ENG
Мир вступил в эпоху торговых войн: за короткий промежуток времени многие стабильные в прошлом торговые отношения (прежде всего США — Европа) оказались почти разрушенными, а там, где изначально были существенные противоречия (США — Китай), возникло прямое противостояние. Оказались недееспособны все институты, создававшиеся десятилетиями для регулирования мировой торговли. И это говорит о серьезности складывающейся ситуации, поскольку главным фактором в мировой торговле является возможность взимать различные виды ренты (торговой, логистической, технологической и проч.).
Однако визуализированная картинка дает несколько искаженное представление о масштабе и направленности наблюдаемых процессов. В действительности торговые войны идут уже минимум пять лет, а признаки «новых времен» можно найти и в более раннем историческом периоде.
Торговая война есть состояние в том или ином сегменте (отраслевом или региональном) мировой торговли, связанное с переделом долей, влияния или системы его регулирования, отражающее неразрешимые в рамках текущих механизмов торговых отношений противоречия между двумя или большим количеством участников.
В торговых войнах речь идет о структуре рынка, «правилах игры» на этом рынке и только потом о распределении влияния, но не только на торговлю, но и на финансово-инвестиционную сторону развития рынка, которое имеют конкретные страны. Механизмы таких войн вторичны по сравнению с целями. То, что нынешняя торговая война между КНР и США перешла в публичную и политическую плоскость, говорит об исчерпании возможностей арбитражного урегулирования противоречий в рамках существующей системы торговых институтов.
Первой торговой войной современной эпохи была борьба за рынок нефти между производителями классических и сланцевых углеводородов, напрямую затронувшая и Россию. Ее целью было обеспечить значимое присутствие на мировом рынке сланцевых энергоносителей, отличающихся от классических по многим параметрам и требующих дополнительных инвестиций в создание инфраструктуры рынка. В ходе этой войны вопрос о первичности инвестиционной составляющей проявился в полной мере.
Сейчас намечается резкое обострение отношений на рынке природного газа. В рамках этой возможной новой «торговой войны» вопросы, связанные с первичными инвестициями в инфраструктуры, являются еще более выраженными и стратегически приоритетными.
Россия, не являющаяся крупнейшим глобальным экспортером в силу сфокусированности ее экспортного потенциала в определенном сегменте рынка, была одной из первых втянута в торговые войны, хотя надо ответить, что они еще происходили в относительно традиционном формате: через ценовой демпинг как инструмент рекартелизации. Ключевым фактором, осложнившим ситуацию, были одновременные и однофазные структурные и географические диспропорции российского экспорта.
Торговые войны — во всяком случае актуальные сейчас — явились инструментом перераспределения глобальных инвестиционных потоков в условиях торможения глобализации и невозможности дальнейшего движения в парадигме «сетевого мира». А значит, воспринимать их надо как элемент трансформации существовавшей ранее системы. Вопрос только в том, в каких рамках будет достигаться эта трансформация.
Торговые войны 2014-18 годов отражали попытки ключевых промышленно развитых государств мира выйти из долговременного тренда относительно низких темпов экономического роста, которые в среднесрочной перспективе приводили к доминированию Китая в мировой торговле и, как долгосрочный результат, — в финансах. Россию прежняя система однозначно обрекала на периферийность и встроенность в мировую экономику на уровне низших технологических переделов.
Торговые войны являлись эффективным инструментом передела сфер экономического влияния в пределах существующей модели глобализации. То, что эти войны стали слишком острыми и разрушили значительную часть глобальных институтов, — результат торможения постоянного расширения пространства инвестиционного капитализма и связанных с ними институтов. Расширение пространства глобализации перестало компенсировать внутреннюю неэффективность и искаженность экономических законов.
Если говорить об основных компонентах современных нам торговых войн, их вызовах и возможностях для России, то можно сформулировать те следующим образом.
Первое. Перспективы возникновения сравнительно узких субрегиональных торговых «ядер» c устойчивыми «правилами игры», построенными преимущественно на экономических основаниях. При среднесрочном обострении торговых противоречий востребованность тех сегментов глобального рынка, где существует система некризисного саморегулирования, будет объективно расти, пусть даже по своим размерам они не дотягивают до классических параметров самодостаточности (от 200 млн потребителей).
Нынешняя система т.н. «глобальной свободной торговли» была построена на политических договоренностях и политически мотивированной системе взаимоотношений. Такая ситуация существовала изначально в системе торговых отношений США и ЕС; политические факторы (сдерживание КНР) лежали в основе конструировавшейся транстихоокеанской системы мировой торговли. Действия Дональда Трампа лишь отражали недовольство влиятельных групп интересов в США тем, что политические факторы стали более весомы, нежели экономические, а система в целом стала среднесрочно невыгодна Америке.
Частичный распад системы глобальной условно «свободной» торговли неизбежен. Сегментация больших рынков, вероятно, будет важнейшим элементом глобальных экономических процессов ближайшего будущего. А с этим неизбежным становится и возникновение среднесрочной флюидности правил игры в мировой торговле и превращения протекционизма, в том числе запретительного, в естественный компонент конкуренции. Стратегическим фактором для сохранения устойчивости крупных национальных экономик становится способность быстро формировать значимые торговые пространства, развивающиеся по единым правилам и на основе преимущественно экономических факторов. Для России это означает повышение значимости сохранения и развития зоны свободной торговли в рамках ЕАЭС и Таможенного союза (даже на относительно низком уровне институционализации) и вовлечения в эти системы новых партнеров на индивидуальной основе.
Второе. Кризис системы глобальных расчетов в мировой торговле. Он может вылиться со временем в общий кризис системы «отложенной платежности». Глобальная экономика в последние годы развивается в ожидании масштабного финансового кризиса, что существенным образом снижает уровень доверия в глобальном финансовом секторе. Вопрос в том, что система глобальной торговли во многом по умолчанию строится на вере в принципиальную невозможность альтернативных платежных конструкций, несмотря на то, что те становятся все более сложными, а также в невозможность коллапса традиционных институтов глобальной торговли. В системе мировой торговли возникла опасная зависимость от состояния глобального финансового сектора, а в ряде сегментов, например на рынке энергоносителей, — от оборота финансовых суррогатов (фьючерсов). Любой кризис на финансовом рынке нанесет прямой удар по системе глобальной торговли. В условиях «сверхбольших цифр» современная мировая торговля не способна действовать в условиях полной предоплаты и прекращения глобального оборота различных денежных суррогатов. Для существующей системы мировой торговли опасен даже среднесрочный спазм, одномоментно обостряющий интерес к альтернативным механизмам обеспечения мировой торговли.
Кризис данной системы затронет также сферы страхования и опережающих маркетинговых инвестиций — важнейшие драйверы развития мировой торговли в последние годы. И предел устойчивости системы глобальной торговли от воздействия малых, локальных кризисов ликвидности не вполне понятен, хотя — по опыту кризиса цен на нефть и связанных с этим финансовых спекуляций — предел этот сравнительно высок.
Уже сейчас отмечается увеличение интереса к субглобальным системам взаиморасчетов в мировой торговле условно «архаических» платежных систем. У этих систем есть одно важнейшее общее свойство — наличие товарного хеджирования рисков.
Для России принципиальной задачей является создание резервной системы платежей, возможно клиринговых, которая могла бы быть задействованной в случае, если глобальный финансовый кризис объективно трансформируется в кризис торговых неплатежей. Значительные шаги в этом направлении Россией уже сделаны. Важно и то, что для такой системы имеется серьезная организационная база — Таможенный союз.
Третье. Увеличение значения неэкономических рисков. Этот аспект касается прежде всего такой интегральной для глобальной торговли сферы, как логистика. Особенно значимым риском может быть момент конкуренции между «старой» и «новой» логистикой глобальной торговли.
«Старая» логистика — транспортные коридоры, контролируемые западным, прежде всего американским, капиталом и в значительной степени связанные с реализацией потенциала морских коммуникаций. Новые логистические проекты создают конкуренцию традиционным логистическим коридорам, используя в основном континентальные маршруты, что, естественно, меняет механизм взимания логистической ренты и обеспечивающих издержек.
Особенностью данного направления развития глобальной торговли является высокая, почти доминирующая, роль инвестиционной составляющей как для новых логистических проектов (создание объектов «с нуля»), так и для старых (необходимость опережающих инвестиций в обновление объектов). Конкуренция «старой» и «новой» логистики будет вестись с использованием жестких средств и созданием для конкурента разнородных инвестиционных и операционных рисков. Инициированная США торговая война с Китаем имеет своей целью в том числе лишение Пекина инвестиционного потенциала для «фронтальной» реализации проектов в сфере «новой логистики».
Для России данное направление развития глобальной торговли создает как риски, так и возможности. С одной стороны, Россия с точки зрения экономического развития крайне заинтересована в доминировании «новой» логистики, причем в целом, а не только тех проектов, которые идут по ее территории. С другой, Россия является одной из немногих стран, способных эффективно представлять государственные и негосударственные услуги в сфере безопасности в острых, а не только стабильных политических ситуациях.
Четвертое. Кризис концепции «мировых фабрик», регионализация и локализация производства широкой номенклатуры потребительских товаров, вокруг торговли которыми была построена вся система глобальной «свободной торговли». Основные технологии т.н. «Четвертой промышленной революции» построены как раз на возможности немассового производства — как товаров для потребления в промышленности (оборудования, компонентов и проч.), так и массового индивидуального потребления. Помимо технологических факторов, позволяющих сделать рентабельным даже относительно мелкосерийное кастомизированное производство (потребительская одноразовость), роль играет целый ряд маркетинговых факторов (структурирование и сегментирование рынков, рост доли экономически немотивированного социального потребления), а также общего процесса социального развития, в котором ключевую роль играет выравнивание стоимости рабочей силы в урбанизированных пространствах.
Единственный оставшийся нетронутым «резервуар» гарантированно дешевой рабочей силы — Южная Азия, экономически сгруппированная вокруг Индии. Именно там будут происходить крайне интересные процессы реструктуризации массовой промышленности.
Возможность неограниченной и коммерчески рентабельной регионализации производства через кастомизацию является важнейшим свойством обсуждаемой в настоящее время «Четвертой промышленной революции». Особенно в случае если непроизводственные (логистические, маркетинговые, политические) издержки массового производства будут расти прежними темпами.
Россия, по понятным причинам, не будет испытывать проблем в вопросе кризиса объемов промышленного экспорта; напротив, в складывающейся ситуации она приобретает возможность получить значимые сегменты мирового рынка, особенно в специфических отраслях. Если, конечно, сможет продемонстрировать низкий уровень логистических и операционных издержек при обслуживании относительно небольших сегментов глобального экономического пространства и создании льготных условий первоначальной инвестиционной деятельности и доступа к оборотному капиталу.
Пятое. Повышение значения администрирования мировой торговли по неэкономическим (политическим) мотивам. По сути, сейчас это самый очевидный и «видимый» из глобальных экономических процессов, с которым Россия часто сталкивалась до введения санкций. На данный момент принцип административного управления рынками постепенно распространяется на глобальную экономику в целом, что вызывает напряжение у стран — прежде всего стран ЕС, ставших инициаторами ввода в рыночную экономику принципа административного регулирования.
Краткосрочные административные решения в мировой торговле являются неизбежным следствием долгосрочной деинституционализации системы глобальной экономики и перехода к национальному регулированию соответствующих процессов. Как показала ситуация последних полутора лет, возможности экономического волюнтаризма в современной глобальной экономике сейчас наибольшие, вероятно, с конца XIX века, что во многом свидетельствует о внутреннем выгорании интегрирующего потенциала не только постиндустриального, но и постиндустриального капитализма. Главная проблема современных нам торговых войн — относительная быстрота и нелогичность развития, не дающая управлять процессами эскалации.
Классическим примером такого развития отношений являются колебательные торговые отношения по линии Трамп — Китай (в данном случае персонификация позиции США более чем оправданна). Изменение ситуации происходит вне рамок традиционной бюрократической институциональности, дававшей возможность замедлять эскалацию и управлять ей.
На практике это самый легкоуправляемый аспект глобальных торговых войн, особенно если масштабы асимметричности в торговых отношениях ограничены.
Для России ключевой риск возникает на европейском направлении, где по вопросам, связанным с торговлей углеводородами, возможны краткосрочные кризисные всплески, вызванные активными процессами передела европейского энергетического рынка. В остальном российская система участия в глобальной торговле до известной степени самодостаточна, особенно учитывая страховочный потенциал ЕАЭС. Но и у России в современных условиях открываются возможности введения регулятивных норм во внешней торговле на неэкономической основе, однако пользоваться этими возможностями следует крайне осторожно.
В стратегическом контексте дальнейшее развитие парадигмы «торговых войн» для России выгодно, поскольку дает шанс существенно расширить свое присутствие на ключевых мировых рынках, но только в случае, если она сможет переконфигурировать финансово-инвестиционную составляющую внешнеэкономической деятельности. Просто формальное расширение «несырьевой составляющей» экспорта в условиях регионализации мировой торговли может оказаться контрпродуктивным. Именно создание новой системы инвестиционной поддержки внешнеторговой деятельности и будет являться лучшим способом подготовиться к возможному крупному кризису системы мировой торговли.
