ENG
Дмитрий Евстафьев – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
Было бы правильно сказать, что завершившийся на днях Петербургский экономический форум оказался самым удачным за последние годы. Это касается не только уровня представительства на нем (хотя и он был неплох), и даже не медийного эффекта, а высокой степени «вписанности» обсуждавшихся на форуме проблем в глобальную «повестку дня» и понимания зарубежными участниками того, что фактический статус России в этой глобальной «повестке дня» в действительности очень высок, хотя и специфичен.
Было бы сильным преувеличением считать, что Петербургский экономический форум отражает все ключевые идеи и концепты, которые присутствуют в современной мировой экономике. Однако при всех особенностях он был и остается одним их крупнейших глобальных форумов мировой экономической и политической элиты. Но самое главное — в другом: ПMЭФ, несмотря на колебания мировой политической и экономической конъюнктуры, отражает то видение и тот статус, который имеют российская экономика и Россия в целом в глобальных процессах.
На Петербургском форуме всегда или почти всегда присутствуют две «повестки дня»: проблемы, которые обращены внутрь России и касаются внутрироссийских, даже уже — внутриэлитных, процессов в стране, и глобальных проблем, в которые Россия вовлечена. И это не считая того обстоятельства, что для крупного российского бизнеса встречи на форуме являются весьма комфортной площадкой для обсуждения деликатных вопросов.
Ключевым вопросом внутрироссийского сегмента «повестки дня», естественно, было обсуждение перспектив принятия того или иного варианта стратегии экономического развития России, что вскрыло некоторые особенности восприятия ситуации в России со стороны различных групп участников форума.
Явный крен Кремля к «композитной» экономической программе, в которой почти неизбежен хотя бы частичный отход от классического либерализма, удивительным образом не стал предметом обсуждения на форуме со стороны иностранных гостей. Российские СМИ и экспертов данная коллизия заинтересовала куда больше. Это показывает не только исключительно высокую степень персонификации уже не одной российской политики, но и экономических решений, но и неверие представителей западной элиты, что формальная экономическая стратегия в России в принципе может определять принимаемые на практике решения.
Показательно, что и российский бизнес, и иностранный рассматривают экономическое и инвестиционное пространство современной России как пространство политических и высокоперсонифицированных гарантий.
Что касается той части глобальной повестки дня, которая отражается на России и в которую наша страна вовлечена, стоит выделить несколько концептуально важных аспектов.
Во-первых, применительно к России явно сформировался если не консенсусный, то как минимум доминирующий подход о невозможности полного разделения экономических и политических вопросов. Экономические вопросы зарубежных участников интересовали на удивление мало, пусть и не все они смогли преодолеть традиционные стереотипы ожидания «крушения» российской экономики. Особенно это ощущалось в ходе сессии с участием президента России, но и в целом тенденция была вполне понятна и очевидна. То есть выходит, все разговоры про инвестиционную привлекательность России и необходимость уделять больше внимания структурным и институциональным вопросам являются лишь разговорами, а главное для иностранных инвесторов и их «делегатов» во власть — понимание и прозрачность политических обстоятельств.
Это доказало, что как минимум применительно к России в глобальной политической и экономической системе нет четкого разделения на экономику и политику. Вопросы рассматриваются в комплексе, причем «вес» того или иного фактора определяется не только ситуативно, но и индивидуально, в зависимости от настроений и положения той или иной бизнес-структуры.
Возникает весьма странное противоречие: с одной стороны, на политическом уровне условный «Запад» почти консенсусно рассматривает Владимира Путина как источник системных проблем для себя. С другой стороны, на экономическом уровне тот же самый условный «Запад» рассматривает в качестве значимых только те действия и решения, которые принимаются или гарантируются лично российским президентом. А значит, вне «системы Путина» какие-то серьезные инвестиционные действия со стороны иностранных инвесторов в России маловероятны — во всяком случае, на среднесрочную перспективу.
Важно, что комплексность политических и экономических вопросов принималась большей частью аудитории как должное. Это отражает общемировую тенденцию углубления опасной политизации экономических вопросов. Элементом чего стало, к слову, обсуждение проблем, связанных с Парижским соглашением по климату.
Во-вторых, в глобальной экономической элите, конечно, сильны ожидания передела глобального рынка энергоносителей и изменения баланса между различными типами и видами источников энергии. Однако ключевые экономические игроки продолжают рассматривать в качестве базового элемента глобальной энергетической стабильности именно классические углеводороды. А Россию — в качестве того игрока на мировом рынке, от которого зависит баланс сил между различными группами интересов в «нефтегазовом мире».
Соглашение «Газпрома» и «Шелл» о создании совместного предприятия в рамках проекта «Балтийский СПГ», которое было подписано на Петербургском форуме, далеко выходит за рамки одного проекта, становясь, вероятно, фактически модельным в условиях продолжающейся политизации рынков сбыта углеводородного сырья, где рынки природного газа являются самыми политизированными. Это, конечно, не элемент картелизации рынка, но, безусловно, часть системы гарантий от его принудительной «квотизации» по политическим основаниям, что для сегодняшней Европы является вполне естественным результатом.
Но, судя по тому, как эти вопросы обсуждались на форуме, у иностранных экспертов и бизнесменов нет никаких сомнений, что решающая роль в определении позиции России по данному ключевому вопросу принадлежит именно государству, а не нефтяным и нефтегазовым компаниям, пусть даже и с прямым участием государства в их капитале и системе управления.
Показательно, что иностранные участники форума и иностранные СМИ уделили принципиально меньше внимания поиску различий в позициях министра энергетики Александра Новака и представителей российских нефтяных компаний, нежели российские СМИ, усмотревшие в этих нюансах проявление интересов различных лоббистских групп.
Конечно, отсутствие полной прозрачности в намерениях России по нефтяному вопросу является для иностранной аудитории весьма серьезным нервирующим фактором. И именно по этому направлению — необходимости большей открытости и предсказуемости — на Россию может оказываться сравнительно жесткое давление. Однако и Россия вполне может использовать «фактор неопределенности» в качестве инструмента управления ожиданиями западных партнеров. Тем более что позитивным ощущением по итогам обсуждения данных вопросов на форуме является высокая вероятность восстановления глобальных инвестиционных потоков в нефтегазовую отрасль.
В-третьих, цифровые технологии становятся той глобально значимой компетенцией, которую принято обсуждать в России и с Россией: Россия почти официально признается лидером в этом направлении. Безусловно, это является неким побочным результатом активности «русских хакеров», которые стали — в том числе благодаря неумеренной антироссийской кампании на Западе — неплохим локомотивом российской IT-индустрии. Но есть трудности в формулировании долгосрочных российских стратегических подходов к развитию «цифровой экономики».
Цифровые технологии в современной российской трактовке — слишком широкое понятие. В него произвольно включается очень разный набор технологий и производственных процессов, основанных на оцифровке алгоритмов и/или цифровой передаче информации. Проблема в том, что часть таких технологий по своему характеру относится к реальному сектору экономики и системе управления и в этом качестве, естественно, должна быть государственным приоритетом. Значительная часть технологий, однако, относится к сфере коммуникаций, торговли или развлечений, то есть к сервисному сектору экономики, раздувание которого вне роста реального сектора создаст значительные риски. И уж точно такие технологии не должны быть сферой прямых государственных инвестиций.
Но в целом, вероятно, следует исходить их того, что Запад признал за Россией существенное место в глобальной IT и IT-сопряженной индустрии. Теперь задача заключается в том, чтобы создать систему безопасного взаимодействия с Западом в развитии данной отрасли с учетом приоритета именно реального сектора экономики. В противном случае вместо инвестиционного потока в российский IT-сектор мы рискуем получить вывод критических российских цифровых технологий из-под контроля.
В-четвертых, несмотря на внимание к отдельным проблемам, по сути, глобальной экономики на Петербургском экономическом форуме было «мало». Российская экономическая «повестка дня» — как на макроуровне, так и на уровне отдельных проектов крупнейших российских компаний — была представлена куда более выраженно и качественно. А главное, она существенно эволюционировала за истекший год. Иностранные участники в основном отрабатывали тематические «вектора» прошлого «сезона» с некоторыми дополнениями. Это отражает появление в глобальной экономической «повестке дня» доминирующего фактора неопределенности, связанного с развитием экономической и политической ситуации в США. И непредсказуемыми экономическими последствиями вполне предсказуемых на вид политических решений Дональда Трампа. В этих условиях какое-то концептуальное движение в мировой экономике естественным образом примораживается и, главное, ограничивается проектами с низкой степенью рисков (прежде всего, неэкономических). Это следует рассматривать в качестве опасного сигнала, поскольку естественным результатом может стать примораживание всех относительно рисковых инвестиционных проектов. Для России — а строго говоря, целью ПМЭФ является именно привлечение инвестиций — это будет диктовать необходимость формирования дополнительной системы гарантий и максимального снижения внеэкономических рисков для иностранных инвестиций в российскую экономику.
Ключевой вывод, по итогам ПМЭФ-2017, вероятно, сводится к следующему: Россия, несмотря на особый экономический статус, остается плотно вписанной во все текущие глобальные экономические тенденции, играя по ряду из них ключевую роль. Проблема в том, что Россия пока не обладает институциональной способностью влиять на формирование глобальной «повестки дня»: Петербургский экономический форум остается, при всех очевидных достижениях и высоком статусе, форумом про Россию и ее экономику, а не форумом о видении Россией перспектив глобальной экономики.
А России сейчас как никогда требуется платформа для продвижения именно своего видения ситуации в мировой экономике и перспектив ее развития, поскольку в мире объективно нарастает осмысленный спрос на видение, альтернативное неолиберальной экономической «классике» и, тем более, постмодернистским ее интерпретациям. Очевидно, что в контексте развития Петербургского экономического форума необходимо продумывать и новый формат инвестиционной составляющей, возможно, переформатировав эту часть форума под новые реалии. Объективно инвестиционная составляющая форума в последние годы становилась все более презентационной, что объясняется понятными политическими обстоятельствами, которые более не актуальны.
Однако если руководство страны действительно хотело бы содержательно влиять на формирование глобальных подходов к ключевым процессам, шаги по постепенному и деликатному переформатированию Петербургского форума рано или поздно придется предпринимать.
