ENGДмитрий Травин. «Особый путь» России: от Достоевского до Кончаловского. — СПб.: издательство Европейского университета, 2018
Над идеей «нашего особого пути» автор саркастически посмеялся уже в оглавлении. Все главы книги нумерованы по кириллической системе, то есть древнерусскими буквами с титлом. «Азъ с титлом» — это 1, «вѣ́ди с титлом» — 2, «глаголь с титлом» — 3… По-моему, едко и остроумно. Дмитрий Травин отвергает все учения об «особом пути» как полностью ненаучные, во-первых, а во-вторых, как упаднические и деморализующие.
В сегодняшней пропаганде, во властном дискурсе концепт «особого пути России» активно продвигается как нечто оптимистичное и вдохновляющее: наша «уникальная колея» предстает как цивилизационная ценность, основание для «гордой» национальной самоидентификации, как залог великого будущего… И, конечно, как утешение в неурядицах настоящего: если у нас путь особый, то нам труднее всех, но зато мы несравнимые и несравненные. Во введении «… Но я с ними не пойду» Дмитрий Травин выступает как публицист-агитатор: прежде анализа и доказательств он со страстью объявляет идею «особого пути» гибельной, ведущей к отчаянию и апатии:
«Ведь многие свои неудачи можно списать на то, что все бессмысленно в стране, идущей по бессмысленному особому пути» (с. 9).
Публицист создает полемический образ: «особый путь» — это фатальная тропинка неудачников-пессимистов, лишенных будущего: они уныло, безнадежно бредут в пропасть и хотят утащить страну за собой. «Не стоит туда идти, — предостерегает автор и указывает перспективу: у нас есть возможность двигаться магистральным путем» (с.11). В общем, бессмысленный «особый» путь против светлого магистрального, «кривые, глухие, окольные тропы» против честного и трудного пути вместе со всем человечеством. А у человечества какой путь? Это путь модернизации! — настаивает автор. Наше отставание в модернизации — оно и вызывает к жизни интеллектуальные конструкты «уникальной колеи», как у многих других «отставших».
В первой части, «Классики», автор исследует возникновение и развитие в русской мысли представлений о нашей «особливости». Зародившиеся под непосредственным влиянием немецких романтиков — из их концепций «особого немецкого пути» (Sonderweg) — разные варианты «особого русского пути» воплощают интенции антизападничества, антидемократизма и мессианизма, избранничества. Точно так же, как и в немецкой мысли, ничего «особенного», показывает автор, цитируя, например, выразительный пассаж из книги Томаса Манна столетней давности — «Размышления аполитичного»:
«Демократия в западном смысле и вкусе нам чужда и является у нас чем-то переводным, она существует только в прессе и никогда не сможет стать немецкой жизнью, немецкой правдой».
Анализируя концепции «особого пути» у отечественных мыслителей ХIХ века, автор постоянно и доказательно выявляет их иррационализм, утопичность, иллюзорность — желание укрыться от печального настоящего в гордость за прошлое или фантастическую грезу, будто в будущем Россия «каким-то волшебным образом ответит на вопросы, которые занимают человечество» (с.29).
Среди этих концепций можно выделить два подвида: первый — более «грубый», он противопоставляет спасительный «особый путь» России извечно вредоносному западному, второй, более тонкий, признает былые заслуги Запада перед человеческом, но указывает, что Запад нам чужд: он просто «иной», его путь — не наш путь, да и заслуги его остались в прошлом. Оба подвида могли, конечно, переплетаться.
Советский период в книге пропущен, ибо путь был один — в коммунизм. Другого и быть не могло. Отечественное мессианство, утверждает Травин, принял тогда иные формы:
«Россия должна была спасти мир, не потому что шла особым путем, а потому что являлась слабым звеном в цепи империализма, колыбелью пролетарской революции» (с. 69).
Не могу с этим согласиться. Идея особого пути нашей страны в советское время была на редкость абсурдной и смешной, но совершенно непреложной. Она присутствовала даже в программе КПСС:
«Идя неизведанными путями, преодолевая трудности и лишения, советский народ под руководством Коммунистической партии…»
Из этого логически следовало, что все остальные народы идут путями изведанными, а значит, живут не в первый раз. Наш «особый» путь оборачивался «всеобщим», магистральным, ибо на «неизведанном» пути советский народ прокладывал путь всему человечеству… Но при этом должен был «догнать и перегнать» Америку. Впрочем, это предмет большого «особого» исследования — приключения метафоры «путь» в советском дискурсе и связь советской идеи «неизведанного» пути с прежними отечественными идеями о пути «особливом».
Во второй части, «Современники», Дмитрий Травин анализирует многочисленные сегодняшние теории «особого пути», которые сгруппировались в две шеренги. Первая продолжает мессианские традиции ХIХ столетия в их идеалистической или материалистической направленности:
«Идеалист может читать Достоевского, материалист — Данилевского, но в любом случае ему придется двигаться по особому русскому (славянскому) пути» (с. 57).
Мыслители из второй шеренги говорят о специфике «русской матрицы», «русской системы», «русского кода», «… гена», «… архетипа». Россия, с их точки зрения, идет своим особым путем, но «в этом состоит ее трагедия, а вовсе не призвание и великая судьба, как полагали раньше» (с.82).
Автор утверждает, что трагические концепции «особого пути» возникли под воздействием «эпохальной» книги Ричарда Пайпса «Россия при старом режиме», в которой американский ученый убедительно для многих объяснил прискорбную траекторию «русского пути» отличием старой Московии от остальных европейских стран.
«Явные и неявные сторонники “пайпсианства” часто пишут о том, что надо выбираться из матрицы, надо преодолевать специфику русской культуры, надо трансформировать институты и менять ген. Однако на фоне из фундаментальных “особистских” утверждений подобные практические программы развития России выглядят странно и неубедительно» (с. 82-83).
Рассматривая концепции Александра Ахиезера, Игоря Яковенко, Андрея Столярова, Игоря Клямкина (и многих других), автор отмечает: это настоящие научные теории, часто интересные и всегда «респектабельные». Но их роковой порок состоит в признании непреодолимых или почти непреодолимых отличий России от Запада — все той же нашей «особливости». Разумеется, Дмитрий Травин прекрасно понимает (и пишет об этом), что абсолютно каждый народ, каждая страна по-своему «особливы». Однако, повторяет он, их уникальность проявляется на общем («общечеловеческом») пути модернизации. Этот общий магистральный путь Травин акцентирует очень сильно, а «уникальность» каждой страны (культуры, ментальности) лишь упоминает. По-моему, получается перекос, заставляющий вспомнить издевательский выпад Андрея Синявского против исторической концепции Маркса: обезьяна, встав на задние лапы, начала триумфальное шествие к коммунизму. При чтении книги Травина иногда создается впечатление, что та самая обезьяна, встав на задние лапы, начала триумфальное шествие к модернизации. А почему? Кем или чем предуказан путь модернизации? Разве он обязателен?
Автор полемизирует в книге со своим коллегой Андреем Заостровцевым, который на «обязательность» модернизации отозвался ядовитым вопросом: «Обременена ли история человечества какими-либо обязательствами?» Из ответа Травина можно понять, что да — модернизация подобна законам природы:
«Обременена ли природа обязательствами обрушивать на землю тело, выпадающее из окна? Вряд ли природа и история думают над своими обязательствами. Но тело, тем не менее, падает, а страны утрачивают черты традиционного общества» (с. 149).
Ответ кажется мне неубедительным и слишком оптимистичным, хотя мне самой тоже хотелось бы так думать. Но архаические тенденции, в том числе в нашей стране, мы наблюдаем собственными глазами.
Автор завершает книгу тремя методологическими «заповедями», которые необходимо взять на вооружение:
- Не приписывать одной России то, что есть и у других народов;
- Не приписывать всей нашей истории то, что характерно лишь для определенного ее этапа;
- Не приписывать реальной русской жизни то, что сочинили писатели.
Третий принцип вызывает у меня вздох сомнения. Писатели-то сочинили, но читатели-то восприняли — и у них теперь мозги думают иначе… Это и называется «нашей ментальностью». Или нет?
Автор: Елена Иваницкая
