ENGНасколько в самом ближайшем будущем вероятен новый цикл мирового экономического и финансового кризиса? Какую тактику необходимо выбрать уже сейчас, чтобы отечественной экономике можно было пройти испытания с минимальными потерями? На эти вопросы «Инвест-Форсайту» ответил заместитель директора института «Центр развития» НИУ «Высшая школа экономики», кандидат экономических наук Валерий Миронов.
Мягкая рецессия
— Не первый год идут разговоры о наступлении нового мирового финансового кризиса. Дополнительной тревоги в эти предсказания прибавила пандемия коронавируса. Так ли уж «страшен черт, как его малюют»?
— Если говорить о данных за 2020 год, российский ВВП уменьшился на 3%; тут вполне показательно сравнение с кризисом 2008–2009 гг.: тогда падение приблизилось к 8%. Замечу: в других странах, включая развитые, сокращение, напрямую связанное с ковидом, было сильнее; в среднем по миру ВВП, по данным Всемирного Банка, упал на 3,6%, а среди крупных экономик большой двадцатки только Китай, Турция и Япония сохранили положительные темпы роста экономики. При этом один процент падения из этих трех у нас был обусловлен не пандемией как таковой и не глобальной рецессией, а достигнутой договоренностью стран ОПЕК о снижении темпов добычи нефти.
— Чем бы вы еще объяснили цифры?
— Опытом последних двух десятилетий, когда Россия переживала на себе, что называется, все плюсы и минусы нефтяной экономики и училась ею управлять. Особенно наглядно это проявлялось в 1998 и 2008–2009 годах, когда ВВП снижался не только за счет уменьшения спроса, но и из-за нарастания пессимизма, что приводило к распродаже фирмами товарно-материальных запасов. В 2014–2015 гг. процесс был также показательным, но уже в плане сильнейшего падения цен на нефть, что, судя по опросам, вызвало рост неопределенности в экономике и связанное с этим торможение инвестиций. Сейчас психология экономических агентов стала устойчивей, а опыт борьбы с кризисом — больше.
С другой стороны, у нас такая структура экономики, что отечественные малый и средний бизнес, а также сфера услуг несопоставимы со своими аналогами в более богатых странах с устоявшейся рыночной экономикой. Вклад малых предприятий в ВВП, наиболее пострадавших от всевозможных пандемийных ограничений, у нас в последние годы составлял 20%. А в более развитых экономиках — 55–60%. И когда мы слышим об антикризисной поддержке предпринимателей на уровне 3–4 % ВВП, надо обязательно брать в расчет — ведь если в России доля малого и среднего бизнеса в 3 раза меньше, соответственно, и размер его поддержки должен быть во столько же раз меньше! Потому с оценками ряда экономистов, утверждающих, что надо было «закачать» в бизнес столько же или примерно столько, как в большинстве стран ЕС, я не могу полностью согласиться.
Синдром компаний‑зомби
— В проекте кредитно-денежной политики ЦБ, опубликованном 2 сентября 2021 года, предпосылкой кризиса названы увеличение глобального долга государств и компаний вкупе с разрывами «пузырей» на рыках активов.
— Действительно, глобальный долг стран мира вырос; а «долговая яма», в целом, напомню, явилась ключевой причиной кризиса 2008–2009 гг. Тогда, как мы помним, проблема была «залита» деньгами. Спасали банки и большие компании — с негласным заклинанием, что «они слишком большие, чтобы им падать». Однако долги у них не были одномоментно списаны: их поддерживали в течение 10 лет — за счет в том числе политики низких процентных ставок. Суммарный долг стран мира, увеличившись в 2020 году на 24 трлн рублей, приблизился к отметке 355% мирового ВВП. В государственном же и корпоративном секторах этот показатель находится в районе 100% ВВП.
При столь сильном росте глобального долга существует, без сомнения, какой-то скрытый сегмент. Ясно, это долг домашних хозяйств, который на самом деле огромен. Вот тут — еще одна угроза для мировой экономики: многие семьи могут не столько стать банкротами в обозримой перспективе, сколько могут начать резко и массово уменьшать потребление товаров и услуг.
Многие предприятия превратились в своего рода компании-зомби, которые при накопленных долгах практически не имеют прибыли и инвестиций в развитие, так как они все время перезанимают при нулевых процентных ставках и погашают финансовые обязательства по ранее взятым кредитам. В определенный момент в будущем могут начаться массовые банкротства, а это и есть финансовый кризис, с обсуждения угрозы которого мы начали разговор.
— Что произойдет, если процентные ставки начнут расти?
— В конце августа 2021 года проходил ежегодный экономический симпозиум, на нем выступал председатель ФРС США Джером Пауэлл. Из его выступления следовало, что, скорее всего, ставки начнут расти никак не ранее конца 2022 года. При этом объем поддержки экономики за счет покупки ценных бумаг со стороны ФРС может начать сокращаться уже в конце года текущего. В принципе, при ряде обстоятельств, например дополнительном ускорении инфляции, подъем ставок Федеральной резервной системой может начаться раньше; ведь ситуация в экономике необычная. Компании-зомби станут рушиться. А дальше по цепочке — сильно пострадают домашние хозяйства; если же еще упадут цены на нефть, «финансовые пузыри» начнут лопаться в развивающихся экономиках, тогда уже полномасштабное разрастание кризиса может оказаться неизбежным.
Отдельный фактор, создающий для него предпосылки: в настоящее время существует много компаний, которые не имеют даже текущей прибыли; у них — отрицательные финансовые результаты. Инвесторы тем не менее покупают их акции и облигации. Такие компании, кстати, не скупятся на рекламу — вот мы создаем сейчас новые лекарства, мы выйдем на новые рынки с собственными информационными или зелеными технологиями, с электромобилями, произведем у себя в ближайшее время полную перестройку производства, что обязательно обеспечит прибыльность. «Так что — покупайте»… И покупки идут. Благо, денег в экономику со стороны правительств богатых стран закачано много. Но, понятно, любой «черный лебедь» может обрушить их цены. А это и есть, на мой взгляд, иллюстрация лопания «пузыря».
«Подушка безопасности» не будет пахнуть нефтью
— Насколько маячащий на горизонте кризис коррелирует с колебаниями цен на нефть?
— Финансовый кризис в самом деле уже маячит. У нас в 2020 г. произошла пятая глобальная рецессия, когда ВВП поступательно снижается по всем странам. Но — учтите, пока не было глобального финансового кризиса, который сопровождал все четыре предыдущие глобальные рецессии (в 1975, 1982, 2000 и 2008–2009 гг.) Разумеется, не может не посещать тревожная мысль: а на сей раз не нагрянет ли он?.. В принципе, он весьма вероятен. Но всё же не неизбежен. И если финансовый кризис через какое-то время произойдет, цены на нефть, которые в этом году еще могут вырасти до $80 за баррель, далее могут упасть более чем в 2 раза — до отметки $40 за баррель. К сожалению, для всех нас это окажется сильным ударом.
У ЦБ есть свой концепт, но нет гибкого таргетирования
— Увеличение ключевой ставки до 8,5–9%, которое ЦБ считает оптимальным в 2023 году, при снижении ВВП в среднем на 1,5% — в какой степени мера скажется на состоянии реального сектора российской экономики?
— Давайте зададимся вопросом: когда поднимается процентная ставка, для кого хороша эта мера? Она очень желательна для тех, кто способен понести деньги в банк. А банки, как известно, принимают средства по депозитным ставкам, которые при росте ключевой ставки также, как правило, становятся выше. Понятно, если говорить об обеспеченных людях, они относительно уверенно переживут и инфляцию, и безработицу; получат к тому же ощутимые проценты по депозитам.
В то же время если речь заходит не о физлицах, а о предприятиях, последние будут вынуждены брать более дорогие кредиты. Тут преодоление кредитного порога стоимостью в 8,5–9% — еще полдела, поскольку в стоимость кредита нужно добавить и всевозможные риски, а также маржу банков. Так что в конечном счете стоимость кредита поднимется минимум до 15%, между тем у многих компаний (прежде всего в обрабатывающей промышленности) рентабельность оборота (продаж) сейчас находится на уровне много меньше 8%, а рентабельность активов — и того ниже. Они просто не смогут «отбивать» займы.
Какие сейчас цели у ЦБ? Во-первых, противодействовать инфляции и угрозе девальвации рубля. Важнейшая функция Центробанка — всё та же борьба с инфляцией, а вот как раз забота о реальном секторе — на втором месте; за это, в условиях разделения функций регуляторов, обычно отвечают ведомства (у нас — Минэкономразвития и Минпромторг). Если в течение нескольких лет инфляция в среднем будет низкой и предсказуемой, то и положение реального сектора будет стабильней, а инвестиции станет делать легче, хотя сам момент повышения ключевой процентной ставки для отечественного производителя, конкурирующего с иностранными, конечно, плох. Это все понимают. Но — такая стратегия.
Я думаю, разумнее было бы обсуждать не тактику ЦБ, а то, насколько верно выбраны ориентиры в управлении потребительской инфляцией, ведь наша экономика — по-прежнему сырьевая. У нас была т.н. «голландская болезнь», — да и по сию пору от нее мы не избавились. Поэтому неудивительно, что обрабатывающая промышленность в РФ очень слабая. К нам шел дешевый импорт из-за высокого курса рубля в сытый период высоких цен на нефть, и почти вся эта отрасль развивалась вяло: кажущимися высокими темпы ее роста в 2000-е годы были лишь восстановлением после провала 90-х годов. Позже, когда нефтяные цены упали, выяснилось, что уже трудно вытеснить с рынков крупных и опытных иностранных конкурентов. Потому и высока у нас доля импорта, в том числе в потребительской корзине, используемой при расчете индекса потребительских цен (ИЦП), таргертируемого ЦБ.
— На что же здесь ориентируется регулятор?
— Когда падают цены на нефть и часто увязанные с ней другие сырьевые товары, то удар по реальному сектору происходит уже сам по себе. Потому что сжимается спрос из-за уменьшения притока валюты, который всегда частично подпитывает внутренний спрос; здесь пресловутое бюджетное правило, нацеленное на нефтегазовый сектор, не спасает. При снижении сырьевых цен неизбежно снижается курс рубля, поднимаются цены на импортные товары (а их доля в нашей потребительской корзине, не будем забывать, вследствие «голландской болезни» высока), начинает расти инфляция в форме ИПЦ. Центробанку ничего не остается делать, как повышать процентную ставку, что оказывает, конечно, дополнительное негативное воздействие на реальный сектор, помимо первичного снижения внутреннего спроса.
Поэтому совсем неслучайно нами и некоторыми другими экспертами, изучающими сырьевые экономики, делается вывод, что таргетирование потребительской инфляции в такого рода экономиках, в отличие от развитых, проциклично. Иначе говоря, оно усиливает негативное влияние сырьевых цен на реальный сектор при их падении и способствует перегреву экономики при их повышении. Исходя из этого, есть рекомендации таргетировать в такого рода случаях не потребительскую инфляцию (ИПЦ), а другой ценовой индикатор. Например, индекс цен производителей (ИЦП). Или номинальный ВВП. Раньше считалось, что его нельзя таргетировать, так как данные о нем поступают с опозданием (больше чем на квартал), из-за чего ЦБ лишается своевременного информационного ориентира. Но сейчас активно развивается методика прогнозирования на основе больших данных; для Центробанка при необходимости может быть создана полная база отслеживания динамики ВВП — почти в режиме реального времени.
Пока новый механизм таргетирования инфляции в России не создан. А это скорее прерогатива Минэкономразвития как своего рода «экономического генштаба» правительства. Я поддерживаю ЦБ: у него есть отработанный концепт таргетирования инфляции и денежно-кредитной политики в целом, он его твердо придерживается. И при этом значимо его подает, выпуская очень качественные регулярные обзоры о состоянии экономики. Как говорят шахматисты, лучше играть по, возможно, несовершенному плану, чем совсем без плана.
— Немало политизированной публики не устает критиковать Эльвиру Набиуллину за то, что она со своей командой в проводимой жесткой монетаристской политике «забывает об интересах отечественного производителя»…
— Такая критика, как правило, голословна. Мы тоже вступаем в дискуссию с Банком России, но с принципиально иных позиций: мы — за фундированное научно-обоснованное обсуждение альтернативных режимов таргетирования, за создание необходимой инфраструктуры. Например, мощностей по оперативному отслеживанию динамики номинального ВВП и еженедельного расчета Росстатом ИЦП. А затем уже, на новой базе и методологии, можно скорректировать приемы таргетирования инфляции — с учетом особенностей сырьевой экономики.
Оседлать антикризисного коня
— Валерий Викторович, так ли уж фатален для нас американский фактор денежных катаклизмов?
— В США сосредоточена почти половина мировых финансовых активов. Соответственно, американцы в больших объемах продают их в другие страны (в частности, Китай), которые получали от них выручку в валюте и до недавнего времени вкладывали ее для надежности в, опять же, американские ценные бумаги. Получался симбиоз, который раньше называли «Чимерика»: один производит товары (мировая фабрика), а другой обеспечивает функционирование финансового центра (мировой банк).
Но сейчас завязываются новые интересные процессы, отображающие бурное развитие китайской экономики, хотя все равно пока ее финансовый рынок значительно слабее американского. Поэтому пока всё, что происходит на финансовой площадке США, имеет определяющее значение для мировых игроков. В том числе — в аспекте возникновения мирового финансового кризиса. Однако кризис плохих долгов возможен и в Китае, где инвестиции на основе госкредитов растут очень высокими темпами.
Если пытаться отыскивать другие слабые места мировой экономики, есть очаги зарождения того самого кризиса: здесь важно любому инвестору тем или иным способом вести от месяца к месяцу фронтальный мониторинг симптомов кризиса. На основе, например, следующих усредненных параметров: как изменились за месяц обменный курс национальной валюты, фондовый индекс, доходность государственных облигаций, спреды по суверенным CDS?
Сейчас такие индикаторы строятся и Центробанком, и российскими независимыми аналитиками. Из этих схем видно, что на данный момент (картина в основных своих чертах может сохраниться в течение года и даже, при возможном начале кризиса, в 2023 году) первыми мировой финансовый катаклизм могут почувствовать на себе страны, испытывающие хронические структурные проблемы, такие как Бразилия, Филиппины, Чили, Таиланд, ЮАР. То есть за тем, что происходит там по ключевым финансово-экономическим показателям, надо следить очень внимательно — как при эпидемии, которая, как мы уже знаем, вспыхивает молниеносно и может распространяться почти с той же скоростью по всему миру.
Классический вопрос «Что делать?», который тут же напрашивается в контексте интересов российской экономики, лежит исключительно в плоскости экономических инструментариев. В этом плане считаю крайне злободневной мысль известного американского эксперта Джеффри Сакса. При спорности его макроэкономических советов для развивающихся стран с точки зрения слабого учета особенностей сырьевой и переходной экономики, он как-то высказал, на мой взгляд, весьма интересную идею: на рынках развивающихся стран можно на год вперед прогнозировать состояние экономики, но в отношении политики делать это невозможно. То же можно отнести к учету фактора США и их взаимодействия с миром при прогнозировании кризиса.
Беседовал Алексей Голяков
