«Серые лебеди» как альтернатива «черным» для мировой экономики

Если «черные лебеди», появления которых в массовом порядке ожидают политологи и политэкономисты, откровенно редки, то встает вопрос о механизме системных изменений в мировой политике и экономике.

Ключевым фактором развития глобальной экономики является накопление изменений и способность тех или иных экономических институтов и систем на них реагировать и к ним адаптироваться. Пока мировая экономика не демонстрирует высокой адаптивности, что и порождает разговоры о многочисленных «черных лебедях», угрожающих ее развитию.

Но с чем же тогда мы имеем дело?

Вероятно, стоит ввести в оборот понятие «серого лебедя», понимая под этим термином событие или цепь взаимосвязанных событий, которые существенным образом меняют рамки развития той или иной системы, но являются относительно прозрачными для анализа в рамках стандартной экономической или политической методологии.

Вопрос можно поставить и по-другому: каковы должны быть изменения, чтобы они приобрели системный, но не катастрофический характер? Выделим несколько критериев:

• Относительная длительность развития процесса/процессов и его относительная «прозрачность» для внешнего анализа.

• Системность происходящих изменений, формирование «цепочек изменений», которые затрагивают одновременно несколько сфер общественного развития.

• Наличие значимого экономического или социально-экономического компонента. Чисто политических или геополитических «серых лебедей» не бывает.

• Реализация в изменениях новых технологий или переконфигурированных старых. «Серый лебедь» — это столько же политическое или экономическое явление, сколько и технологическое.

• Развитие в рамках существующих структур и институтов, но имеющее своим результатом принципиальное изменение этих институтов.

Элементом непредсказуемости применительно к «серому лебедю», в отличие от «черного», является не само событие, а вектор, по которому начинает развиваться ситуация. Сам процесс, приводящий к коренным изменениям, развивается постепенно, порой даже нелинейно. На определенном этапе происходит переход количества накопленных изменений в «качество». Но в какую сторону начнет развиваться это новое «качество», не ясно, как непредсказуем и масштаб изменений.

Классическим «серым лебедем» стал ценовой кризис на нефтяном рынке, связанный с появлением в значимых количествах сланцевой нефти. Ситуация в 2014—2015 гг. показала, как новый «товар» может резко изменить структуру и параметры  ключевого сырьевого рынка. Например, убрав избыточное влияние на цену такого фактора, как военно-силовые риски, которые в 2010-х годах были ключевым компонентом ценовой волатильности. Но изменения, приведшие к внешне «взрывному» зигзагу рынка, накапливались, минимум, в последние 10 лет, а с точки зрения разработки технологий, то и все 30. Проблема индустрии добычи углеводородов заключалась в том, что, в силу перегруженности сектора глобальными гигантами, объективная потребность отрасли в управляемой демонополизации не была вовремя осознана и приобрела опасные для отрасли черты. И при всем этом «сланцевая революция» происходила внутри существующей системы добычи, транспортировки и торговли углеводородами, используя механизмы этой системы, лишь в некоторой степени перераспределяя «ренту».

Другим примером «серого лебедя» является развитие Интернета как социального инструмента. Конечно, «революция социальных сетей» и массовое внедрение мобильных коммуникаций происходили «компактно». Но как таковые базовые технологии находились в активном «обороте» больше 25, а то и 30 лет, прежде чем превратиться в системообразующий социальный институт, выходящий за рамки только сфер управления и информации. Очевидно, что вызревание потенциала социального  влияния у интернета происходило по мере накопления сориентированных по определенному вектору технологических решений, связанных с возможностями не только коммуникации, но и хранения и трансформации информации. В какой-то момент технологии дали возможность совершить рывок с точки зрения социального влияния, опираясь на технологию перманентной интерактивности, заложенную в социальных сетях и возможности big data. Но мог реализоваться и иной сценарий — базовым вектором стало бы развитие управленческого, а не социального потенциала.

Какие же «серые лебеди» могут нас ожидать в ближайшей перспективе:

• Кризис европейской банковской системы. Потенциал такого кризиса накапливается, минимум, с 2008 г. Примерные операционные рамки этого явления также понятны, причем 2016 год был условно самым «удобным» для начала кризиса, поскольку не был отягощен дополнительными обстоятельствами, например, выборами в ключевых странах ЕС. Не ясен пока «вектор» развития такого кризиса: он может локализоваться в финансовой связке Германия-Франция, а может, начавшись в итальянской банковский системе с банкротства второстепенной финансовой структуры, охватить все Средиземноморье и приобрести характер трансрегионального.

• Изменение режима оборота американских государственных ценных бумаг. Политическая ситуация в США, а также масштабы госдолга позволяют пойти на форс-мажорные действия. Такой вариант действий США обсуждался еще со времен позднего Клинтона. Но предсказать вектор, по которому придется наибольший «удар», нельзя. Этот вектор может быть и «восточным», затрагивающий промышленные центры — Китай, Японию и Тайвань. Может он стать и «ближневосточным», всего лишь подрывающим позиции «портфельных» инвесторов с капиталами, неясного происхождения. Но вектор может стать и «внутриамериканским», когда речь пойдет о банкротстве американской пенсионной системы.

• Конфликт на Корейском полуострове, даже если он будет краткосрочным и не будет связан с применением оружия массового поражения. Кризис назревает давно, хотя и не является, безусловно, прозрачной ситуацией для анализа. Как результат кризиса повысится чувствительность экономики к военно-силовым рискам не только в одном из ключевых промышленных регионов мира, но и в целом — в глобальном инвестиционном пространстве. Этот «серый лебедь» будет формально «локальным», слабо затрагивая глобальные финансовые потоки, но может поставить вопрос о будущем Южной Кореи, как одной из ведущих промышленных держав мира.

• Кризис «нефтяных монархий» Ближнего Востока и возникновение сбоя в потоке нефтедолларов в мировую финансовую систему. Признаки такого кризиса уже проявлялись в 2015 и 2016 годах. Ряду нефтедобывающих государств, прежде всего, Саудовской Аравии, но и некоторым другим, пришлось начинать изымать из западных финансовых институтов ресурсы на покрытие дефицитов бюджетов, которые — дефициты — никуда не денутся и при цене на нефть выше 55 долларов. И пока не ясно, насколько мировая финансовая система может устойчиво развиваться без значимого потока нефтедолларов.

• Развал системы управляемых Брюсселем структурных фондов ЕС. Правительства ряда стран, прежде всего Германии, уже готовы поставить вопрос о большей роли в распределении структурных фондов ЕС. Но для этого требуются определенные политические основания, которые вполне могут возникнуть в 2017 году в связи с выборными кампаниями в ряде значимых европейских государств, где выдвигаются идеи борьбы с наднациональной брюссельской бюрократией. Неясность «вектора» развития в том, насколько изменение системы распределения структурных фондов (и отчетности по ним) повлечет за собой изменение принципов принятия решений в структурах ЕС.

Таким образом, мы видим, что «серых лебедей», касающихся мировой политики и экономики, не просто существенно больше, нежели «черных», но, что самое главное, они выглядят более реально, нежели гипотетические глобальные форс-мажоры. И отслеживание развития «серых лебедей» является куда более актуальной задачей, чем спекуляции на тему «глобальных дефолтов».

Автор: Дмитрий Евстафьев, политолог, кандидат политических наук, профессор НИУ ВШЭ

 Мнение редакции может не совпадать с мнением автора