ENGФинансовый сектор в России сегодня восприимчив к новым технологиям больше других, и по уровню технологической продвинутости российские банки находятся в числе мировых лидеров. Что самое интересное — лидером технологического развития является и Сбербанк, вопреки стереотипным представлениям о неповоротливости крупных банков. Обо всем этом — финансовых технологиях, роли Сбербанка и важнейших трендах развития банковского сектора — «Инвест-Форсайт» беседует с директором Банковского института НИУ «Высшая школа экономики» Василием Солодковым.
Технологии увеличивают риски
— Василий Михайлович, сейчас о развитии банковских технологий публикуется множество прогнозов футурологического, фантазийного характера, которые сильно обгоняют реальность. На ваш взгляд, есть ли действительно важные технологические тренды, которые на наших глазах будут менять банковское дело?
— Действительно, мы зачастую переоцениваем то, что происходит, начиная с искусственного интеллекта. Я первый раз столкнулся с искусственным интеллектом где-то в 1995 году в США, когда ты звонишь по какому-то телефону, будь то посольство, банк или еще что-то и встречаешь бота, который начинает задавать тебе наводящие вопросы. Хорошо, когда английский язык — родной, и он тебя понимает. А когда ты говоришь с русским акцентом, все это превращается просто в мучение. Ты тратишь часы, нужного ответа не получаешь и готов бегать по потолку. Это было уже, считайте, 25 лет назад. Сейчас мы наконец к этой стадии подошли и радостно называем ее «внедрением новых технологий».
Что реально может изменить рынок? Сложно сказать. Теоретически, могла бы изменить биометрия, которая, с одной стороны, дает массу преимуществ, но с другой стороны, дает совершенно неоцененные пока риски. Мы видим, что даже без биометрических данных работает так называемый «социальный инжиниринг». Я в среднем раз в две недели получаю звонок, причем от одного и того же кадра, который не помнит, кому он звонил, но называет меня по имени и фамилии, называет, клиентом какого банка я являюсь, и дальше начинает сообщать историю о том, что в данный момент по моей карте, которая находится в каком-то отдаленном от меня городе, проходят операции, что «мы немедленно должны их остановить».
То есть даже небольшая толика персональной информации обо мне, которая, скорее всего, просачивается через мой же банк, хотя он является государственным, защищенным и т.д. , приводит к риску того, что с моего счета все может быть снято. А финтех ведет к тому, чтобы клиенту было максимально удобно, но в итоге оказывается, что у вас на одну карту завязано огромное количество самых разных счетов. Поэтому один раз преодолев защиту, можно лишить клиента всех средств, которые у него есть. И мы понимаем, что реально нас в этом случае не будет защищать ни банк, который радостно сообщит: ребята, какие проблемы, пароли же были использованы, ни МВД, у которого есть более серьезные задачи, чем защита клиентов банков. Проблема действительно очень серьезная. С одной стороны, мы видим положительные стороны технологических изменений, но с другой стороны, растут риски — это тоже нужно понимать.
Бойтесь мобильных…
— Как вы полагаете, биометрия и карточка — это антагонистичные технологии? Одна вытесняет другую?
— Я думаю, нет. Они совершенно спокойно могут сосуществовать. Опять-таки, возьмем США, где сосуществуют чековая книжка и дебетовая карта — никакой проблемы в этом нет. Для одних операций используются чеки, для других — дебетовые карты.
— Вероятно, вы то же самое скажете о сосуществовании карт и мобильных платежей?
— Скорее всего, да. При прочих равных условиях карта дает несколько большую защиту. Когда речь заходит о том, что необходимо защитить крупную трату, лучше, наверное, все-таки пользоваться картой: тогда будут хоть какие-то концы, куда обращаться. С мобильными платежами есть некое облако, а дальше — общайтесь с облаком.
— Я специально, чтобы не снизить риски, не скачивал банковское приложение на телефон. Но когда Сбербанк ввел систему переводов с помощью SMS, то меня не спрашивали и к ней подключили.
— О том и речь. Ставя мобильное банковское приложение на телефон, вы даете доступ прямым и непрямым образом к тем данным, которые у вас там хранятся. У каждого в телефоне хранится много чего, что, очевидно, не всем надо показывать. И ставя приложение, вы тем самым гипотетически создаете риск, что данные уйдут. Поэтому многие люди действительно сознательно идут на то, что: а) не ставят мобильных приложений на телефон, б) не пользуются биометрией, в частности отпечатком пальца, чтобы снимать блокировку экрана, и масса других вещей.
Банки и не-банки
— Одно время в экспертных кругах была очень модной идея, что значительное чисто банковских функций будет передано небанковским институтам в связи с развитием финтеха, микрофинансового кредитования и т.д. Что в итоге? Как теперь можно оценить перспективы этого процесса?
— Собственно говоря, банковские функции — это депозиты, кредиты и платежи. Депозиты по вполне понятной причине остаются у банков. Возникают самые различные микрофинансовые организации, но мы с вами понимаем, что их депозиты не страхуются, а если и страхуются, это будет какая-нибудь частная страховка, которая неизвестно, будет реализована или нет. И второе — там другие суммы. Хочу напомнить: размер вашего вклада туда начинается с 1,5 млн рублей. Это немножко другое. Кредиты есть разные. Есть банковские, есть небанковские. Как правило, те, которые небанковские, за очень редким исключением на несколько порядков дороже.
Следующая область — это платежи. Очень долго «царицей полей» здесь был Сбербанк. В пику Сбербанку Центральный банк создал свою платежную систему, куда, по сути дела, насильственно загоняет всех участников, включая тот же самый Сбербанк. Мы видим сейчас конфликт, когда Сбербанк по факту затягивает с вхождением в эту систему, но я думаю, что в конечном итоге деваться ему будет некуда. Развитие финтеха может привести к тому, что все наши с вами депозиты окажутся на корсчете Центрального банка. Банки как таковые в том виде, в котором есть сейчас, просто исчезнут.
— Здесь вы согласны с Константином Корищенко?
— Это мнение не только Константина Корищенко. Об этом писали достаточно давно. Угроза такая есть, но я не думаю, что она может быть реализована. Мы прекрасно понимаем, что банки, особенно небольшие, не работают как фабрики кредитов. Они работают в конкретном регионе, в конкретном месте. Они знают людей, которые к ним приходят вкладывать деньги. Они знают людей, которые приходят брать у них кредиты. Они знают бизнес, которым занимаются. Центральный банк или Сбербанк не в состоянии их заменить.
Конкуренция снижается
— В связи с этим мой следующий вопрос: как полагаете, сможем ли мы сохранить достаточно конкурентную банковскую среду хотя бы из нескольких сот кредитных учреждений?
— Здесь остается только надеяться, потому что мы видим совершенно понятный тренд на сокращение числа банков. С другой стороны, есть банки, которые из частных стали государственными. Вероятность того, что они опять станут частными, стремится к нулю. Если добавить к этому развитие маркетплейса — возникает некая олигополия, или даже монополия, которая и будет осуществлять функции банков в этих условиях. То, что мы с вами сейчас уже видим: количество банков сократилось, конкуренция сократилась. Мы видим, что во взаимоотношении с различными банками появилась куча самых различных проблем, когда вы не можете открыть счет, не можете закрыть счет, когда у вас вдруг меняются бонусные программы в сторону ухудшения и т.д. Мы уже сейчас наблюдаем итог того, что конкуренция снизилась.
— Как думаете, экосистемы бизнесов, объединенные банком, — это чисто сбербанковская история или действительно какая-то бизнес-идея для банковского сектора?
— На самом деле эта история имеет очень глубокие корни. Если вы возьмете работу Ленина начала ХХ века, он как раз писал про то, что называлось финансовым капиталом. О ситуации, когда банковский бизнес сращивался с промышленностью, сельским хозяйством. Ленин называл это «паразитизмом в квадрате». Потом был закон Дода Франка, который одно отделил от другого. После закон Дода Франка отменили. Но здесь на поле боя вышел российский Центральный банк, который говорил о том, что обладание различными непрофильными активами банки до добра не доводит. И показывал, каким образом реально заканчивался бизнес такого рода банков.
Затем следующая итерация: уже когда Герман Греф стал говорить о некой экосистеме, подразумевая под этим ровно то же, о чем говорил Ленин в начале ХХ века. То есть когда различные бизнесы в той или иной форме концентрируются вокруг банка. Все было хорошо и тихо, но то ли на фоне войны, связанной с платежными системами, то ли еще что — Центральный банк вдруг вспомнил, что любая экосистема — это в конечном итоге, опять-таки, непрофильные активы. Сейчас мы с вами видим очередную борьбу нанайских мальчиков на предмет того, можно или нельзя это делать.
С моей точки зрения, если брать бизнес как таковой: чем у вас больше диверсификация, тем лучше, тем, при прочих равных условиях, устойчивее система. Один какой-то сектор приходит в упадок, развивается другой. С другой стороны, здесь надо вернуться к той идее, о которой, собственно говоря, писал Ленин, что, используя потенциал банка, можно создать самого сильного игрока на рынке. Это было в США, в Западной Европе, потом в Восточной, сейчас у нас. И вот возникает гипермаркет. Пользователю удобно — цены ниже, больше выбор товаров и т.д. Но вы при этом посчитайте, какое количество людей теряет работу. А должны создаваться рабочие места. Во всем мире с этим плохо, а у нас с этим плохо в квадрате. Инвестиций под создание рабочих мест нет. Я хочу напомнить, Дмитрий Анатольевич принимал программу создания к 2020 году 25 млн рабочих мест. Нам сколько осталось? Две недели? Видимо, эти места будут созданы.
Кому нужны комиссионные
— Вы упомянули про быструю систему платежей, в которую загоняют Сбербанк. Наверное, в один ряд с этим событием надо поставить и различные меры регулирования банковских комиссий, в частности так называемый закон о банковском роуминге. С другой стороны, банки уже много лет заявляют, что хотели бы свой бизнес переориентировать с процентного дохода к эмиссионному. Тут усилия регулятора им явно поперек их планов. Вы в этой коллизии на чьей стороне? Что думаете о ней?
— Особо на эту тему не думаю. Мне что абсолютно понятно: если у нас с вами есть конкурентная среда, то банк самостоятельно может определить, надо ему за перевод между своими счетами брать деньги или не надо, и соответственно, потребитель имеет право ровно то же самое делать. Но у нас 80% рынка — это, по сути дела, госбанки. С ними связаны зарплатные проекты и кредитование, потому и у них же юрлица должны держать расчетные счета, потому что в той системе страхования, которая есть, когда у нас юрлица не страхуются, у вас в любой момент «отзовут» расчетный счет вместе с лицензией банка, и на этом история вашей фирмы закроется. Поэтому тот же самый Сбербанк очень долго позволял себе брать подобного рода комиссии. При том что у него самые лучшие условия фондирования. Он, соответственно, может держать наименьшую процентную ставку с точки зрения кредитования и иметь достаточно хороший высокий процентный доход. У банков, которые поменьше, у негосударственных банков в качестве фондирования зачастую выступает самый дорогой продукт — депозит. Цена этих депозитов сейчас уже начинает доходить до цены кредитов, которые дают госбанки. Для этих банков источником дохода остаются самые различные комиссионные платежи. Мы их убираем, значит, у нас еще какое-то количество банков просто-напросто улетает с рынка.
А дальше мы начинаем выяснять, почему это стало хуже, почему это стало работать не так, почему эта услуга нам больше не предлагается? А по кочану! Конкуренция сужается, соответственно, зачем монополисту напрягаться, когда все и так к нему свалится, без каких бы то ни было усилий?
Беседовал Константин Фрумкин
Продолжение следует
