ENGОт основателей стартапов и участников венчурного рынка часто можно услышать, что так называемый Фонд Бортника (официальное его название — Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, или Фонд содействия инновациям) является, может быть, лучшим в России государственным институтом развития; во всяком случае, для начинающего проекта получение помощи от этого фонда — один из самых вероятных путей, сопряженных с наименьшими бюрократическими затруднениями. Впрочем, это, наверное, и старейший институт развития в России: в нынешнем году ему исполнилось 25 лет. О работе Фонда содействия инновациям «Инвест-Форсайт» беседует с его генеральным директором Сергеем Поляковым.
Эффект масштаба
— Скажите, пожалуйста, каковы сегодня масштабы деятельности вашего фонда?
— В этом году у нас бюджет существенно увеличился за счет участия фонда в национальных проектах: в последние годы средний бюджет фонда был где-то 6 миллиардов. Мы — государственный фонд, для нас в бюджете прописана отдельная строчка; ежегодно мы получаем финансирование и стараемся его осваивать в полном объеме. В прошлом году бюджет составил 8 миллиардов, из которых половина — субсидии на финансирование проектов национально-технологической инициативы. Но в этом году бюджет фонда стал почти 13 миллиардов. Он состоит из базового бюджета в 4 миллиарда — это средства на поддержку стартапов и молодых инноваторов. Также средства заложены на 17 международных конкурсов и программу «Коммерциализация», которая предполагает субсидии на запуск производства инновационной продукции, выделяемые уже не на НИОКР, а на покупку оборудования (800 миллионов рублей). Еще 2 миллиарда рублей выделены по линии Национальной технологической инициативы, их мы распределяем в рамках отдельного конкурса. Также в этом году мы участвуем в нацпрограмме «Цифровая экономика» — это 2,6 миллиарда рублей, и в нацпроекте по малому и среднему бизнесу — еще 4,5 миллиарда рублей. Из этого складывается общий бюджет.
— Большой ли поток заявок обрушивается на ваш фонд?
— Вот пример: обычно в год мы отбираем порядка 400 стартапов в рамках госпрограммы Минэкономразвития, при этом получаем почти в 10 раз больше заявок (практически 4 тысячи). То есть где-то один из десяти проектов мы поддерживаем. По программе «Коммерциализация» у нас выигрывает примерно один к трем-четырем проектам: на каждый конкурс приходит порядка 300–400 заявок, а гранты получают около 100. По конкурсу «Развитие-НТИ», который проводится в рамках Национальной технологической инициативы, мы отбираем примерно столько же проектов: 100 из 400 заявленных. В этом году мы отобрали существенно больше проектов, чем обычно. Но в общей сложности мы перерабатываем где-то 5–6 тысяч заявок в год, а поддерживаем не менее 600.
Стартапы и их выживаемость
— Эти 600 получателей грантов — в основном стартапы?
— В основном да, мы ведь работаем только с малыми предприятиями, это прописано в уставе. А малые предприятия — те, чья выручка составила до 800 млн рублей. Для стартапов у нас очень большой конкурс, но для предприятий других категорий несколько меньше, и требования там жестче. Просто на старте мы принимаем заявки даже от проектов без юридического лица: это могут быть просто инициативные группы. Если они побеждают, то в короткое время нужно создать компанию, чтобы получить грант. У нас трехлетний цикл поддержки компаний, однако начиная со второго года они должны уже найти частного соинвестора, чтобы получить грант: софинансирование от инвестора должно составить 100%. Конечно, больше всего заявок именно на первом году. Что касается других конкурсов, там планка софинансировния изначально высока: от 50%. По программе «Коммерциализации» требуется стопроцентное софинансирование: если выделяется наших 20 млн рублей, соответственно, еще 20 млн компания должна привлечь. На такие конкурсы из-за более жестких условий подается меньше проектов. С другой стороны, большой поток заявок в фонд связан с тем, что источников финансирования у малых компаний, особенно стартапов, не очень много.
— Названные вами цифры говорят, что вам, в отличие от многих инвесторов, не приходится жаловаться на то, что нет в России проектов.
— Нет, о чем вы говорите! За 25 лет фонд запустил порядка 7 тысяч стартапов. Сейчас я точно могу сказать, что с точки зрения финансирования инновационных компаний мы на первом месте. Наше финансирование сопоставимо с объемом всех венчурных сделок в России, включая венчурные фонды иностранной юрисдикции. По оценкам Российской ассоциации венчурного инвестирования, сделанным пару лет назад, наш венчурный рынок составил около $100 млн, то есть примерно 6 миллиардов рублей, а наш бюджет — 13 млрд.
— Ведете ли вы учет: какая часть поддержанных проектов добивается успехов?
— Конечно, ведем. В конкурсах для компаний, которые уже находятся на рынке, очень высокая выживаемость: крайне мало компаний разоряются. Тем более что, по условиям контракта, мы в течение 5 лет получаем информацию о развитии предприятия. Что касается стартапов, там, конечно, выживаемость существенно ниже. Но ее также очень сложно отслеживать, потому что зачастую такие компании прекращают взаимодействие с нами после первого года. Некоторые компании совсем закрываются, но есть те, кто в первый год получает грант, а дальше говорит нам: «Все, спасибо вам большое, мы стартанули». Особенно это касается IT: там бывает достаточно финансирования в течение одного-двух лет.
Единственное, что можно сказать: успешные стартапы окупают сотни провалов. Есть, например, очень известная компания «Геоскан». Они были нашим стартапом, а теперь выросли в четыре разных компании, работающих с беспилотниками, зондированием земли и картографией. Недавно они прислали справку, которая показывает, что эта группа компаний за последние три года заплатила налогов на 800 млн рублей. Или та же компания «ВР-Пласт» из Татарстана: они термоэластопластами занимаются. Тоже наш стартап, у него сейчас годовой оборот составил порядка 800 млн, а фонд в него вложил около 30 млн. Сегодня компания уже продала продукции на 2,5 млрд рублей, причем 30% из них — экспортная выручка. Успешные компании сразу отбивают все инвестиции.
Инновационный лифт
— Понятно, что вы финансируете какую-то определенную фазу развития компании. Налажено ли как-то взаимодействие с инвесторами другого типа, чтобы они подхватывали эти проекты?
— Вы спрашиваете о том, что называют «инновационный лифт». Еще 10 лет назад об этом было подписано соглашение между институтами развития: «Роснано», «Сколково», РВК, ВЭБ. Нельзя сказать, что оно эффективно работает, но подхваты однозначно есть. Порядка 20–25% компаний, в которые «Роснано» инвестировал, вышли из нашего фонда. В «Сколково» у нас тоже более 500 резидентов. Подхватывают и венчурные фонды. На самом деле мы максимально заинтересованы в том, чтобы компании находили инвестиции и шли в другие институты развития. С «Корпорацией МСП» мы сейчас тоже активно взаимодействуем, подносим патроны. У них есть программа «Техно-газель», в которой участвуют многие из компаний, отобранных на наших конкурсах.
У нас есть и внутренний инновационный лифт. Вот, например, компания «Экспонента» из Мордовии: ее основатель получил первый грант в 500 тысяч по программе «УМНИК» еще как аспирант, потом — на создание компании по «Старту», а потом — по «Коммерциализации». Так что система подхватывания есть. Сейчас по инициативе «Сколково» создается единая платформа информационного взаимодействия «Сколково», РВК, «Роснано» и нашего фонда — всех институтов развития, чтобы мы видели, кто и на какой фазе поддержал проект. Обмен информацией поможет избежать дублирования финансирования.
— Всегда среди проектов много IT. Вы видите какие-то тренды, что сейчас в каких-то отраслях, в каких-то сферах становится больше проектов?
— Не могу сказать, что мы IT не любим, но для фонда это никогда не было приоритетом. IT-шникам проще подниматься, потому что начальный капитал им нужен минимальный. Среди наших достижений — известная компания «Вижен лабс», мы тоже к ней приложили руку. Но таких ярких айтишных примеров у нас, к сожалению, не очень много. Нам больше нравится «тяжелый» бизнес, чтобы было реальное производство.
Взаимодействие с крупными корпорациями
— Когда спрашиваешь участников рынка, какая главная проблема на венчурном рынке в России, часто говорят, что проблема в том, что у нас промышленность упакована в крупные компании, а они, особенно государственные, не очень хорошо работают с открытыми инновациями. Пытаются ли наладить взаимодействие с ними?
— Проблема всех инновационных компаний в России, наверное, как и во всем мире, — это проблема рынка. Самое основное: понять, где спрос на продукцию той или иной компании. При этом, конечно, основной потенциал для этих компаний — не совсем публичный рынок. Например, у нас есть хорошая компания «Самокат шеринг»: они сейчас поставили 100 станций по прокату самокатов в Москве, а завод в Калининграде. Этот рынок — публичный, для населения. Но основной ресурс для большинства проектов — именно рынок крупных компаний, то есть закупки крупных корпораций. Мы сейчас очень много делаем для того, чтобы эти цепочки выстраивать, выращивать поставщиков. В нашей деятельности это приоритет. Например, запущена специальная программа «Корпорация», да и несколько других программ фонда заточены на то, чтобы стимулировать это развитие.
— Но как его можно стимулировать?
— Начнем с того, что мы оказываем поддержку на запуск производства той самой продукции, которая нужна крупному бизнесу. Дальше мы в ручном режиме взаимодействуем с «Газпромом», «Газпромнефтью», «Сибуром», «Северсталью», крупными компаниями типа «ЭФКО», агрохолдингами. Мы начинаем сами выстраивать цепочки. Например, сейчас с «Северсталью» идет отбор «УМНИКов» для нефтегазовой отрасли. Это инициатива «Северстали»: поискать молодых талантов, инноваторов, которых можно было бы потом к себе на работу принять. «ЭФКО» даже запустила отдельный исследовательский центр. Мы своими программами пытаемся развивать эти взаимоотношения. Хотя это новое для нас направление — взаимодействие в таком формате с крупными компаниями.
— То есть для вас это не профильная деятельность?
— У нас на новые начинания иногда не хватает ресурсов. В фонде ведь всего 80 человек работает, и хорошо, что в режиме электронного документооборота — одни из первых в России. Нам вообще никакие бумаги не нужны: заявки, экспертиза, контракт, отчетность — все в электронной системе. Основная задача фонда — правильно провести конкурсную процедуру, отобрать наиболее достойных. Оперативная деятельность занимает очень много времени. Нужно отобрать тысячи проектов, законтрактовать, отдать деньги (тем более бюджетные: за них спрос особый, Счетная палата проверяет нас два раза в год). Тем не менее в последнее время мы очень много занимаемся взаимодействием с крупными корпорациями. Мы видим огромный потенциал роста компаний в выведении их на «крупняк», чтобы они начали уже работать с крупным бизнесом в рамках его закупок.
Беседовал Константин Фрумкин
