ENGВ августе минувшего года правительство РФ приняло концепцию развития водородной энергетики в стране. Согласно данной программе, планируется разработать и ввести в действие профильные кластеры при одновременном осуществлении пилотных проектов по производству и экспорту водорода. О подробностях проекта «Инвест-Форсайту» рассказал директор Фонда энергетического развития, заместитель председателя Совета потребителей услуг «ФСК ЕЭС», член Общественного совета при Министерстве энергетики РФ и экспертного совета Агентства стратегических инициатив Сергей Пикин.
Многофункциональность газовой турбины
— В Минпромторге, исходя из общей стратегии правительства по промышленному использованию водорода, заявили о планах создать в 2027 году отечественную водородную турбину мощностью 65 МВт. В связи с этим риторический вопрос: а что мешало этим направлением заняться, собственно, раньше (учитывая отдельную историю об успешных водородных проектах в СССР, правда, в военных целях)?
— Принципиально даже не то, что у нас готовы создать водородную турбину. Начнем с того, что в настоящее время в России идет процесс ввода в эксплуатацию газовой турбины. А это — весьма сложный агрегат. В советское время шло развитие паросилового оборудования, но никак не газотурбинного, которое было представлено в незначительном количестве машинами малой мощности. О промышленном характере их производства и применения (разумеется, уже соответствующей мощности) для больших электростанций и речи не велось.
Поэтому сейчас газовые турбины вошли не только в стратегию развития, но и в конкретные планы по строительству; под них разработаны программы, позволяющие их закупать. Это уже рабочий механизм. И на основе того, что создается газовая турбина, открывается следующая технологическая стадия функционирования турбины на другом газе — водороде.
Я бы так ставил вопрос: базовой задачей энергетики стоит создание современной газовой турбины, а водородный компонент в ней — лишь ее важная опция. В принципе, она и не настолько незаменима.
— В чем же тут дело? В «моде»?
— В какой-то мере и мода диктует правила. Но в странах ЕС идут все-таки дальше «моды» и рекламного креатива: испытывают газометановые смеси, чтобы имелась возможность работы турбин по смешанной схеме, и мы также двигаемся в эту сторону, реализуя идею снижения выбросов СО2. Укоренено мнение, что электроэнергетика едва ли не в решающей роли ответственна за загрязнение окружающей среды; но здесь следует различать, что основные проблемы в этом плане обусловлены использованием угля. С переходом на водород ситуация будет заметно меняться, и Россия чутко улавливает этот тренд, планируя занять существенную долю на мировом рынке водорода.
Как несложно предположить, если у вас не будет внутреннего рынка водорода, было бы странно вам стремиться преумножать этот сектор энергетики за пределами своей страны. И он, внутренний рынок, в Российской Федерации уже налажен: в металлургии, медицине, аэрокосмической промышленности. Но поставлена цель перевести его на более «бытовые вещи», что, безусловно, кратно увеличит его объем.
В РФ энергетика в ее старых формах имеет минимальный углеводородный след
— Образно говоря, с багажом, наполненным водородом, Россия пробует войти в зеленую энергетику?
— Да, энергетика у нас, если хорошо разобраться, не такая уж и грязная — по сравнению даже с европейскими странами, такими как Польша, например, у которой доля угля просто колоссальная. Германия только за последние годы перешла на «зеленые рельсы», длительное время обогреваясь главным образом углем. Кстати, атомную энергетику в ФРГ намерены полностью закрыть уже к концу 2022 года.
У нас же АЭС, ГЭС, станции газовой генерации все-таки имеют минимальный углеводородный след; в этом плане совершенно неслучайно президент России Владимир Путин отметил, что отечественная энергетика уже давно — одна из самых чистых в мире. Хотя по классификации европейских специалистов — не самая «зеленая». Однако с точки зрения цифр постоянного снижения СО2 — далеко не самая вредоносная для природы и здоровья человека в сопоставлении и с ведущими странами мира, и особенно — с развивающимися.
Так что ныне водород выступает данью одновременно и традиций, и хайпа. Насколько это окажется серьезным, долговечным промышленным решением, в какой степени новшество станет востребованным, будет зависеть, по сути, от «внешнего принуждения» к нему, от формирования мотивации к развитию. И здесь углеводородные налоги в их сегодняшнем виде — то, что понуждает так или иначе переходить на новый вид топлива.
Углеводородное лобби само заинтересовано в новом топливе
— Можно ли уже сейчас предсказать и по возможности предотвратить конфликт интересов между энергетиками? Насколько в принципе может дать знать о себе нефтегазовое лобби?
— Его потенциальные представители, думаю, сами заинтересованы в водородной новации. Недавняя встреча председателя правления ПАО «ИнтерРАО» Бориса Ковальчука с премьер-министром России Михаилом Мишустиным, на которой рассматривались результаты деятельности компании за 2021 год, выявляет в полноте картины, насколько и эта крупная госкомпания будет подвержена углеводородному регулированию. Не будем забывать: «ИнтерРАО» выступает поставщиком электроэнергии в страны Евросоюза. А по его стандартам она должна быть более «зеленой», чем было прежде, и, по большому счету, чтобы конечные потребители не несли дополнительные издержки при ее покупке, в целом более конкурентоспособной.
Второй момент по поводу догадок о каком-либо противодействии нефтегазовых или росатомовских лоббистов: что такое водород? Это газ, который нельзя добыть из открытых природных источников, «в чистом виде» в природе он нигде не существует. Это — производное в зависимости от химической реакции. Он может вырабатываться из угля, нефти, метанового газа; также его можно получить в результате фотолитического синтеза из воды и еще рядом способов. В любом случае поставщики энергоресурсов внутри страны, когда перед ними встанет задача выработки дешевого водорода, будут вынуждены прибегать к старым проверенным ресурсам.
Без сомнения, Европа станет ориентироваться на водород, полученный зеленым путем, но у нас, к счастью, сегодня нет такой четкой градации, какой это водород — «зеленый», «голубой» и так далее. Пока вся базовая стратегия строится на том, что его в России будут производить из метана. И переход на водородные турбины для нашей страны — будущее не то что текущего десятилетия, а даже, я бы сказал, еще не 30-х годов.
— Можно надеяться, что это будущее светлое?
— Я бы не совсем согласился с такой оценкой: чтобы произвести водород, необходимо затратить энное количество энергии. Иначе говоря, процесс получения источника энергии сам по себе в определенном смысле затратен — прежде всего с экологической точки зрения. А если переводить итоговые затраты на создание газовой станции или, к примеру, АЭС, то в контексте их углеводородной нагрузки они оказываются более нейтральны, чем эксплуатация ветряков или солнечных батарей, в частности (что особенно показательно) утилизации отработанных компонентов последних.
Выход на водород для энергетиков — шаг глобально правильный в перспективе, но здесь важно не спешить «впереди планеты всей». Делать это надо исходя из своих реальных возможностей, как и в целом по зеленой энергетике. Мы строим ее, формируя фактически отдельной отраслью промышленности, но при этом пока отстаём от европейских государств, а сравнивать с Китаем я вообще не берусь.
Кто оплатит внедрение новации?
— Монетизация всего процесса перехода на водородные установки и в целом рентабельность данного энергетического производства — можно ли на этот счёт сейчас делать прогнозы? Как его налаживание скажется в том числе на динамике роста (или уменьшения) тарифов энергопоставщиков для населения?
— Естественно, любые инвестиции, что в углеводородную энергетику, что в водородный сектор, должны окупаться. А через что это может происходить? Только через дополнительные платежи потребителей. Государство (по крайней мере, сейчас) не готово напрямую из федерального бюджета их компенсировать. В каких-то долях, возможно, и в состоянии это делать, но уж точно — не всю программу. И на потребителей, можно предположить, ляжет нагрузка в несколько триллионов рублей, которые, безусловно, отразятся на конечной стоимости электроэнергии и ежемесячных платежах за ЖКУ в их суммарном значении.
— То есть дотации не разрешат тут ситуацию, чтобы защитить в первую очередь карман рядового потребителя…
— А что такое дотации? Деньги-то все равно появляются из федерального бюджета, а он в значительной степени формируется из отчислений налогоплательщиков. Тот же карман, о котором вы упомянули, может быть правым, может быть левым, а есть еще один — внутренний карман пиджака. (С улыбкой) Но все равно он находится в распоряжении одного и того же налогоплательщика.
При этом здесь неважен источник инвестиций, можно уповать на иностранные вложения, прекрасно зная о не лучшем сейчас инвестклимате в России. Важно то, что эти инвестиции — возвратные. В российской энергетике несколько лет назад присутствовало достаточно много зарубежных партнеров — немцев, итальянцев, финнов; они вложили более 10 млрд евро. И в настоящее время они, разумеется, окупают свои инвестиции (кто-то уже окупил их полностью) за счет оплаты электрической энергии на построенных объектах.
— Не слишком ли накладно это выйдет для большинства граждан, если на одну чашу весов положить денежные значения: масштабы инвестиций для энергетики и, мягко говоря, хронически, в течение более уже 7 лет, не растущую платежеспособность населения?
— Здесь целесообразно будет сделать акцент на сбалансированности: можно, конечно, одномоментно попытаться компенсировать все инвестиции, подняв тарифы на 100%, а можно это делать плавно, разбрасывая значения роста по годам. И не упускать из виду экономический и политический фон страны, в котором энергетика как отрасль не может развиваться обособленно от всей российской экономики. А именно — учитывать стоящие на сегодняшней повестке дня всевозможные ограничения, санкции и контрсанкции. Да, это непростая многофакторная задача.
Беседовал Алексей Голяков
