ENG
В современных европейских странах партии, называемые «крайне правые», довольно различны по политическим программам, выдвигаемые ими требования часто эклектичны и порою заимствованы у левых партий, но есть одна безошибочно идентифицирующая их черта — негативное отношение к мигрантам. Левые стремятся к эмансипации эмигрантов (и других меньшинств) и потому, что это соответствует идее справедливости, и потому, что таким образом они приобретают для своих партий новые категории избирателей.
Всякая политика осуществляется на базе определенного политического сообщества (жителей территории, «граждан», «народа», «политической нации»), и важнейшим вопросом в течение нескольких веков западной истории является вопрос о членстве и границах подобных сообществ; именно поэтому термины «инклюзия» и «эксклюзия» стали столь важными и популярными в политическом языке нашего времени.
Можно указать на множество конфликтов, соответствующих этой модели в истории западной политики. Вопросы о правах оседлых жителей по сравнению с бродягами и мигрирующими, ставшие актуальными в Средние века. Вопросы о дворянстве и третьем сословии. Вопросы об избирательном праве, о цензах, образовательных или имущественных, о расширении избирательного права вплоть до «всеобщего избирательного права». Вопросы рабства, аболиционизма и крепостного права. Вопросы гендерного равенства, суфражизма, феминизма. Вопросы расовой и всяческой прочей дискриминации, большую часть истории негативной, а в последние десятилетия — и позитивной.
Конечно, вопросы миграции и мигрантов. Если мобильность населения усилится, можно предположить, что вопрос о мигрантах, их негативной и позитивной дискриминации, будет существовать не только в своей нынешней, исключительно этнической и межгосударственной версии, а превратится в более широкую проблему взаимоотношения «коренных» и «приезжих», в особенности приезжих недавно. Тут можно представить себе самые разные конструкции конфликтов на базе разных территорий и сообществ, когда, с одной стороны, имеются коренные и давно живущие жители, издавна идентифицирующие себя с данным сообществом, а с другой стороны — космополиты, люди без местных привязанностей, недавно приехавшие ради работы или отдыха (или отдыха/работы — новой реальности эпохи дистанционной работы).
Здесь рождается множество вопросов о цензе оседлости, полноценном политическом гражданстве недавно приезжих и вообще о конструировании сообщества «своих» с их враждебным отношением к чужим. Ценз оседлости может приводить к тому, что, скажем, половина населения страны останется без политического представительства — на муниципальном, а то и национальном уровне (в случае иммигрантов). Речь может идти не только формальных правах, вроде избирательного права, например права недавно приехавших в данный город голосовать на муниципальных выборах. Современная политическая наука не меньшее значение, чем политическому гражданству, придает социальному, экономическому и культурному гражданству, что резко усложняет взаимоотношения между «своими» и «чужими».
Не только территории
В современном обществе, тем более в обществе будущего, сообщества, «мучающиеся» проблемой расширения своего членства, могут конструироваться отнюдь не только по территориальному признаку, но и по множеству других, включающих имущественный ценз, образование, культуру, происхождение.
Пока еще совершенно фантастическая идея экстерриториального государства — доведение принципа «сети доверия» до логического предела и, кроме того, — экстраполяция трендов, которые уже сделали повседневностью территориально распределенные офисы корпораций. Выдвинутая российским правительством концепция «русского мира» является примером конструируемого экстерриториального сообщества, проблема членства в котором немедленно возникла бы, если б это сообщество было действительно полноценно выстроено.
Политический романтизм издавна специализировался на конструировании идентичностей, используя символы прошлого, объявляя итальянцев наследниками древних римлян. Разумеется, такая идентичность во многом имела игровой характер, но это пытались замаскировать пафосом. Сегодня слова «игра» перестали стесняться: игровое реконструирование идентичностей — от орков и эльфов до наполеоновских солдат — превратилось в мощную индустрию. Одновременно слово «геймификация», превращение человеческих взаимодействий в род игры, давно перешло из области развлечений в сферу бизнес-процессов. Это позволяет предполагать, что если некое сообщество, некая идентичность возникли в результате игры, то это не значит, что вокруг них не могут возникнуть политические проблемы, обычные для сообществ, тем более что игровые сообщества конструируют себе игровых «чужих», игровых врагов — спорт является наилучшим примером.
Вообще, вероятность того, что сообщество окажется втянуто в серьезную политику зависит не столько от того, насколько серьезна символика этого сообщества, сколько от того, каковы его размеры, сколь велико его имущество и финансовые средства, каких масштабов достигает его деятельность. Если национальный патриотизм и национальная идентичность начинают медленный, но неуклонный путь к упадку, то мы можем предвидеть появление политических коллизий, базирующихся на игровых сообществах: вплоть до сообществ толкиенистов (впрочем, сегодня быть коммунистом иногда не более серьезно, чем толкиенистом).
Традиционные сообщества, такие как нации, размываются из-за миграции, из-за больших масштабов метисации и межнациональных браков, а если больших успехов достигнут технологии машинного перевода, то и языковая идентичность станет иметь гораздо меньшее значение. В то же время игровой характер сообщества сам по себе не означает, что данное комьюнити существует только для развлечения: на примере церквей, масонских лож, университетских клубов мы видим, что игровой момент — лишь один из способов усиления коллективной идентичности.
Вопрос о «левой» политике в этой связи оказывается чрезвычайно запутанным, поскольку изнутри сообщества левая позиция означает требование расширения и инклюзии, а снаружи — требование ликвидации всяких сообществ во имя более широкого гражданства.
Услуги принятия
Важность вопроса о включении в сообщества зависит еще вот от чего. Во многих случаях, обсуждая проблемы общественного блага, проблематику сообществ можно исключить, заменив ее проблематикой «доступа к сервису». В конце концов, формальное получение гражданства мигрантом не так важно, если мы обеспечили его детей школой, его самого медицинским обслуживанием и т.д. Однако чем далее, тем более западное человечество становится все более разборчиво и чувствительно в вопросах блага и счастья, вникая в детали, которые раньше не являлись предметом регулирования (вопросы семейного насилия и наказания детей являются тут наилучшим примером). Значимость проблематики сообществ неумолимо снижалась бы, если б речь шла только о том, чтоб у людей была еда, жилье и минимальное медицинское обслуживание. Но важным предметом политики — как говорил Иеремия Бентам, а до него Данте Алигьери — является счастье, а счастье, как показывают современные исследования, сильно зависит от общения, признания и принятия человека другими людьми. Если целью политики является человеческое счастье, то ее подзадачей становится «мобилизация признания».
Именно поэтому если сообщества уменьшают свою значимость как источники сервисов и материальных благ, то сохраняют ее как «генераторы счастья», источники признания; интерес к этому аспекту человеческой жизни в публичной сфере только возрастает. Лучше всего это можно увидеть на примере школы, где, с одной стороны, есть формальное, юридическое включение ребенка в число учащихся, оно зависит от школьной администрации, но параллельно существует еще проблема его вхождения в коллектив, куда он может вписаться или нет. Сегодня эта проблема — в форме борьбы с буллингом — стала публичной, таким образом, и на уровне такого сообщества, как школа, поднят вопрос о разных видах «гражданства», при этом родители, учителя и политики озабочены тем, чтобы ребенок был «принят» в новом сообществе. В борьбе с буллингом в школах мы можем увидеть модель ситуации, когда от сообщества требуют поставлять ничем не заменимую услугу: услугу уважения, услугу принятия, в конце концов, услугу дружбы (то, что имитация дружбы может стать платным сервисом, тоже известно — на примере «платных собутыльников»). Это порождает дополнительный стимул для возникновения политических или квазиполитических конфликтов вокруг всякого «комьюнити» — по вопросу расширения, доступа, принятия новых членов. Левая политика будет политикой расширения общин, правая — укрепления их границ.
Поскольку уязвимость и «несчастность» стали объектом публичного интереса, стоит ожидать дальнейшего усиления вмешательства политики в поведение людей, в их, казалось бы, частные и личные взаимоотношения друг с другом и в конструирование ими сообществ особенности. Утрированно говоря: если вас не принимают в игру — это повод для суда.
