ENGРазвитие любого гигантского мегаполиса — сложный клубок проблем. Сегодня мало кто может себе точно представить, что будет с Москвой дальше: продолжится ли неконтролируемое увеличение населения гигантского города, окончательно ли он превратится в нагромождение огромных железобетонных «коробок»? О развитии Москвы «Инвест-Форсайт» беседует с человеком, который во многом определяет ее облик — архитектором, руководителем архитектурного бюро Wall Рубеном Аракеляном. Мастерская Аракеляна участвовала и участвует в таких знаковых для города проектах, как реконструкция Московского дворца молодежи, площади Павелецкого вокзала, территорий бывших заводов ЗИЛ, «Серп и Молот». Ранее Рубен Аракелян принимал участие в организованном «Инвест-Форсайтом» круглом столе «Москва 2030: Будущее экономики мегаполиса».
Москва: тренды развития
— Рубен, если взять ситуацию в Москве, скажем, в последние 10-15 лет с точки зрения эволюции города и эволюции его архитектуры, что бы вы сказали как специалист? Какие тренды можно выделить?
— Можно начать с того, что процентов восемьдесят города было построено в советское время. Тут есть интересный момент, как рыночная экономика живет на каркасе советского города. То есть все эти широкие проспекты, сталинский ампир, инфраструктура, мосты, метро — проекции плановой экономики. Двадцать лет назад экономика поменялась, город оказался неспособным пережить новые вызовы. Был гигантский рост урбанизации, связанный с потоком инвестиций, гигантский рост населения города, гигантский рост плотности. Мы наблюдали в раннее постперестроечное время, что ни чиновники, ни архитекторы не понимали, что делать. Проекции, которые закладывались в генплан города, оказались нежизнеспособны, потому что никто не ждал такого роста, такого количества машин, притока населения. Естественно, необходимо полностью перестраивать модель развития города. Таким образом, может быть, главный тренд, который я бы выделил, — переход от генплана к мастер-плану.
— В чем отличие?
— Генплан — это, собственно, фиксация принятых решений на определенном участке земли: дорожная сеть, пятна застройки — зонирование: где жилой район, где парковая зона, где школа. Но при этом генплан не учитывает интересы людей, создающих городское пространство. Раньше были только жители и власть. Власть рисовала план, люди принимали его априори. Сегодня есть такое слово — стейкхолдер: тот, кто участвует в создании городской среды. Это не только житель, это и арендодатель первых этажей, который платит налоги, налогоплательщики, бизнес, инвесторы, сами архитекторы, туристы и чиновники, принимающие решения. Сегодня без учета интересов этих групп нельзя проектировать город. После перехода от генплана к мастер-плану на территорию сперва проецируются не дороги и дома, а интересы людей. Проецируются с учетом того, как будет выгодно и жителям, и инвесторам, и городу.
— Раньше интересы инвесторов игнорировались?
— Пример пагубных последствий отсутствия мастер-плана — Павелецкая площадь. Она была создана по генплану, когда закладывалось будущее развитие города, там не были учтены интересы инвесторов, потому что закладывалась, условно говоря, возможная коммерческая площадь N метров квадратных. Но когда привлекали инвесторов для реализации проекта, выяснилось, что им неинтересны эти N метров, им нужно, может быть, 20 N метров. Сейчас постепенно этот тренд меняется: когда проектируется какая-то площадка, приглашаются компетентные группы, делается мониторинг, интересны ли те или иные площади сегодняшнему инвестору. Тем самым когда формируются программа застройки, плотность застройки, высота и функции, учитываются интересы конкретных людей.
Второй тренд, я думаю, это развитие инфраструктуры, потому что власти понимают: эксплуатировать город на советском каркасе уже невозможно. У нас есть гигантский пояс периферийных зон, где одно время люди просто были отрезаны от центра города, там не было ни метро, ни нормальных дорог, оттуда даже выехать нельзя было. Первое, что сделали, — развитие метро, чтобы люди могли переехать из периферии в центр города, ведь миграция гигантская, большее количество рабочих мест находится в пределах Садового кольца. Миллионов восемь человек ежедневно приезжают в центр. Им больше не на чем приезжать, кроме как на метро, потому что на машине — многочасовые пробки.
А третий тренд — город занимается центром. Центр пытаются сделать максимально пешеходным. Все делается постепенно. Чтобы реализовать программу «Моя улица», увеличили цену за парковочные места. Уже люди стали меньше приезжать в центр, это позволило разгрузить его хоть чуть-чуть от машин, уменьшать дорожное полотно, увеличивать пешеходные зоны. Я думаю, это правильно — это тренд мировых городов, которые мы знаем и любим: Барселоны, Мадрида, Нью-Йорка — там «вырезан» частный транспорт из центра.
Четвертый тренд, думаю, полицентричность. Все понимают, что город перегружен в центре — и рабочими местами, и иными событиями; фактически на периферии Москвы ничего не происходит. Сейчас по программе «Мой район» стали создавать новые точки роста и магниты в периферийных зонах. Под эту полицентричность можно подвести то, что сейчас делается с советскими кинотеатрами: идет реконструкция 256 кинотеатров, из них делают не кинотеатры, а культурные центры, потому что сегодня, как показывают исследования, людям в голом виде не интересен ритейл, в голом виде не интересно кино. Людям нравится какой-то квест: они приходят в какое-то место, а там есть все.
— В нашем издании как раз вышла статья, которая называлась «В торговых центрах торговля становится лишней».
— Да, лишней. Делали исследования: 5% должна занимать торговля, остальное — ивенты, образование, мастер-классы, лекции, мастерские, даже апартаменты. Кинотеатр — просто каркас, оболочка, а внутри мультифункциональный центр. Город ищет ресурсы, как сделать точки роста в периферийных зонах города, чтобы снизить маятниковую миграцию с периферии в центр.
Пятое, что бы я выделил — система малых мер. Это такая акупунктура, экономика малого бюджета, когда можно минимальными средствами максимально увеличить существующий потенциал города. Классный пример — «Стрелка», там буквально все сделано из деревяшек, но она стала самым посещаемым местом Москвы. Парадокс. Выявляются скрытые ресурсы города, я имею в виду ресурсы пространственные и физические — заброшенные дома. Мы со студентами (я еще преподаю) делали исследование в открытом городе — городские щели. Нашли место на Тверской улице, между старым домом и новым была щель в 2 метра длиной 30 метров. Такие места можно использовать: можно делать какие-то выставки, ателье, мастерские, коворкинги. Чтобы город не расползался до немыслимых размеров, нужно искать скрытый пространственный потенциал. Мы вот, например, занимались в МАРШе градирнями — это такие мощные сооружения, куда помещается Собор Петра Великого. Их будут сносить, жалко, такое красивое мощное сооружение. Потом подмостовные пространства, торцы панельных домов, голые абсолютно, там можно устроить вертикальные парковки. Искать скрытые ресурсы — сейчас основной тренд в Москве.
Землю — жильцам
— Для меня как москвича город делится на две неравных половины. Центр, при всех оговорках, уютный, в нем можно гулять, смотреть на дома, чувствовать себя комфортно. За пределами центра мы имеем то, что имеем. Районы, которые застроены железобетонными, реже хрущевскими коробками, в которых можно жить, но гулять и смотреть не приходит в голову, потому что там либо улицы с сильным движением, либо ты себя, как в средневековом городе, чувствуешь под этими коробками очень мелким. Понятно, что невозможно снести двадцатиэтажные дома, но что можно сделать со спальными районами?
— Кое-что уже делается. Вы прекрасно знаете, что есть программа реновации, когда взяли пять пилотных участков и пытаются эти районы вылечить, сделать там какую-то среду. Это один путь. Другой я описывал в своей диссертации. У меня там был один из пунктов — реконструкция спальных районов. Я предложил тезис, который назывался «Перераспределение ответственности за землю». Сейчас 89% земли в планах — государственная, фактически ничья. Есть дома, в них живут люди, у которых нет земли, за нее нет никаких ответственных… Нужно придумать инструмент, как можно было бы эти территории облагородить. Проблема не в домах, проблема в среде. Она изначально была правильно сделана: там даже большие парковые пространства, леса, скверы, спортивные площадки, есть пространство для красивого образа жизни, просто оно оказалось запущенным, у него нет ответственного, нет дизайна. Представьте, если бы эти территории были освещены, там были сделаны дорожки, были места для кафе, для малого бизнеса, если бы первые этажи были активны — все бы зажило. Сейчас это просто такая деревня, где есть ничьи пространства и стоят вертикальные панельные дома. Надо максимально снизить степень ответственности города за эту территорию и отдать ее, может быть, местным ТСЖ.
— Для этого на местах должен появиться субъект, тот же самый ТСЖ или какой-то жилищный комитет.
— Да, это тяжело сделать, когда в доме живет 900-1000 семей. Тем не менее если бы у этих домов была расширенная территория внизу, она была бы отдана в собственность дома, если бы на первом этаже, допустим, был сделан какой-то магазин, если бы людям дали сделать палисадник, а парковую городскую зону при этом сузить, выиграли бы все.
— Мы фактически выходим на политическую тему. Решение таких вопросов должно зависеть от местного, низового самоуправления.
— Прежде всего от регулирования земельных отношений. В абстрактном московском районе, условном Новокосино, есть только дорожная сеть вокруг, стоят дома в поле, больше ничего нет. 80% — это городская территория, ее тяжело эксплуатировать: нет такого количества ресурсов, чтобы все обеспечивать на уровне, допустим, Остоженки или парка «Музеон». Мое предложение — расширить зону ответственности домов, дать домам большие земельные участки. А море ничьей земли уменьшить. Тем самым бюджет города, который раньше тратился на 80% городской территории, будет тратиться на 30%. Нужно сделать хотя бы как в центре города, где баланс 60/40, то есть 60% — частная территория, а 40% — скверы, дороги и бульвары.
— Это один из секретов, почему центр симпатичнее?
— Да — много частной территории, мало городской. Если много государственной земли — за ней очень тяжело ухаживать и нет ответственного. Если сломалась скамейка вот тут, ты к кому пойдешь? Не к кому идти, тебе надо идти к Сергею Собянину, и починят ее через 410 лет. А если бы была территория чьей-то ответственности, ты стучал бы в конкретную дверь.
Как застраивать промзоны
— Вы очень интересную тему подняли про стейкхолдеров, но создается впечатление, что важнейший стейкхолдер, перед которым даже мэрия несколько отступает, — строительный бизнес. А в конечном счете это интересы миграционных потоков, ибо строительный бизнес хочет построить как можно больше жилья, чтобы привлечь как можно больше новых жильцов. Это сказывается и на таком важном вопросе, как застройка промзон. Когда 5 лет назад я брал интервью у тогдашнего вице-мэра Андрея Шаронова, он мне рассказывал замечательные вещи, что это не будет сплошное жилье, это будет комплексная застройка со скверами, социальным объектами. Но Андрей Шаронов подал в отставку, и, похоже, концепция не всегда выполняется.
— Например, промзона бывшего завода ЗИЛ — это комплексная застройка. Я когда-то занимался этим проектом вместе с Юрием Григоряном в его бюро «Проект Меганом», по проекту предполагалось смешанное использование территории. Был найден баланс между общественным пространством, офисами, ритейлом и жильем. Был запланирован большой парк, сейчас он сделан, «Тюфелева роща», знаете? Там вдоль набережной очень хорошая жилая застройка, сделан длинный-длинный бульвар, который находится на месте старого бульвара ЗИЛа. Он окаймлен офисными пространствами и апартаментами. Там будет филиал Эрмитажа, три театра, музеи — такая мультиактивная среда.
— Ну а другие промзоны?
— Зависит от концепции девелопмента. Есть ленд-девелопмент, когда реконструируемая территория делится на острова, и те отдаются разным девелоперам. Каждый реализует проект на своей территории — это гарантия качественной, мультипликационной среды. История сложная, потому что городу непросто всех контролировать. Поэтому город часто отдает всю территорию одному девелоперу. Допустим, завод «Серп и молот»: там «ДонСтрой» все делает. Но изначально, когда делали конкурсы, они думали, что сделают мастер-план, сделают каркас территории, где дороги, парки, скверы и общественное пространство. А что останется от каркаса, отдадут другим девелоперам. В итоге почему-то девелоперы выкупают территории целиком: «ДонСтрой» выкупил территорию ЖК «Символ», завод «Серп и молот», «ЛСР групп» Андрея Молчанова выкупила ЗИЛ — хотя изначально мы думали, что ЗИЛ будет развиваться мультицентрично. Я думаю, городу проще дать проект одному подрядчику, потому что контролировать легко. В этом случае есть риск того, что девелопер изменит сбалансированность застройки, будет под себя подстраивать долю жилья, сделает ее больше, меньше. Но я могу сказать, что сейчас комплекс «ЗИЛАРТ» развивается и сохранил заложенные в изначальном проекте решения.
Спорные вопросы: инсоляция, Зарядье, киоски
— Судя по тому, что читаем в прессе, архитектурные нормы в Москве эволюционируют, подстраиваясь под более массовое строительство. Например, меняются нормы инсоляции (солнечного освещения). Это правильно?
— Да, нормы инсоляции мешают. Мне кажется, город не должен расползаться вширь, он должен, как Токио или Нью-Йорк, умело использовать ресурсы. У нас же нормы инсоляции пошли с советского времени, когда земли было неограниченное количество и можно было осваивать все новые гектары. Сейчас же есть ограничения по территории, инвестициям, срокам — и возник совершенно другой режим. Ты не можешь ставить дома на большом расстоянии друг от друга: так экономика не работает. На ЗИЛе и в «Сколково» меняли эти нормы, потому что все понимают, что есть инсоляция и есть освещение. Что такое советские нормы инсоляции? У тебя должно быть светло с часу до двух, потом может быть темно. Это смешно, потому что, во-первых, в домах еще никто не живет, мы сейчас с вами находимся в общественном пространстве, в офисе общаемся. Потом вы пойдете в кафе, на работу. По сути, люди дома только ночуют. Функции жилья поменялись. И нормы, требующие ставить дома на 100 метров друг от друга уже не работают, потому что, в случае ЗИЛа например, предполагается более высокая плотность: должно быть много рабочих мест, а это экономика города, это налоги. Если плотность уменьшается, количество рабочих мест падает, налоги падают, экономика не работает, а город Москва вынужден на себя очень много тратить, потому что у него гигантская территория.
— Чем еще замечательна московская архитектура: можно точно увидеть поколения домов — вот есть хрущевские, вот брежневские. Что вы скажете о самых последних поколениях домов — «элитном» жилье, которым полна реклама?
— Мне очень нравится то, что было построено в 2000-х годах Борисом Кузнецовым с «Меганомом» и Сергеем Скуратовым на Остоженке. Мне кажется, это прекрасные примеры интервенции новой архитектуры в центре города. Мне очень нравится квартал «Каучук» на Фрунзенской. Там тоже пригласили хороших архитекторов, получилось прекрасное пространство. Здесь встает вопрос об авторстве архитектуры. Авторской архитектуры в России очень мало — около 9%. Авторская архитектура, в принципе, лучше, чем та, которая делается потоковым методом, когда можно отчитываться о миллионах метров жилья. Это не авторская архитектура, это архитектура проектных институтов. Если мы говорим об авторской архитектуре Сергея Скуратова, Юрия Григоряна, Владимира Плоткина, конечно, она интересная, даже уникальная. Мне кажется, важно искать баланс: город не может состоять только из авторской архитектуры, должна быть фоновая нейтральная, анонимная архитектура. Мне кажется, баланс сейчас более или менее соблюдается. Очень много строится потоком, при этом есть яркие примеры интересной новой архитектуры.
— Вам нравится парк Зарядье?
— Это событие — событие политическое и архитектурное. Я как проектировщик понимаю, через что пришлось пройти людям, которые все согласовали. Сделать такой гигантский арт-объект рядом с Кремлем — победа: им пришлось преодолеть все круги согласования с ФСО, Кремлем, ЮНЕСКО. Было очень много таких брандмауэрных стен, которые они преодолели. Это триумф силы воли людей, потому что сделать парк за два года от концепции до реализации — фантастика. Конечно, это во многом благодаря Сергею Олеговичу Кузнецову, это его личная победа как куратора и руководителя, и, конечно, всей команды Москомархитектуры. Мне там просто очень нравится ходить. Я понимаю, это для России пространственный эксперимент, особенно амфитеатр, в котором сделан микроклимат: зимой тепло. Ты сидишь на улице в минус двадцать, а там тепловая завеса и плюс пять. Под тобой филармония, где Гергиев выступает. Вот эти решения, то, что мы только смотрели в архитектурных журналах, сделано здесь, сейчас, у нас, с концепцией американской компании. Я считаю, это событие действительно войдет в историю на уровне победы во Второй мировой войне, на уровне полета Гагарина в космос. Вот так скажу.
— Что думаете о политике города по отношению к киоскам?
— Здесь две точки дискуссии. Первая — эстетика города. С точки зрения «рекламной обложки» Москвы, конечно, они портили вид. Можно сказать, это такая плесень, которая появлялась в местах, где были человеческие ресурсы. Конечно, неэстетично, некрасиво — с этим все согласятся. С точки зрения того, что там работали люди, что это все-таки место хоть какого-то малого бизнеса — в киосках, конечно, были плюсы. Думаю, город надо очищать от этой плесени, делать более эстетические концепции, но нужно компенсировать людям место. Допустим, если сносишь киоск с каким-то ИП или ООО на упрощенке, нужно ему отдать какое-то помещение рядом, на первом этаже, достичь баланса. Просто лишать людей мест работы, мне кажется, цинично.
Будущее города
— Последний вопрос. Что думаете о будущем города? Какие важнейшие направления его развития, скажем, на ближайшие 10 лет?
— Первое — нужна оптимизация ресурсов города, использование существующего потенциала, работа с наследием. Второе — сжатие города, а не расширение, то есть уплотнение. Третье, думаю, интеллектуализация. Сейчас это уже происходит в городе, есть городская big data. Что могло бы ускорить темпы автоматизации и технологизации города, если бы удалось убрать гигантское количество общественных карточек. Сделать одну карту, которая бы работала на всех видах транспорта и общественных услуг. Сделать какую-то систему мониторинга: что происходит на улицах. Я знаю, например, в Сингапуре, если пенсионер падает на улице, через секунду приезжает скорая — камеры фиксируют все, моментально присылают информацию в скорую помощь. Четвертое — инфраструктура. Надо снабжать периферийные районы максимальным количеством возможностей доступа в центр города. И последнее — полицентричность. Я бы снял финансовую и ресурсную нагрузку с центра и перевел бы ее на периферию, потому что там действительно вообще ничего не происходит. Людям хочется иметь рядом с домом свой Парк Горького, свой «Музеон», свои «Кофеманию», Зарядье и так далее, потому что центр сейчас слишком перенасыщен событиями.
— Это очень правильная мысль, но есть ли свободные территории, чтобы там построить театр и «Музеон» в каком-нибудь Останкино?
— Да полно. Например, там огромное количество ДК. Это же все можно оптимизировать, вычистить, сжать. Освобождаются гигантские площади под новые функции. Ресурсы колоссальные, просто это пока, может быть, не очень выгодно делать.
Беседовал Константин Фрумкин
