ENGРоссийские корпорации стали активнее на венчурном рынке — по подсчетам компании Dsight, в проекты на стадии «экспансии» в 1 полугодии 2019 года они вложили $176,5 млн. Поддержать тренд, сделав его более глобальным и масштабным, позволит Национальная технологическая инициатива (НТИ) и созданный для финансирования ее проектов венчурный фонд НТИ. В конкурсе на управление последним победила инвестиционная компания Kama Flow, также известная на российском венчурном рынке как активный инвестор в наукоемкие инженерные проекты (конкурс проводила Российская венчурная компания (РВК), которая выступает создателем фонда НТИ и является проектным офисом Национальной технологической инициативы). Поговорили с Евгением Борисовым, директором по развитию Kama Flow и одним из четырех основателей компании (в число основателей Kama Flow также входят Эдуард Адамян, Денис Красненков и Кирилл Тишин), о том, что останавливает корпорации от работы на венчурном рынке, как справиться с ключевыми барьерами и, конечно, об инвестиционном фокусе Kama Flow и особенностях работы с портфельными стартапами.
Фокус на Deeptech
— Евгений, расскажите, как создавалась Kama Flow?
— Когда мы запустили компанию 7-8 лет назад, венчурный рынок в России только начинал формироваться, структурироваться, и нам, конечно, хотелось заявить о себе. Первые год или два после мы пытались выработать бизнес-модель, пробовали работать в формате акселератора, инкубатора, однако быстро пришли к пониманию, что такие формы в России живут плохо, если их не подкреплять сделками, и начали инвестировать. Исторически Kama Flow не была структурирована как фонд — это была инвестиционная компания без внешних акционеров. Мы пробовали разные формы, вкладывались в проекты разных отраслей на ранних стадиях, и в одиночку, и с кем-то объединяясь. Начинали, как все, с интернет-проектов, более ориентированных на B2C-сегмент, но постепенно переориентировались на B2B, на более тяжелые индустриальные решения.
— Какие проекты удалось с тех пор проинвестировать?
— За время работы мы проинвестировали порядка 40 проектов, сейчас в портфеле 12 компаний, в том числе по одной в Таиланде и Финляндии. Но до того момента, как мы переориентировались на DeepTech, мы попробовали работать в разных отраслях: от микроэлектроники и горного дела до телекома.
Но мы всегда работали с фокусом на российский рынок. Например, компания «Альберт Велдинг» в Финляндии — это выходцы из России, русская команда. Она производит инновационные устройства для сварки и резки, они компактные, легкие и могут варить разные типы материалов. Еще одна портфельная компания — Bitblaze — единственная производит системы хранения данных на компьютере «Эльбрус». Есть компания Mining Wave, занимающаяся оборудованием для магнитно-импульсной активации рудных материалов. Так что мы инвестируем в «тяжелые» вещи, которые обычно в России остаются без внимания инвесторов, либо разваливаясь, либо существуя за счет грантов и субсидий. Мы же даем некоторую альтернативу тому, что есть на рыке. Реально очень мало профильных инвесторов, работающих с наукоемкими проектами ранних стадий, особенно если они заточены на промышленность и тем более в России. На первый взгляд, эта ниша не голубой океан, мы в ней не единственные, но если сравнивать с соседними нишами — то конкуренция между инвесторами значительно ниже, а хороших проектов и команд — немало.
— Есть ли особенности по работе с командами проектов?
— Мы всегда глубоко погружались на операционный уровень проекта, вплоть до того, что наши сотрудники или один из партнеров на 3, 6, 9 месяцев командировались на фултайм в проект, чтобы отладить бизнес-процессы и помочь с болезненными вопросами. В первую очередь речь шла об экономике и финансах или же о маркетинге и продажах, но не только. Где-то это был R&D, помощь с HR… Нередко это чревато конфликтом с фаундерами, но мы старались на практике доказывать, что вмешательство скорее полезно. Мы вообще не очень любим слово «венчур»: мы всегда говорили о себе, что занимаемся венчурными инвестициями, но с private equity подходом.
— Подход оправдался?
— Такой подход более консервативен, но это позволило хеджировать риски. Примерно полтора года назад мы провели что-то типа внутреннего аудита и показали рублевую доходность по портфелю больше 50% IRR — это высокий показатель. Плюс у нас высокий уровень выживаемости проектов — больше четверти из проинвестированных компаний выжили и растут.
— Экзиты у Kama Flow были?
— В отличие от классических венчурных инвесторов, мы ориентированы не только на экзиты. В том числе мы смотрим на возможность получать операционную прибыль. При этом у нас были выходы, например: продали часть в компании Expay (платежный шлюз для азиатского рынка) одной американской компании. Мы эту практику понимаем, но считаем, что это скорее «бонус», а портфель должен быть устойчивым и приносить доход, даже если выходов нет.
Путь в НТИ
— Как появилась идея участвовать в конкурсе РВК?
— В какой-то момент мы решили, что нужно собрать полноценный фонд с внешними инвесторами. Сначала хотели объединить 5-7 ведущих российских политехнических вузов и создать межвузовский венчурный фонд. Идея заключалась в том, что вузы поставляют проекты, а главное, предоставляют кадры, экспертизу, инфраструктуру. Мы полагали, что вузы, если их объединить, если у них появится экономический интерес от участия в фонде, будут сотрудничать в режиме зеленого цвета — отдавать лучших людей, делиться критической инфраструктурой. И целый ряд вузов был готов участвовать, например ТУСУР из Томска, НГУ из Новосибирска, ДГТУ из Ростова… К сожалению, фонд запустить не удалось.
— Что помешало?
— Вуз же не может проинвестировать фонд (есть регуляторные ограничения), не может даже через эндаумент, везде есть ограничения. Но мы глубоко проработали концепцию: как действует фонд, как экосистема университета взаимодействует с фондом. И появилась мысль повернуть это все в интегральный фонд, который бы работал по всей истории НТИ. Ведь НТИ — это в том числе платформа для взаимодействия с вузами. Как раз совпало, что был объявлен конкурс РВК на управление Фондом НТИ, в котором мы приняли участие. В конкурсе мы победили больше года назад, но заработало все весной 2019 года.
— Победить было сложно?
— Мы, конечно же, хотели победить. И кроме нас участвовали заметные игроки венчурного рынка… Думаю, в нашу пользу сыграло то, что мы реально понимали, что такое НТИ (у нас ведь уже были профильные инвестиции, очень похожие на то, что происходит в NET-х, и мы много работали с университетами). В общем, для нас это было естественным итогом предварительной работы. Плюс мы показали хороший пайплайн, предварительный перечень проектов для инвестирования. Он был живой, это также сыграло нам на руку.
— Что такое венчурный фонд НТИ?
— Это классический венчурный фонд, Kama Flow выступает в качестве управляющего партнера. Внутри фонда есть ряд соинвесторов, крупнейший — РВК (вложила 1,5 млрд рублей), есть ряд частных инвесторов. Наше занятие — инвестировать деньги инвесторов, получать доходность. Наша задача — дорастить размер фонда до 6-7 млрд руб. (рассчитываем сделать это к концу 2020 года).
— Какая главная задача Kama Flow как управляющей компании?
— У нас есть важная задача — привнести частную венчурную логику внутрь НТИ. Это же мощная инфраструктура с большим количеством проектов, стейкхолдеров, но, на наш взгляд, до последнего момента ей немного не хватало именно внешней инвестиционной экспертизы, которую мы как частная компания и стараемся дать проектам НТИ, с которыми работаем. Мы должны выбирать внутри НТИ самые прорывные с точки зрения бизнеса разработки (либо привносить их с рынка), развивать их, а вслед за ними будут подтягиваться все остальные. То есть задача, с одной стороны, — получить доходность, а с другой — раскачать коммерческую логику внутри большой и сложной экосистемы НТИ. Первый инвестиционный комитет фонда мы планируем провести уже в августе и до конца осени профинансируем первые сделки. У нас есть аппетит к сделкам: мы хотим инвестировать быстро и много. Рассчитываем, что к концу следующего года венчурный рынок расшевелится.
— На участие в НТИ есть спрос?
— Я вижу колоссальный спрос со стороны проектов. Произошел какой-то перелом: количество перешло в качество, а узнаваемость НТИ достигла критического предела. Еще два года назад проекты слабо знали про НТИ, а сейчас знают все. Информированность просто всеохватная сейчас. Это очень важно — и это критическое изменение, которое играет нам на руку.
Корпорации и венчур
— Кто может стать инвестором фонда НТИ?
— Частные инвесторы фонда могут быть очень разные, в том числе физические лица. Но мы верим, что в фонде должны участвовать индустриальные партнеры, корпорации, которые через фонд получат опыт и экспертизу работы на венчурном рынке. Для корпораций это проще и дешевле, чем создавать свой фонд, к тому же в любой момент можно выйти. А если появятся интересные проекты, их можно отдельно развивать и интегрировать в корпоративную среду. Для корпораций фонд НТИ — идеальный инструмент, чтобы тестировать данный формат.
— Корпорации активно идут в венчур?
— Реальная практика такова, что по пальцам одной руки можно сосчитать корпорации, которые уже реально на венчурном рынке представлены — это «Северсталь», АФК «Система», с недавнего времени «Росатом», «Газпром нефть». Все остальное — кэптивные истории либо просто декларации. И это мы говорим про гигантов, про верхний уровень, а есть уровень корпоративного государственного и частного сектора, который вообще не охвачен этой повесткой. Вовлечение в венчурный рынок корпораций — это то, что обсуждается минимум 3 года, но чего пока не происходит. Появляются отдельные ласточки, предвестники процесса, но это отдельные кейсы. Да, РЖД и «Вертолеты России» проинвестировали Skolkovo Ventures, но даже для российского венчурного рынка суммы более чем скромные (корпорации вложили по 300 млн рублей — ред.).
— Почему так долго раскачиваются?
— Ответов на самом деле много. Например, в корпорациях есть внутреннее нежелание и даже противодействие со стороны научно-исследовательского блока. Очевидно, что венчурные фонды (и корпоративные, и рыночные) в некотором смысле конкурируют за внутренние бюджеты на НИОКР, в том числе направляемые в отраслевые НИИ. Отчасти это страшилка, но отчасти правда.
Играет роль и просто недоинформированность первых лиц, что такой инструмент вообще на рынке есть. «Газпром нефть» вот активная просвещенная компания, поэтому у них фонд возник («Газпром нефть», «Газпромбанк», Российская венчурная компания (РВК) и «ВЭБ Инновации» создали венчурный фонд «Новая индустрия» — ред.), может быть, теперь в отрасли и другие будут. А есть целый круг компаний, которые просто не задумывались, что так вообще можно. Наконец, если воспринимать венчурный фонд как финансовый инструмент, то влияет отсутствие нормальной статистики, которой можно доверять, подтвержденной доходности. Например, спросит финансовый директор: сколько самые крутые фонды зарабатывают? Никто же не знает, зарабатывают ли они вообще. И как финансовый инструмент венчурные фонды оказываются в самом конце списка — ведь всегда есть депозиты, облигации, бонды.
— Корпорациям для чего выходить на венчурный рынок?
— Безусловно, венчурный фонд для корпораций — далеко не только финансовый инструмент: это в первую очередь инструмент скаутинга, инструмент взаимодействия с рынком, инструмент пиара и джиара, но донести это очень сложно. Хотя даже этот год сильно отличается: мы видим, что дверь в корпоративный сектор чуть открывается. Например, возникла тема с открытыми инновациями, корпоративными акселераторами; 3-4 года назад этого вообще не было. Сейчас тема есть — и это круто.
Беседовала Ольга Блинова
