешнего манипулирования регионом.
- Восстановление экономической и социально-образующей роли территорий в бассейне Волги и сопряженных с ней экономических и социальных пространств в качестве основы геоэкономического развития страны. Сдвиг центра экономического развития на Восток в условиях отсутствия благоприятных тенденций на Западе.
Необходимо предотвратить риск оживления тенденций поволжского политического регионализма и автономизма, который на этапе развития глобальных кризисных тенденций может быть особенно опасен. Требуется новое осмысление политической роли Приволжского региона как одного из не только экономических, но и политически опорных пространств России.
Развитие данного пространственного элемента с учетом особенностей ситуации должно осуществляться на базе принципов «частно-государственного партнерства», и на базе стратегического плана развития, учитывающего не только внутрироссийские реалии, но и вписанность Приволжского региона в глобальные экономические и социально-политические процессы, проявляющиеся, например, в попытках манипуляций со стороны внешних субгосударственных сил.
- Приоритет участия в тенденциях и проектах глобального пространственного развития по линии «Север-Юг» с реализацией принципа логистической диагональности, позволяющей России эффективно встроиться в различные по вектору логистические проекты. Условием обеспечения этого приоритета становится значительное ускорение процессов социально-экономического развития на Южном Урале, не только с точки зрения реализации глобально значимых логистических проектов, но и в целом в плане создания нового индустриального ядра, ориентированного на участие в процессах экономического роста и, вероятно, геополитического и геоэкономического переформатирования на Среднем Востоке, становящегося сердцевиной глобальных геополитических процессов уже в краткосрочной перспективе.
- Создание нового «фокуса» экономического роста в пространстве за Омском. Ситуация 2018 года показала крайнюю затрудненность реализации федеральных интересов в имеющемся операционном пространстве. Данная проблема не может быть решена ни через простое увеличение финансирования, ни через реорганизацию системы управления.
Восточной Сибири и Дальнему Востоку необходимо как минимум два или три новых институционализированных «фокуса» экономических и социальных процессов, сравнимых по своему масштабу с крупными урбанизированными центрами Западной Сибири, но выстроенных на новой технологической основе и обеспеченных качественно новой системой финансовых коммуникаций.
- Умеренная реиндустриализация Центрального региона, в особенности областей к востоку и юго-востоку от Москвы, с целью снизить социальное давление на столичный регион, убрать из него в среднесрочной перспективе избыточную сервисность и рекреативный характер экономического развития, порождающие социально опасные диспропорции.
Одним из решений, способствующих такому развитию ситуации, мог бы стать перенос административного центра Центрального федерального округа из Москвы в один из городов Центрального региона за пределами Московской области с формированием вокруг него административной и обеспечивающей инфраструктуры макрорегионального значения.
- Перевод процессов развития Арктики в среднесрочный, постепенный и максимально комплексный режим с достижением максимального уровня инфраструктурной обеспеченности региона. Это связано с характером вызовов России на данном направлении с превалированием не экономических, а военно-политических факторов. На нынешнем этапе принципиальным становится военно-политическое и инфраструктурное обеспечение суверенитета в регионе и только затем — достижение неких формальных показателей развития.
Обозначенные направления пространственной политики технологически и организационно осуществимы даже на нынешнем уровне развития государственной системы России. Их необходимость обуславливается объективно существующими потребностями развития соответствующих регионов, а главное, может быть увязана между собой содержательно и по времени. С политической точки зрения практическая реализация Программы пространственного развития может стать как минимум элементом процесса формирования нового «посткрымского» консенсуса на уровне экономически и социально вовлеченных слоев населения и элиты.
